Владимир Бибихин - Дневники Льва Толстого

• Название: Дневники Льва Толстого
• Автор: Владимир Бибихин
• Жанр: Философия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-89059-184-5

Впервые публикуется курс лекций, прочитанный В. В. Бибихиным на философском факультете МГУ в осенний семестр 2000 г. и в весенний семестр 2001 г.

«Дневники Толстого и его записные книжки это вспышки озарений, и как человек чтобы быстро что-то записать хватает карандаш, гвоздь, так Толстой первые подвернувшиеся слова. Понятийный разбор этих записей даст нуль, единственный шанс — увидеть искру, всегда одну, которая ему осветила тьму и тут же погасла… В основании всего, в разуме бытия, живого и он уверен что неживого тоже, он видит любовь и поэзию. Эти две вещи сумасшедшие, нерасчетливые, жертвенные, непредвиденные. Жизнь идет от них».

Текст публикуется в авторской редакции с сохранением орфографии и пунктуации В. В. Бибихина

---

Нам понадобится понять отношение Толстого к России. Ни у славофилов, ни у западников, только у Пушкина, у Гоголя, гораздо уже смутнее у Достоевского и сбивчиво у Розанова, такое же знание самостоятельности России и того, что она не вписывается в метрику времени. Она не может быть отсталая, если способна по своему устройству первой осуществить новейшую идею из центра Европы, социализма. Она не может отстать от исторического развития, если

Ничто так не препятствует свободе мысли, как вера в прогресс (Записная книжка № 2,1868).

Это отступление о России не должно вводить в заблуждение: Толстой на самом деле тематизировал Россию не больше Пушкина, это была мировая мысль, охватывавшая и Россию.

Теперь подходы к обещанной физике Толстого. Его метод я сказал. Я не могу знать атом, малейшее неделимое, иначе как через мой опыт моей неделимости, например в моем продолжении быть завтра тем же самым что сегодня. Раньше Дильтея Толстой научился от позитивизма понимать в первую очередь, исходно жизнь в ее собранной середине, т. е. связной целости, и отсюда всё остальное. В отличие от Дильтея Толстой в принципе не проводит различения между естественными науками и тем, что он точно так же, как Дильтей и Ницше, называет психологией (у Дильтея психология, т. е. феноменология, основа наук о духе, Geisteswissenschaften). Наука только одна, вы помните, надежно мы знать не можем то что есть а только то что должно быть, должно быть добро, в полном смысле; добро я могу знать только интимно через свое, через самого себя. Всё остальное безнадежно запутается в пояснениях.

Ничто так не препятствует свободе мысли, как вера в прогресс. —

Я это уже цитировал, сейчас вы увидите контекст, как всегда у Толстого головокружительно широкий. Только из контекста проясняется помеха мысли: она в неверии полноты здесь и теперь, в отсылании к дальнейшему, в ожидании от времени и пространства прояснений. Но ведь новоевропейская наука вся на таком протяжении в будущее стоит. В ней соответственно нет свободы мысли. Запись, тайнопись лаконичная, продолжается:

Микроск[опические] исследования — бесконечность. Астрономические — бесконечность. — Нет надежды конца и уяснения.

Психологические всё откроют.

Пчела не знает, что несет семена цветов (там же).

Микроскоп и телескоп — заметьте единодушие с Гёте — стало быть годятся только на то, чтобы отрезвить естественное знание, показать его безысходность (а до них можно было надеяться, что остроты глаза не хватает). — Психологические исследования, они откроют то, что человек и так делает, но не знает, что и как, как пчела, и не может подозревать, что она служит, заказана растениями для их существования.

Вопрос: разве пчела не делает свое дело и не зная о нем? Достаточно ее уверенности, что она всё делает правильно.

Но если бы пчела стала бояться что она грабит цветы?

Она этого не боится. Она уверена — если хотите в здоровом эгоизме — что хорошо то, что ей хорошо.

Так?

Но пчела будет есть патоку, если ей положат, и перестанет нести семена цветов. Да? Тогда ей понадобится полное знание своего назначения?

Но если даже она будет знать свое назначение, она будет есть патоку, пока патока не кончится или ее не уберут. Человек знает, что надо делать, но делает не то.

Но улей вырождается от патоки и инстинкт возвращает пчел, всех или некоторых, к цветам. Так человек и общество, отпав от должного, со временем или к старости возвращаются к правильному не от поучений, а по инстинкту.

Всё это как будто бы ясно. Значит вся проблема сводится не к знанию, которое само не работает, а к вещам такого рода, как встать не пустить в леток пчелу, которая не полетела дальше миски с патокой, убедительно показать танцем, куда на самом деле надо лететь, и — это наблюдал Аристотель — дисциплинирующим облетом улья изнутри, заражающим порядком, привести его к бодрой рабочей норме.

