Павел Саксонов - Можайский — 4: Чулицкий и другие

• Название: Можайский — 4: Чулицкий и другие
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?

Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.

---

— Да что же это! — пробормотал я и вновь разогнулся. — Эй! Сюда! Фонарь у кого-нибудь имеется?!

На зов явились оба надзирателя. Один из них держал фонарик на цинк-карбоновой батарее: впервые такими обзавелась полиция Нью-Йорка, а где-то с год назад они появились и у нас.

Я выхватил фонарик из руки надзирателя.

— Вот теперь — посмотрим!

Направленный в дверной проем, луч света выхватил из темноты площадку и уходившие вверх и вниз ступени. Площадка была изрядно затоптана, но не так, как если бы по ней — мимо двери и на другие этажи — сновала прислуга в грязной обувке, а так, как будто кто-то повадился являться сюда и подолгу стоять, бродить, переминаться с ноги ногу, оставляя хаотичные следы и даже — вероятно, человек постукивал подошвами, чтобы сбить с них грязь — комочки глины и наметы песка.

— Эх, Кузьма, Кузьма… совсем распустился!

Вообще, как вы понимаете, то, что черная лестница была немыта, причем — из всего это следовало — довольно давно, лучше, чем что бы то ни было другое, свидетельствовало о постепенном упадке дома, оставшегося без ближнего хозяйского присмотра. Дом и поначалу-то не был дорогим, но хотя бы относился к категории респектабельных, для чистой — в основном — публики. А теперь он, ступень за ступенью, медленно, но неуклонно скатывался все ниже и ниже, постепенно превращаясь в тень самого себя.

— Дела! Но так даже лучше…

«Что, что там?» — послышался за моей спиной голос Некрасова, который никак не мог протиснуться мимо меня в узкую дверь.

Я отодвинулся:

— Смотрите!

Некрасов посмотрел.

«Вы думаете…»

— Да. Вот здесь стоял тот, кто озвучивал вашего призрака. Никаких сомнений. Он ведь — призрак этот — не однажды являлся вам?

«Нет. Я видел его практически каждую ночь».

— Вот потому-то здесь столько грязи… Но постойте-ка: что это?

Мое внимание привлекла странного вида медная трубка, которую никто из нас сразу не заметил. Довольно длинная, она была стоймя прислонена к стене и в луч света попала только тогда, когда я поводил фонариком из стороны в сторону. Оба конца ее расширялись в раструбы, причем один из них был побольше, а другой поменьше. Часть трубки казалась отполированной до розового блеска: словно именно за нее постоянно держались. Другая часть покрылась пленочной закисью.

— Где-то я уже видел нечто подобное, — сказал я и, выбравшись на площадку, взял трубку в руки. — Ну, конечно! Прикройте дверь и слушайте…

Некрасов, остававшийся в квартире, выполнил мое указание, и тогда я, присев на корточки и одним из раструбов приложив трубку к губам, несколько раз покашлял.

Дверь немедленно отворилась снова. Согнувшись пополам, в проеме стоял ошарашенный Борис Семенович.

— Ну как: похоже?

«Невероятно!»

— Очень хорошо. Но давайте уточним…

Я сам себя перебил: кряхтя и поругиваясь, я, не забыв и трубку, вернулся в кухню.

«Что уточним? Что?» — нетерпеливо переспрашивал Борис Семенович, давая мне дорогу.

— Один буквально момент… Я понимаю, что в первый раз на кухню вас выгнала жажда. Но потом-то вы зачем сюда по ночам ходили?

«Призрак заставлял».

— Как так?

«Он появлялся в гостиной и манил за собой».

— Молча?

«Боже мой!» — Некрасов, уже и сам вполне понимая, жертвой какого обмана он стал, расстроился окончательно. Страха в нем больше не было ни на грош.

— Значит, молча?

«Да! Как же я раньше не сообразил? В гостиной он ни разу не издал ни звука!»

— И еще вопрос…

«Слушаю!»

— В гостиной есть окно. Но в коридоре окон нет. Вы и в коридоре видели призрак?

«Никогда!»

— То есть, появившись в гостиной, призрак исчезал, едва вы оказывались в коридоре, и снова появлялся, как только вы входили в кухню?

«Да!»

— И только тогда начинал говорить!

«Совершенно верно! Господи! Какой я дурак…»

— Да: теперь всё совершенно ясно.

«Синематограф?»

Я, хотя и был уверен в правильности моих основных догадок, все же с сомнением покачал головой:

— Нет, не совсем. Вы верно подметили насчет цвета. Не думаю, что кто-то в силах снять столько подходящего материала и раскрасить его вручную по кадрам. Ведь призрак статичным не был?

