Элеонора Долгилевич - Яблоки на асфальте

• Название: Яблоки на асфальте
• Автор: Элеонора Долгилевич
• Издательство: Издатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9233-0749-8

Впервые Элеонора Долгилевич как автор женской прозы заявила о себе в журнале «Отчий край». Простота, искренность, юмор, светлое восприятие окружающей жизни запомнились волгоградскому читателю. Сборник «Яблоки на асфальте» знакомит и с её новыми произведениями.

---

— Лёк.

— А в нём шо такое?

— Воси.

— Много?

— Да, — киваю и развожу руками, вон сколько. Все смеются.

— А чем воши там занимаются?

— Кик-кик, кик-кик, — с подскоками прыгаю вокруг счастливого Вырвы под общий хохот, он подбрасывает и ловит меня мячиком. Я принимаю угощения, сажусь за мамин стол, ем сладости. Взрослые продолжают разговаривать о делах, о новом кинодвижке.

Я наелась и стала распускать лёк. Разобрала. Достав гребешочек, подошла к Вырве и протянула ему:

— На. Воси.

Все, засмеявшись, наблюдают.

— Ты мне это даришь?

— Да. Воси. На!

Вырва взял, погладив меня по пышновсталой голове:

— Моя краса, шоб в твоей жизни это была самая большая и последняя вошь, а не такая, как у нас в окопах была. — Поднял меня на руки и говорит маме: — Женя, твоя розумнэнька дочка поставыла меня на место, — всё, вшивая шутка затянулась. — И говорит мне, отдавая подарок назад: — У меня лёк не получится — волосы короткие, да?

— Да.

— Возьми его, он твой. И это, доця, не воши, а гребешок. Гребень. Поняла? Гре-бень.

Повторяю за ним:

— Воси-бей.

— Вошебой?

— Восебой.

Взрослые снова кинулись в смех. Вырва поставил меня:

— Я сейчас, — вышел и быстро вернулся с ситром и печеньем. Налил мне, маме, себе и сказал:

— Женя, твоя дочка сегодня покончила со старой шуткой и выдумала новое слово. Она будет языкознавцем — попомнишь мои слова, — и выпил воду. Мама причесала меня. Я пила ситро. Оно было розовым и сладким, бульки весело постреливали в носу.

Про лёк и «воси» никто потом больше не вспоминал, и я вскоре о них забыла.

Сын, улыбаясь, выслушал мой рассказ и вдруг спросил:

— Почему ты меня назвала Андреем? А не в честь деда, например, или ещё как-то.

— Это случилось давно. Ещё в школе, на каникулах, я прочитала Гоголя. Всем сердцем! Снова читала-возвращалась и думала.

Без сомнений, и старый Бульба, и его старший сын Остап были богатырями и защитниками родной земли. И погибли — страшно, мучительно — героями. Но жалела я Андрия, ведь он жил сердцем — молодым, горячим, неопытным и погиб из-за безрассудной, первой, беззаветной юношеской любви. Гневалась и обижалась на Тараса-забияку, который, казалось, сам втравил сыновей в свои тщеславные боевые затеи и глупо попался врагам из-за оброненной люльки, — жизнь-то могучего воина дороже. Удирай, собирай козаков-товарищей — и снова на ляхов!

Что тут с ними поделаешь, одна порода — негнутые!

Перечитывала отрывки об Андрие и полячке, о том самом предательстве, плакала, но снова понимала и жалела — он шёл спасать от голода свою единственную и ненаглядную. Он не предал женщину! Свою будущую семью. У Гоголя это так ясно, просто, естественно-понятно, а главное — захватывающе-романтично! И я вывела: не, Гоголь, не, Тарасык, как себе хотите, но тех ляхов и тех козаков друг против дружки вон как много, а любовь — одна, на всю жизнь, и мой Андрий — один. Любить — так насмерть!.. Похилил он покорно горячую голову и упал колоском скошенным, искупая смертью вину свою нечаянную…

Своими переживаниями ни с кем не могла поделиться и успокоилась лишь, когда решила: вырасту, рожу сына и назову Андреем. Как решила, так и сделала. Загаданное сбылось по воле Божьей. Это был выход.

— А я в школе поэтому стал Дроном, или Дюшэсом.

— У меня тоже было прозвище.

— Какое?

— Хорошее. Но это уже другая история.

Сын ушёл по своим делам. Прибирая фотографии, я вспоминала родительский дом.

Приехала недавно к маме и брату. Валентин, замечательный архитектор, в отца — левша на все руки, закончил достраивать и расстраивать дом родителей — на две половины, с современным размахом и фантазией, продуманно, с подсобками и всеми удобствами, для себя, для детей и внуков. Это далось великими трудами и терпением: в разрушительную «перестройку» ему пришлось годами — одиннадцать лет вдали от семьи строить-арбайтерствовать под Москвой, чтобы поднять детишек, рядом с которыми всегда была жена Ирина, русская — саратовка.