Воспитание может быть только физическим, приложением тела. Искусство действует заражением. Пчела гудением, овеванием крыльев, энергией танца действует на других пчел. Человек движением руки, толканием тела, привлекательностью лица, жестом, голосом, начертанием знаков действует на другого. Всё человечество таким образом в сплошном взаимодействии между собой. Одновременно через питание выросшее из земли переходит в людей (Записная книжка № 2, 7.12.1868).

Человек есть сила — действующая — больше ничего (7.12.1868).

Т. е. втянутая в труд, широко понятый, включая делание, которое человек за собой не знает, как пчела несенье пыльцы.

Что такое общество? Разделение труда. — Путем дедукции и индукции.

1) д[едукция]. Ежели один пашет зем[лю], а стало два, то другой не пашет — а содействует.

2) и[ндукция]. Не раб[отающий] мускулами работает нервами. Бог даст работу (там же).

Это уже достаточно круто. Как возникает общество. Была бы работа. В ней уже поскольку в нее втянута сила, может быть втянута еще сила. А что если никакая сила в работу не втянута? Всё равно: тем, что она не втянута, она вот уже и втянута, через отношение невтянутости. Теперь, а если происходит отрыв силы от работы, работы нет или вовсе не было и сила не применена? Само отсутствие работы становится событием, захватывая «нервы» или может быть что-то еще, потому что работа глубока, она обтянута как атмосферой аурой. Аура в конечном счете тонет в Боге, потому что всякая работа человека божественная. Движение сил в божественном поле это «мистическое движение вперед» (там же, 2.12.1868), к нему сводится вся история. Нет, не вся: есть еще работа, «художе[ственное] воспроизведение воспоминаний» (там же).

Силы, как вы видите, совсем не там и не так действуют, как человеку кажется. Пчеле вовсе не кажется, что она переносит пыльцу. Где кажется, что работа есть, ее нет, и наоборот. Это с одиночкой. Но не иначе с обществом. «Когда совершилось явление — оно есть равнодействующая — многих сил, из коих ни одна не имела направление равнодействующей» (Записная книжка № 2, 8.1.1869). Может и иметь, но случайно и не будет знать об этом.

Ante factum о событиях можно знать только то одно, что о них нельзя знать ничего иначе как post factum. Этим путем Толстой получает сильное основание для отмены всех расписаний.

Когда в первый раз было сказано: в а — месте повторяет[ся] в b времени — с число убийств или самоубийств, и никто не отвергнул эту опытом добытую аксиому, было положено начало новой философии, новой логике, психологии, истории, юриспруденции, новое начало всем ф[илософским] наукам, и старые начала б[ыли] уничтожены (Записная книжка № 2, 20.12.1868).

Заметьте: не так, что человек думает что делает одно, а делает другое как пчела, а сокрытие идет гораздо глубже, до того, что он думает и хочет не так, как ему кажется, что он думает и хочет.

Попробуем из замеченного расшифровать запись 24.1.1872 в Записной книжке № 2.

Тяготенья — нет.

Тепла — нет.

Явления тяготения суть явления вращения концентрических разных — в N. отношении плотности к центру — сфер. Ядро падает на поверхность — т. е. из сферы воздуха стремится в сферу железа. —

Водород падает наверх, т. е. из сферы воздуха стремится в сферу водорода. —

Для Толстого нетерпимо отделение тела от его действия. Ведь человек это сила. Покуда простирается сила, протягивается и человек. Поэтому там, где наука говорит отдельно о теле и его силе тяготения, Толстой видит протяжение самого тела. Тело тождественно силе. Тело-сила имеет строение. Это строение имеет тенденцию сохраняться. Падение камня на землю это перераспределение составных частей земли как тела-силы, т. е. значит выбрасывающего себя далеко за так называемую поверхность земли, — сохранение строения, когда тяжелое ближе к середине, легкое к краю. Земля большая как такая сила и не сливается с другими телами-силами. Всё дело в плотности, а не в тяготении. Что менее плотно, вытесняется плотным и тогда называется легким. В чем здесь новость. Исключается дальнодействие, всякое воздействие происходит прямым касанием тела к телу, т. е. опять же сила вокруг тела не отличается от тела, отождествляется с ним. Отменяется необходимость объяснять тяготение, радикально, через отмену самого тяготения. Поддержание стабильности системы тел объясняется не балансом центробежных сил инерции, стягиваемых силами притяжения, а тем что пространства нет, а есть тесно касающиеся друг друга тела, расталкивающие друг друга.

(Сфера земли (и всякого тела небесного) не кончается ни его поверхностью, ни его атмосферой, ощущаемой, оно непосредственно граничит с другим телом и исключает возможность двух тел занять одно пространство.) (Там же).