Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

• Название: Макей и его хлопцы
• Автор: Александр Кузнецов
• Издательство: Ульяновская правда
• Жанр: О войне
• Год: 1954

Работа над книгой «Макей и его хлопцы» была начата мною еще в партизанском отряде.

Я не расставался с записной книжкой. В неё записывал всё, что относилось не только к жизни и боевым делам нашего отряда, но и то, что происходило более или менее значительного в окружавших нас деревнях, партизанских бригадах.

Записывал факты злодеяний фашистов, совершаемых ими на нашей территории, героическую борьбу советского народа против иноземных захватчиков, личные судьбы партизан и партизанок.

Всё это так или иначе нашло отражение в книга «Макей и его хлопцы». Таким образом, в её основу положены истинные факты. События и люди, о которых идёт в ней речь, были на самом деле. Разумеется, все имена героев книги, за исключением погибших, вымышлены.

Кроме того, автор оставил за собой право по своему усмотрению сдвигать во времени и по–особому группировать некоторые факты, если это не искажало жизненной правды.

Главная цель, во имя чего я взялся за перо — это описать жизнь одного партизанского отряда, который я хорошо знал и любил всем сердцем и хотел, чтоб его полюбили и другие.

Насколько я справился с этой задачей и достиг ли своей цели, предоставляю право об этом судить нашим читателям.

Автор

---

— Нсть посчитать звёзды!

Ребята рассмеялись. Данька Ломовцев, закусив губу, начал боком пробираться к двери, в которую, накинув на плечи шубёнку и даже не застегнув её, выбежала Даша. Клубы белого холодного воздуха, впущенные е: о с улицы, служили для Ломовцева дымовой завесой, за которой он, в простоте душевной, пытался спрятать и свою Мощную фигуру и большую любовь к девушке.

— А ты куда, хлопец? Вернись! — приказала Мария Степановна.

— Жарко, Маша! — смущенно оправдывался Ломовцев, возвращаясь к столу, за которым сидели все

.приятели.

Оля Дейнеко писала на белых листах обращение товарища Сталина к народу. Она старательно выводила каждое слово вождя. Один из таких листов держал в руках Макей, готовясь, видимо, читать. Он стоял высокий, с темным лицом. Свет каменка падал ему в спину, но все видели суровые черты его лица, кривую складку тонких губ, горячий блеск серых живых глаз.

«Батькй» сегодня к нам не придут, — начал Макей. — Ждут нас к себе. Что делать! — воскликнул притворно Макей, — старый народ щепетильный: мы, говорит, к вам ходили, теперь, говорят, вас ждём к себе.

Хлопцы разом завозились, послышались радостные восклицания:

— Давно пора бы!

Только Ропатинский, ничего не понявший из слов Макея, сказал:

— Куда мы к ним пойдём? Они сами‑то не имеют хаты — в лесу живут.

— А разве нам с ними в лесу тесно будет? — спросил Макей и, вздохнув, махнул рукой: — Голова ты с ушами! Соображай!

Подойдя к столу, Макей взял несколько листов, исписанных крупным девичьим почерком, сказал:

-— Читали этот документ, хлопцы?

— Что это? — спросил Данила Ломовцев.

А Михась Гулеев не удержался, чтобы не пошутить:

— Может, Оля нам проект мирного договора с Гитлером составила?

— Ошибаешься, — твердо сказал Макей. — Это объявление войны, войны всенародной, священной. Это, хлопны, обращение товарища Сталина от 3 июля нынешнего года.

— Читай, товарищ Макей, — заволновался всегда такой спокойный Федя Демченко. — А ты слухай, чёрт! - огрызнулся он на Ропатинского, который нёс какую-то околесицу.

Призвав всех к порядку, Макей начал читать:

«К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Голос Макея звенел, как натянутая до предела струна: вот–вот оборвётся.

«В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, дли разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

Послышались радостные восклицания:

— Вот это да!

— Сильно!

— Да, — солидно сказал Федя Демченко, раскрасневшийся от внутреннего возбуждения, — это же целая программа для нас. Так я понимаю, товарищ Макей?

— Совершенно верно. Это программа всех советских партизан. Вот и нам пора…

Марию Степановну вдруг охватил какой‑то безотчётный страх. Она знала, куда их зовёт Макей, и невольно чувствовала, что обязательно должно произойти что‑то необыкновенное, что, наконец, нарушит течение этой жизни, отвратительно унизительной и страшной.

В волненьи она опустилась на край кровати, где спали её дочери и, вспомнив о них, чуть было не разрыдалась Так вот откуда этот страх! Что будет здесь с ними — с Наташей, Светланой, со старухой–матерыо? Словно в полусне она слышала голоса людей, идущие откуда‑то издалека и над всем этим гомоном людских голосов господствовал один сильный и властный голос. Этот голос словно вобрал в себя всю силу остальных голосов. Он властно звал и её на великие муки, суля в награду светлое и радостное, как весенний праздник, будущее. Вот она отчётливо услышала слова Макея:

— И нам пора идти в лес, в партизаны…

В это время дверь с шумом открылась и в хату вбежала Даша.

— Тише гомоните!

Макей круто повернулся к вошедшей:

— В чём дело?

Видно было, как под смуглой рябой кожей двигались желваки его щёк. Макей с трудом сдержал вспышку гнева. Он забыл или не знал, с какой целью была выслана из хаты его сестра? Теперь он злился на неё за её «дикое», как он часто говорил, поведение. «Неужели нельзя было как‑нибудь по–другому?» — говорили его глаза, с упрёком устремленные на Дашу. Даша поняла вопрос своего брата и, оправдываясь перед ним, сказала уже более тихо:

— Там… некий идёт…

— Это другое дело, — сказал он примирительно и тут же приказал:

-— А ну, Демченко, нажми на басы, повеселее! А вы все… Пляши!

Демченко широко развел меха баяна, хотел заиграть что‑нибудь удалое, разухабистое, но, как всегда, начал с вальса «На сопках Маньчжурии». Ропатинский с небывалым для него проворством устремился к Даше. Ломовцев вспыхнул, с досадой взъерошил на голове белый ёжик и отошёл к печке.

. — Ропатинский! — крикнул Макей. — Ко мне!

Блаженная улыбка сошла с лица Ропатинского. Он нехотя оставил Дашу и, браня про себя Макея, подошёл к нему!

— Слухаю, — сказал он сердито.

Пока Макей что‑то говорил Ропатинекому, Ломовцев пододвинулся к Даше, которая сидела на скамейке. Он успел взять в свою ручищу маленькую, пухлую руку девушки. Даша вскинула на него суровый взгляд, вырвала руку и отодвинулась на край скамьи. Ломовцев, закусив губу, тоже отодвинулся, потом вдруг вскочил и пустился в пляс — гармонь запела «барыню». Оля и Мария Степановна стояли в кругу. Возле них, лихо оттопывая, носился Данька Ломовцев, а за ним шли вприсядку коренастый в рыжих веснушках Петка Лантух и Михась Гулеев, словно резиновый мяч подлетавший чуть не до потолка. В хате стало весело, но на лицах у всех чувствовалось напряженное ожидание.

Макей сидел в стороне и радостная улыбка сияла на его молодом суровом лице. «Молодцы хлопцы». Вдруг необъяснимое волнение охватило его. Однако, опустив руку в карман галифе и почувствовав там холодную сталь «тэ–тэ», он сразу успокоился: «Ничего, обойдётся».

V

Веселые звуки баяна не заглушили стука калитки. В сенцах раздались громкие и быстрые шаги. Всем стало ясно, что идущий обут в кожаные сапоги или ботинки, подкованные, видимо, железом — в таких теперь ходят немецкие солдаты и полицаи. Данька Ломовцев сделал попытку ещё раз приблизиться к Даше — усталый и разгорячённый после пляски он присел около неё.

— Ой, дивчинки! — вскричала она. — Ведь я не заперла дверь.

С этими словами она бросилась к порогу. У Ломовцева физиономия вытянулась: «Ужели хитрует?» Но дверь хаты, видимо, и вправду не была заперта, так как Адарья Даниловна и охнуть не успела, как раздался громкий стук, и в хату, не дожидаясь разрешения, вошёл незнакомый молодой человек. Он — в кожаном пальто, опоясанном широким простроченным ремнё. м со светлой пряжкой. На голове кожаная шапка–пилотка. Она обтянула сухое энергичное лицо с порозовевшими от мороза щеками. Глаза чёрные, живые, смеющиеся. Вошедшему не больше 26–28 лет. Улыбнувшись всем, он сказал по–русски с волжским акцентом, сильно напирая на «о».

— Здорово живём! А село ваше большое!

Голос звонкий, немного простуженный. С трудом сдерживая мальчишескую порывистость, незнакомец стал подавать каждому руку. Что‑то подкупающее было в этом человеке — и его «здорово живём», и открытая улыбка, и манера, с какой он держался. Всё говорило о том, что он простой, доброй души человек, такой, о которых говорят — «свой парень». Невольной улыбкой ответили ему девушки и юноши. Только Макей с подозрением наблюдал из своего тёмного угла за незнакомцем. Что‑то он ему не нравится! «Шпик из Бобруйска. Видно птицу по полёту». Незнакомец, увидев гармонь, воскликнул:

— Э, да у вас гармонь!

Макея так и передёрнуло. «Он сейчас их убаюкает. А они уже и рты разинули. Вороны! Не видят, что перед ними лиса!»

А незнакомец уже перебирает лады гармоники, прислушиваясь к голосам её.

Макей незаметно подозвал к себе в тёмный угол Марию Степановну. Её поразило лицо Макея — оно было бледно, в глазах горели злые огоньки. Он не говорил, шипел:

— Хвост привела? Смотри, Мария! — пригрозил он, бросив на неё уничтожающий взгляд, силу которого и сам хорошо знал.

— Что ты, Макей Севастьянович! — также шёпотом ответила Мария Степановна, лицо которой начала покрывать смертельная бледность с красными пятнами.

— Ведь я ни у кого не была, кроме… Сам знаешь.

— Знаешь, знаешь! Ничего я не знаю! Знаю одно — хвост приведён. Но мы отсюда живым его не выпустим. Прихлопнем!

— Извините! Кого это вы собираетесь гак храбро прихлопнуть? — сказал незнакомец, невесть когда подошедший к ним. Он давно уже наблюдал за Макеем Какой‑то обаятельной мужественностью веяло от этого сурового человека, игравшего в кружке молодёжи, видимо, далеко не последнюю роль. «Наверное, это и будет Макей», — подумал он, и вслух спросил: