Дмитрий Щербинин - Светолия

• Название: Светолия
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Мальчик подошел к пням, потом к великану-лешему, обратившемуся ясенем, но они стояли безмолвно и на все просьбы Саши рассказать что-нибудь отвечали молчание.

Тогда мальчик повернулся и пошел к дому.

Он шел через поле все уже просеченное темными прогалинами, все поющее мириадами ручейков; он смеялся - сердце его смеялось, и это было такое прекрасное чувство!

Но потом, по мере приближения к городу, смех его увядал: он слышал уже его утробный рев; он слышал надрывный скрип машин зачем-то спешащих по мосту, он слышал отдаленный гул толпы; видел трубы заводов, угрюмых, ржавых, уродливых и злых, испускающих в небо бледно-желтые, мертвые клубы; он даже уловил запахи разложения, словно что-то громадное, медленно умирающие, истекая гноем, отравляло все кругом, но никак не умирало окончательно, а все продолжало агонизировать, набираться новых сил для гниения, да затопления всего окружающего своим ржавым и бледно-желтым гноем...

* * *

На следующий день его отправили в школу - эта школа, в которую, за немалую плату устроил его отец, находилась в небольшом, уютном особнячке, окруженным старым парком. В школе, на мраморных стенах еще сохранились изображения играющих на арфах муз, кружащих возле них амуров, или ангелочков. В просторных, светлых помещениях, за белыми, пластиковыми партами мерно гудели новенькие компьютеры и розовощекие, полные детишки изучали на них основы русского языка, и потом, сразу, основы компьютерного программирования и основы экономики, которая, в основном, и должна была изучаться в дальнейшем.

Если бы это была простая школа, так Сережа сразу повернул бы в лес, но школа была коммерческой и директор лично контролировал посещаемость, часто беседовал с богатыми родителями, а с Сережином отцом и вовсе был в дружеских отношениях (он присутствовал на пьянке в первый день весны) - так что, прогулять занятия никакой возможности не представлялось.

Погода же стояла замечательная; весь парк журчился, золотился; там перелетали с ветки на ветку птицы, где-то радостно залаял пес... что за мученье сидеть в такую погоду в классе, перед блеклым, неживым монитором; слушать что-то про счет денег, про биржи, и еще многое, чему (как говорила молодая учительница) им всем предстояло обучится в дальнейшем.

Сережа с тоскою смотрел в яркое окно, вздыхал, вспоминал Светолию, хоровод, Лучезара, Березу, Светлицу и других живших где-то там вдали, и в результате получил двойку за контрольную.

Да что эта двойка?! С сияющим лицом выбежал он из особняка, понесся, разбрызгивая хладное, водное злато, по аллеям; уже зная, что через полчаса запыхавшийся, но счастливый будет стоять перед Светолией, а она познакомит его с белыми мышами и расскажет еще что-нибудь прекрасное.

До выхода из парка оставалось несколько секунд бега, как он услышал жалобный писк, с одной из боковых аллей. Он резко обернулся увидел: компания, человек пять, старшеклассников, все полные, одетые в новенькие блестящие яркими цветами курточки, все краснощекие, лоснящиеся от сытости, сгрудились возле мраморной статуи изображавшей нимфу державшей в одной руке арфу, а другую руку только поднося к этой арфе. Сережа любил эту старую; так многое на своем веку перевидавшую статую. Сейчас на ней яркими красными и зелеными буквами появились чьи-то имена и нецензурные слова, однако Сережа, смотря на эту статую не видел этих ярких, безжизненных цветов, он видел только нимфу, чуть печальную и словно живую, жаждущую что-то сказать ему.

И вот теперь там сгрудились пять массивных фигур старшеклассников - они то были чуть ли не на две головы выше Саши.

Один из них обернулся, увидел Сережу, прищурился своими выпуклыми и почему-то сильно обиженными глазами:

- Эй ты, мелкий, ты че тут встал? А ну вали!

Сережа вновь услышал жалобный писк, донесшийся из-за массивных спин и, не только не побежал дальше, но напротив сделал шаг на боковую аллею, навстречу к ним.

- Эй ты, ты че не понял?! - крикнул уже другой, тоже полный, сытый, в новенькой, блестящей курточке, тоже с обиженным выражением в глазах.

Третий визглявым, нервным голосом потребовал:

- А кто твой папаша или мамаша? А ну отвечай!

Сережа произнес негромким, срывающимся от волнения голосом:

- Не ваше дело, кто мой отец; сейчас его здесь нет... Но не в том дело... - он сделал еще несколько шагов, а из-за спин, теперь развернувшийся и обиженно разглядывающей его пятерки вновь раздался жалобный писк.

- ...Что вы здесь делаете? - спросил Сережа, когда до них оставалось шагов пять.

