Павел Саксонов - Можайский — 6: Гесс и другие

• Название: Можайский — 6: Гесс и другие
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?

Рассказывает старший помощник участкового пристава Вадим Арнольдович Гесс.

---

«У нас не было времени…»

«Да, — неожиданно легко согласился Молжанинов, — начали вы лихо! Пара дней, и вот уже Кальберг в бегах, его люди… а что, кстати, с его людьми?»

Это уже был вопрос, относившийся к ходу следственных мероприятий, поэтому отвечать на него я отказался.

«Понимаю, — Молжанинов снова легко согласился с моими доводами. — Но лично я полагаю, что все они тоже разбежались! Вот увидите, что я прав».

Я пожал плечами: мое доверие к коллегам было непоколебимо.

— Спасибо на добром слове! — в голосе Чулицкого, еще вот только что говорившего с необыкновенной теплотой, вновь появился едкий сарказм.

Гесс подметил его и сказал просто:

— Но это — правда, Михаил Фролович. И вы же видите: ошибся не я, а Молжанинов!

Чулицкий тут же переменил гнев на милость:

— Шучу, Вадим Арнольдович, шучу… да! — повысив тон, тут же добавил он. — Да! Недооценил нас Молжанинов. Всех в тюфяки записал. А вот поди ж ты: и студенты у нас, и пожарные… вот только…

Чулицкий замолчал, но все мы поняли, о чем именно он не договорил: об исчезнувших то ли жертвах, то ли заказчиках преступлений — то ли исчезнувших просто и невесть куда, то ли зачем-то переправленных в Италию. И, конечно, обо всех этих валившихся на нас со всех сторон всё новых трупах: о Мякинине-старшем, покончившем с собою прямо в кабинете его сиятельства; о Некрасове-старшем, найденном зарезанным в подвале гимназии Видемана; о неопознанных обгорелых трупах в морге Обуховской больницы…

А если ко всему этому добавить еще и чрезвычайно странные сопутствовавшие обстоятельства — вроде некрасовской записки генералу Самойлову, — то похвальба Чулицкого, равно как и уверенность Гесса в коллегах, оказывались не слишком уместными.

Михаил Фролович понял это безошибочно и, нахмурившись, отстранился от нас: подобрал стакан и бутылку и — чуть ли уже не на правах отставного — отказался участвовать в дальнейшем обсуждении. Впрочем — вы читатель, увидите это позже — хватило его ненадолго.

Вадим Арнольдович, между тем, продолжал:

— Я не стал возражать Молжанинову на его безапелляционную уверенность в нашей общей беспомощности, ограничившись пространным «посмотрим». Молжанинов, услышав это, согласился со мной уже в третий раз и при этом, как и прежде, без всякого сарказма:

«Да, конечно, — сказал он. — Раньше времени и говорить не о чем!»

«Тогда…»

«Вернемся к нашим баранам. — Молжанинов показал мне два пальца. — Стало быть, — пояснил он, — два обстоятельства вы уже проморгали, а точнее, одно проморгали, а до причин второго не доискались… хорошо, пусть из-за недостатка времени: допускаю. Но как…»

Он загнул третий палец.

«…вы вообще объясните мое участие во всем этом?»

Я изумился:

«Но позвольте! — воскликнул я. — Именно вы и должны мне об этом рассказать!»

Молжанинов, однако, покачал головой:

«Нет, — возразил он. — Вижу, вы — на самой верхушке айсберга, истинные подоплеки происходившего вам неизвестны вовсе. Не обессудьте, Вадим Арнольдович, но при таком положении дел я не могу вдаваться в определенные подробности. Это не от меня зависит. Хотя мне-то, уж вы поверьте, скрывать совершенно нечего!»

«Вот так поворот!» — протянул я. — «О чем же тогда я могу вас спрашивать?»

Тогда Молжанинов усмехнулся:

«Н, первый-то свой вопрос вы уже задали, Вадим Арнольдович!»