«Не был».

— Тогда это слишком сложно для синематографа.

«Но что же?»

— Нечто подобное.

«Например?»

Я задумался. И вот тогда-то меня осенило:

— Волшебный фонарь! — воскликнул я…

— Ничего подобного, — перебил Чулицкого Саевич, и все мы вздрогнули от неожиданности. — Принцип похож, но это — не волшебный фонарь.

Михаил Фролович немедленно потребовал объяснений:

— Так-так-так… а вы, оказывается, знаете больше, чем говорите? А ну: живо выкладывайте!

Саевич вздохнул:

— Да что же у вас за манера такая, Михаил Фролович — на людей с подозрениями набрасываться? Не знаю я ничего.

— Вы же сами сказали…

— …что это — не волшебный фонарь, — снова перебил Чулицкого Саевич. — Да. Сказал. Но не потому, что знаю, что там использовалось, а потому что уверен в том, что это — не фонарь. Как-никак, а я — художник! Мне ли не знать, что можно реализовать при помощи фонаря, а что — нельзя?

— Допустим. — Чулицкий прищурился, подозрение в его взгляде сменилось чем-то похожим на азарт. — И что же это, по-вашему, было?

Григорий Александрович пожал плечами:

— Учитывая вполне естественную, насколько я понял, скорость движения объекта — призрака то бишь, — это был проектор фотографических пластин с быстрой и при этом автоматизированной подачей. Наподобие… гм… — Саевич ненадолго задумался. — Наподобие транспортерной ленты.

— Транспортерной ленты?

— Да. — Саевич кивнул, но, как это ни странно, без особой уверенности.

— Вы не уверены?

— Видите ли, есть более простой метод: тот же, что реализован в проекторе для синематографа. Вы просто вращаете ручку, в круговращение приводится катушка с пленкой, кадры меняются с нужной частотой. Но в случае с фотографией…

Григорий Александрович замолчал.

— Ну? — поторопил его Чулицкий. — Что — в случае с фотографией?

— Теоретически, — пустился в рассуждения Григорий Александрович, — этот же принцип можно реализовать и с фотоснимками, тем более что принципиальных отличий между пленками для фотографирования и для синематографа нет. Но это — между пленками! А если снимать на пленку, то мы опять столкнемся с проблемой цвета, что делает подмену процессов неоправданной. Кроме того, длина фотографической пленки — во всяком случае, известной мне — всего-то и составляет, что сотню кадров, причем сто — это максимум[24]. Для полноценного же воспроизведения сложных движений, сложного поведения этого недостаточно. Пришлось бы склеивать воедино множество «обрезков», что, безусловно, возможно, но что, как и с цветом, делает подмену процессов — фото- и киносъемок — неоправданной. Таким образом, мы неизбежно возвращаемся к идее волшебного фонаря, но фонаря серьезно усовершенствованного. Фонаря, у которого, как я уже сказал, должна быть быстрая автоматизированная система подачи пластин. Нельзя допустить — по крайней мере, на основании данного вами, Михаил Фролович, описания, — что кадры, то есть пластины менялись в аппарате по старинке: через выдвижной затвор с ручной сменой каждого кадра. В этом случае эффектного представления не получилось бы.

— Так вы определились с типом аппарата и привода?

— Пожалуй.

— И на что же ставите?

— Ставлю? — не понял Саевич.

— Как! Вы не хотите заключить пари? — Чулицкий явно уже подзуживал фотографа. — По маленькой?

— Нет уж, увольте!

— Ну, хорошо. А все-таки? На чем остановились бы вы?

— Я, — Саевич что-то прикинул руками, произведя серию быстрых и непонятных жестов, — я, — повторил он, — сделал бы все-таки транспортер. Только не циклический, а навроде пулеметной ленты, что позволило бы не только прокручивать один и тот же сюжет из повторяющейся серии снимков, а сколько угодно разных сюжетов и в любой последовательности при незаметной практически перезагрузке. Да, это потребовало бы значительного количества снимков, но идея стоит того. Кроме того, качество снимков в таком мероприятии особенной роли не играет, а значит — достижимо любое количество без всякого видимого ущерба для качества.

Чулицкий хлопнул в ладоши:

— Браво, господин Саевич! Напрасно вы отказались от пари!

Григорий Александрович даже покраснел от удовольствия:

— Значит, я прав?

— Да.

Недолго, однако, Григорий Александрович наслаждался своим торжеством. Его лицо как-то вдруг затуманилось, и он, сбиваясь, спросил:

— Но подождите… если я прав… то кто же сделал такой аппарат?

Чулицкий, буквально только что хваливший Саевича за находчивость и сообразительность, злорадно усмехнулся: