Олег Себастьян - Три возвращения

• Название: Три возвращения
• Автор: Олег Себастьян
• Жанр: Русская классическая проза

---

На Appel'е - построении - раздавался план на день. Озвучивал его железнодорожник, плохо знакомый с немецким произношением, и Сергей постоянно переспрашивал у маленькой, черноглазой немки, стоявшей рядом с ним, после чего переводил командиру. Володька прибыл после завтрака, пропитанный благовониями, сытый и отдохнувший. Командир недовольно вполголоса что-то

сказал, и Володька кивнул и ответил опять : "Хороше!" Когда пошли на посадку на рабочий поезд, разразился настояший ливень. Сергей, командир, успокоил : "В прошлом году тоже каждое утро лило, а с двенадцати - дикая жара..."

Поезд останавливался на трассе, выбрасывая, как десант, очередную бригаду, и с раскачкой двигался по рельсам.

Первые три недели шла обычная работа по замене

довоенного еще участка железной дороги, положенной на чугунные шпалы. Дорога петляла среди волнистых гор и над городками с красно-черепичными крышами. Каждое утро начиналось

ливнем. К десяти шум воды, щедро проливавшейся сверху, сменялся ревом вздувшихся многочисленных ручьев и речушек, а к двенадцати, будто специально к обеду, солнце высушивало небо до белизны, загоняло потоки в незаметные русла и тянуло всех работающих заснуть крепким сном. Сном, тем более крепким, чем ближе к подъему был отбой. Начиналась работа необычайно рано в 6-30 утра. В три часа полусонные бригады прибывали в лагерь. В лагере сон разгонялся в течение двух следующих часов - пока мылись, ходили

zeltenweise, по выражению Бодо, ужинать. И с шести начиналась свобода! Свободу меняли на 'гаштет наверху', в Бад-Шандау, лежавшем за ближней горой. Сергей очень близко сошелся с Володькой, и они вместе обшарили все окрестные городки, откуда возвращались обыкновенно после двух ночи. В шесть же утра снова обходил все палатки похожий на Карла Маркса Гюнтер со своим : "Guten Morgen!"...

В выходные гуртом ездили по окрестностям, намеченным для посещения начальством лагеря. Городки, прятавшиеся в ущельицах, зацепившиеся за

склоны гор по берегам Эльбы, напоминали скорее декорации для съемок фильмов, но все дома были обжиты, звенели колокола лютеранских церквей, а из распахнутых окошек домов на центральных - рыночных- площадях смотрели на многочисленных туристов обитатели городков. Как и когда-то в старину, через Эльбу переправлялись на пароме. Толпа собиралась на пристани, сходила на большую

платформу, раздавался резкий гудок, и платформа медленно отрывалась от берега... Вечера по уик-ендам заканчивались по обыкновению в кабаке под немецкое хоровое пение и с поглощением немецкого пива : светлого, янтарного, темного, вишневого цвета, холодного, под закуску Bratenwuerst'а с горчицей...

Когда кончились две трудовые декады и получили деньги, коллективные походы в кабаки сменились беготней по магазинам, и все собирались вместе только для перезда в следующий пункт на карте Германии. Сергей побывал в Дрездене, Лейпциге, Готе, Эрфурте, Веймаре, Айзенахе и Берлине в течение десяти дней.

В Лейпциге была остановка на несколько часов. Сергей подхватил Петера, который был родом отсюда, и они вдвоем отправились по городу. Петер с видимым удовольствием водил Сергея.

...На старинной ратуше задвигались чугунные молотобойцы, ударяя поочередно в огромный колокол

на макушке центральной башни. Один выбивал частые, звонкие, быстро гасившиеся звуки. Низкий гул от ударов молота другого раскачивал под ногами брусчатую мостовую площади...

...Томас-Кирхе была окружена рощицей высоких густых деревьев, под тенью которых стоял каменный человек. В парике, с дирижируюшей правой рукой. До Сергея легонько дотронулись - солдат в советской форме держал в руках фотоаппарат и старательно подыскивал слова : "Геноссе, фотографирен, битте..." Второй стоял в трех шагах поодаль. Сергей молча взял фотоаппарат. Солдаты стали плечом к плечу перед пьедесталом, закрыв надпись "Johann Sebastian Bach", и , будто ожидая команды, стали глядеть в

объектив. Сергей щелкнул. Солдаты с облегчением отошли от памятника. Первый взял фотоаппарат, и оба они, немного косолапя, пошагали прочь, оглядываясь и едва касаясь друг друга плечами, как в строю...

На следующий день была запланирована поездка в Веймар и Бухенвальд. Сергей успел уснуть в поезде за те полчаса, что тащились из Готы. До

Бухенвальда шел автобус, среди пассажиров которого большинство были русские. Дорога постепенно поднималась. Внезапно, автобус, качнувшись, остановился на площадке перед бетонным шоссе, скрывавшимся за поворотом среди букового леса. Это шоссе - 'Дорогу смерти' - не касались колеса автомобилей, от чего она была опрятной и ухоженной.

...Ровно уложенная плита кончалась едва заметным

швом и переходила в такую же плиту. А бетонка

уходила все вправо, за густые деревья, выложенная из ровных плит. И Сергею вдруг захотелось отдалить миг, когда дорога закончит свой бег!

Шоссе вырвалось из леса и неотвратимо приближалось к песочного цвета каменному бастиону. Последняя плита ушла под массивную железную решетку, и Сергей поднял глаза. В центре затейливых фигурных ворот перед его лицом

висели слова : "Jedem das Seine!" - Каждому свое! Он вошел в открытую калитку...

Музей был похож на Музей истории Ленинграда - стеклянные витрины с экспонатами, надписи, фотографии, опять надписи, пожелтевшие тетради, обрывки бумаг, плети, дубинки, кандалы, очищенные

от ржавчины... Сергей вошел не один, но через некоторое время он невесомо скользил от стенда к стенду, читал, рассматривал фотографии. Фотографировались охранники лагеря, одни и с заключенными. Фотографировали вновь прибывших, отовсюду, в той одежде, в какой кто был застигнут. На одном из фото замерла колонна усталых людей в буденновках, пилотках, длиннополых шинелях. Вид сверху - тысячи людей, разбитых на квадраты, застывших на суточном Appell'е. И опять улыбающиеся охранники, позирующие сбоку от изможденных людей в полосатых пижамах и уродливых деревянных колодках. И трупы - голые, одетые, одиночные, кучами, на плацу, на виселице, во рву, в кузове грузовика... И рядом и среди трупов - люди в униформе, которых попросили оторваться на

секунду от работы...

Лица убивавших были до удивления одинаково-стертыми и уверенными, как у людей, трудившихся под охраной закона. Их показания, простые и убедительные : "...Я сказал ему, что буду мучить его, если он будет жив к моему приходу. Когда я пришел, то увидел, что он висел сидя на корточках под дверью..." "...Я сорвал с одного из них шапку (Muetze) и бросил за спину часовому. Заключенный побежал подобрать ее, так как за потерю ее грозило суровое наказание. Едва он поднял шапку, часовой

выстрелил ему в голову, потому что был приказ стрелять за попытку побега..." "...Я велел заключенному стать ноги вместе в центре камеры, обвел краской вокруг его ступней и сказал, что если он переступит за эту линию,

то я забью его до смерти. В десять утра на следующий день я пришел, увидел, как заключенный

пытается удержать равновесие, но его шатало, и он не мог устоять на одном месте, как я приказывал. Я не помню, сколько времени я его избивал, но он был живуч и долго не умирал... "

Жители Веймара, согнанные американцами в лагерь.

И полная достоинства стыдливость обнаженных мужчин в последнюю минуту жизни...

Сам лагерь был очень небольшим. Из музея - комендантского дома- и от казарм охраны асфальтовая дорожка вела вниз, через карцер с крошечными камерами, в которые набивали по несколько человек. На дверях камер крупными черные буквы на белых табличках - "... замучен... за 36 часов до восстания...за 24 часа..." Это сдавило душу сильнее, чем картины массовой смерти. Массовая смерть казалась следствием обстоятельств, общих для массы разных людей. Мученическая смерть одного была знаком судьбы, который человек носит на себе с рождения. Сергею стало вдруг плохо.

Сергей шел по 'Аллее Наций' - длинной баллюстраде с одинаковыми стеллами с названиями стран, из которых попали сюда, на склоны Эттерсберга, люди. День был нежаркий, по небу расползались белые полосы, как по ворсистой ткани расползается пролитое молоко. Зловеще свистел ветер над пустым полем бараков и с колокольной башни...

Сергей замкнулся и всю обратную дорогу до Веймара держался поодаль и от своих и от Петера с Гюнтером. Для этих двух это не было откровением, просто история собственной страны, без разрывов, от Средних веков до нынешней их страны, которая была, правда, только частью той,

тридцатипятилетней давности.

А Сергей все думал о смертном знаке судьбы...

...Рота прочесывала ущелье. Оно было завалено валунами - идти цепью стало невозможно, поэтому вперед ушло отделение Новикова. Дозорные карабкались, обходили груды камней под напряженным вниманием сотен глаз. Через некоторое

время раздавался свист, и солдаты, внимательно глядя под ноги, осторожно поднимались следом. Глубоко под камнями тонко журчал ручей, и время

от времени со свистом летел камешек или с грохотом разрыва обрушивался валун. Десантники приседали, вскидывая автоматы. Отходило эхо камнепада, и движение вверх продолжалось.