- Проваливай щенок, а то кровью блевать будешь! - выдавил тот, с визглявым, нервным голосом.

- Ну посмотри, сопля! - все они нервно и зло заржали и разошлись в стороны.

Когда Сережа увидел то, что там было: удары сердца жаркими, болевыми разрывами ворвались в его голову, он весь побледнел; сжал свои кулачки, хотел что-то сказать, да не мог - просто не мог - захлебывался...

Эти пятеро, лоснящихся от сытости, в новеньких курточках, эти пятеро нервно потешающихся изловили как-то белку, скрутили ей задние лапки, да так скрутили, что лапки переплелись и видно было какие мучения доставляла белочке вгрызшаяся в ее плоть бечевка. Они подцепили ее за задние лапки к руке нимфы, той самой легкой мраморной руке, которая на века застыла перед арфой.

Но они, для полноты развлечения, не ограничились и этим - они стянули бечевкой и передний лапки белки, и привязали к ней массивный камень - таким образом она висела, мучительно растянутая, и звала, звала... на мгновенье, перед очередным взрывом этого безумного ржанья Сережа услышал ответ: кричали бельчата, звали из какого-то дупла свою маму...

В руках одного из подонков вдруг оказалась тонкая, гибкая ветвь, он размахнулся и со всей свой здоровенной силы ударил по спинке белки. Она затрепыхалась, но потом, не желая показывать своей боли, мучителям, замерла, не издала не единого стона.

- Ну что все понял? - заржал тот с плетью и лицо его налилось краской, видно было, как он красуется перед своими дружками, видно было, как он гордится за этот картинный, так по его мнению напугавший малолетку удар; он весь как-то надулся, стал еще более здоровым, приблизил свою потную физиономию к Сереже и потребовал:

- А теперь убирайся, сопля! Настучишь директору, потом с тобой разберемся - мать родная не узнает! Будешь кровью блевать, понял меня?!

Сережа плюнул в эту потную, самодовольную физиономию (это отражало его чувства по отношению к ним, куда лучше всяких слов) - оттолкнул его, опешившего от неожиданности, от не заслуженной, по его мнению, обиды, - и бросился к белочке.

Один из них уже схватил Сережу за куртку, уже ударил его по ноге, потянул назад, шипя что-то безумное; но Сережа уже схватился за арфу, со всех сил дернулся, высвободился. Теперь он подхватил белку оторвал ее от пальцев музы, сорвав кожу с ладони освободил ее передние лапки от камня, однако задние еще оставались скрученные бечевкой.

На голову обрушился страшной силы удар, и сразу же второй - в шею, темные круги с белыми вспышками заплясали перед Сережиными глазами, боль ворвалась в голову огненным жезлом.

Его уже повалили на снег, били ногами, пытались развернуть на спину, но он не разворачивался - он зубами вцепился в бечевку стягивавшую лапки белки, пытался растянуть узел зубами, чувствуя во рту кровь и свою, и белки. Он потянул к ней правой рукой, но на руку прыгнули, и там взорвались, занимая всю весну раскаленные иглы - не чувствуя ничего кроме боли, но все же понимая, что должен держаться, Сережа заскрипел зубами, перегрызая бечевку; одновременно он дотянулся до нее левой рукой и раскрутил таки бечевку, выплевывая изо рта кровь, прохрипел:

- Беги!

Его схватили за левую руку, резко дернули куда-то вверх, так что там хрустнуло что-то; чернота, боль... волны боли, трудно думать о чем-либо, кроме этой огромной, сгибающей все тело боли, она повсюду.

Его маленькое тело дрожало от слабости; вывихнутых, отдавленных рук, он почти не чувствовал, зато видел - она, волоча поврежденную лапку, поспешала по талому, золотящемуся ручейками снегу прочь - к своим детенышам, на свободу.

А они сжимали его, маленького окровавленного в своих ручищах; не зная, что делать с ним теперь, как выместить сполна все, что хотелось, не знали, какое мученье придумать вначале.

- Да ты плюнул на меня. - совсем уж обиженным, готовым сорваться на визг голосом, просипели ему на ухо; и ударили с силой в голову так, что Сережа отлетел в снег. Но его тут же схватили за руки - хоть он уже почти ничего и не видел, и не чувствовал, его еще несколько раз ударили в живот, но этом они разъярялись только сильнее.

- Идет! - взвизгнул вдруг кто-то из них, и Сережу тут же отпустили; и он, кашляя кровью, рухнул в снег.

- Да мне-то чего! Я этого мальца сейчас!

- Да побежали, дурак, потом разбираться еще!

- А разберемся с директоришкой этим! Мой батя с ним разберется - пусть только вякнет, он с ним так разберется! Мой батя их всех: весь этот парк, всех этих статуй белок - в порошок сотрет!