Собрались вечером всей семьёй и родственниками: старшие, взрослые дети и их детки. За столом разговоры, смех, воспоминания и радость.

Напротив сидит дядя Вася, младший брат отца, остальных уже нет на земле. Смотрю на него, а сердце, больно замерев, аритмией забило жаль: та же замедленная манера говорить и немногословие, прерывистый тихий смех — отцовский, пухлая, лодочкой чуть вперёд нижняя губа, точно как у отца, как у бабушки. Служа когда-то в Советской Армии, он приезжал к нам в отпуск, и мне казалось, что это мой папа, только военный. Я трогала блестящие погоны, рассматривала значки, а он, пугнув, сделал моей руке — ам! — и мы засмеялись, но он — папиным смехом. И голос тот же. Они сидели рядом — похожие, но разные…

Малыши просились за стол, родители брали их на руки, кормили, рассказывали о смешных детских привычках, а я всё смотрела на дядю Васю и снова видела своего отца, живым. «Как хорошо, что они так похожи и его можно потрогать за руку!..» Я встала из-за стола, подошла к дяде Васе, обняла его и поцеловала. Погладила по голове. Тётя Тася, жена его, поняв меня, своей весёлой скороговоркой сказала:

— Ну да, то ж як твий батько — такый жэ. А ты — Сергиева дочка, хотя напомынаеш Нину.

И я предложила тост:

— Пусть наши родители как можно дольше будут с нами на этом свете. Они очень нужны нам, они незаменимы. Никто нас так сильно и до конца не будет любить, как они. Пока живы наши родители — мы дети и за нас есть кому молиться. Мы сильны семьёй, она наша крепость и спасение.

Конечно, мною ничего нового не было сказано, но на сердце стало покойно и тепло. За праздничным столом сидели самые близкие и родные мне люди — моё семейство. Этот день, собравший всех нас, был праздником моей семьи, моего рода.

Назавтра я уезжала со своей малой, украинской родины на другую родину — русскую, где живёт мой сын, где мой дом и город, когда-то славный Сталинград, где вьётся самой синей лентой река Волга. Мимо неё, любуясь, каждое утро езжу на любимую работу, к книгам талантливых и разных людей.

И я мысленно прощалась с родными, во все глаза всматриваясь и запоминая, ведь они теперь так далеко — за рубежом, с которым не примирюсь всей своей жизнью.

Сбоку стола сидел сын моего брата Сергей, по традиции именной продолжатель моего отца, — сероглазый, круглолицый, с улыбчивыми ямочками на щеках, коренастый — мужская копия своей мамы. На руках у него сынишка Николенька, тезка моего деда, года полтора назад ложек-вилок не признавал, ел руками и первое-жидкое норовил вхрюкать-втянуть прямо ртом, или носом.

— Коля, может, ты детёныш-поросёныш?

Кивал, улыбался и запихивал мясо в рот. Сделали вывод: предприниматель — с пелёнок «перестроился».

Сегодня во дворе, играясь возле качели, он предложил мне:

— Покатай, вышоко-вышоко!.. Мне уже вот школько, — показал три пальчика. — Я не боюшь. Лётчик ф-фсегда храбрый! Потом буду с-с-с парашутом шпускаться. Давай?

— Давай, — охотно согласилась и подсадила.

— А я тебе с-сказку рашкажу.

Цепко держась ручонками, зажмурился, собрался и, просияв папиными ямочками на щеках, с улыбкой начал:

— Жили-были три братика, три порош-шёнка: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф — с-самый умный…

Тут маленький качельный лётчик стал в лицах изображать все приключения любимых зверюшек и страшного волка, который по ходу сказки становился не злым, а каким-то… жалким.

В финале малыш вдруг запнулся, мигом помолчал и, распахнувшись кругло-серыми глазами, радостно-громко закончил:

— Братики-порошята и волк помирились. Вот. Ф-фсе помирились!..

…Вынырнув из этого дневного воспоминания, вижу за столом напротив рядом с братом, главой семейства, младшую любимицу-дочь Оксану — яркое напоминание покойной тёти Саши, отцовой сестры. Те же серьёзные, с колючкой-прищуром глаза, овал лица. И характер — твёрдый, настороженный. Ждущий — вскоре она тоже порадует моего брата, родив мальчика.

Став взрослыми, мамами и папами, молодые похожи на старших, продолжают их, но они другие, это уже что-то новое, и дай бог, чтоб это продолжение было достойным и бесконечным, а каждый прожитый день — днём крепкой семьи.