«О поставщике?» — уточнил я.

«Вот именно!» — подтвердил Молжанинов.

«И вы честно на этот вопрос ответите?»

«Конечно!»

«Ну так что же?» — я слегка наклонился вперед. — «Это вы поставляли Кальбергу клиентов?»

«И да, и нет».

«То есть?» — не понял я. — «Как такое может быть?»

«Очень просто, Вадим Арнольдович, очень просто!» — Молжанинов залпом выпил третью рюмку и закусил. — «Я, разумеется, принимал самое непосредственное участие во всех этих… гм… аферах…»

«Аферах?!» — не удержавшись, вскричал я. — «Вы это называете аферами?»

Молжанинов ничуть не смутился:

«Да, — улыбнулся он, — я называю это аферами, так как на то у меня есть свои основания. Вы можете называть происходившее иначе: у вас тоже на то имеются свои основания. Просто, Вадим Арнольдович, мы с вами разговариваем на разных диалектах одного языка. Вроде слова по отдельности похожи, а общий смысл от нас ускользает. Заметьте при этом, Вадим Арнольдович, не только от вас, но и от меня тоже!»

Я вопросительно выгнул брови.

«Это просто, — пояснил Молжанинов. — Вы не понимаете меня, потому что не видите картину в целом, а я не могу вам ее показать. Я же не совсем понимаю вас, потому что ваше представление о происходящем лежит в настолько другой плоскости, что вы поневоле говорите загадками. В сущности, многое мне приходится домысливать, чтобы понять хоть что-то и — одновременно с тем — не выдать тайны, выдавать которые я не имею права».

«Ничего не понимаю!»

«Вот видите!»

«Но как же нам быть?»

«Давайте я вам вот что скажу… даже, пожалуй, не скажу, а расскажу. Возможно, вы поймете намеки, раз уж прямой разговор у нас не получается!»

«Хорошо, — немедленно согласился я, — но прежде…»

Я кивнул на Брута.

«Ах, он…» — Молжанинов оглянулся на старика, по-прежнему находившегося в кабинете, но стоявшего безмолвной тенью.

Это меня спровоцировало еще на один вопрос:

«А он-то кто?»

Старик, поняв, что этот мой вопрос касался его собственной персоны, вышел вперед и поклонился:

«Талобелов» — представился он.

Фамилия странного старика показалась мне очень знакомой. Что-то зашевелилось в моей голове. Замелькали какие-то воспоминания. Но это был такой хаос, что я никак не мог понять: что же мне напоминает фамилия «Талобелов»?

Старик, верно поняв мое затруднение, поклонился еще раз:

«Да, сударь, вы еще сравнительно молоды, чтобы помнить наверняка. Но вы обо мне читали».

«Читал?» — с сомнением переспросил я. — «Как — читал? Где? По какому поводу? Разве о вас писали?»

На губах старика появилась сухонькая улыбка. Это не улыбка даже была: его губы лишь чуточку искривились — намек на улыбку!

«Да, сударь, — подтвердил он, — обо мне писали».

«Но где?»

«В пособии».

Я удивился еще больше:

«В каком еще пособии?»

Старик оперся на спинку моего кресла, отчего поза его — старика, разумеется — намекнула на доверительность сказанного далее:

«Для соискателей полицейских классных чинов».

И тут в моей голове взорвалось, да так, что я подскочил из кресла, буквально вытолкнутый из него поразительной силой:

«Талобелов! — почти закричал я. — Лавра[19]!»

Старик опять — на этот раз не без очевидной гордости — поклонился.

«К вашим услугам, сударь!» — сказал он.

Я схватил его за руку:

«Так вы, — я продолжал едва ли не кричать, — тот самый Талобелов?»

«Тот самый, сударь».

«Невероятно!»

— Вадим Арнольдович!

Гесс повернулся в сторону Инихова.

— Да, Сергей Ильич?

— Вы уверены, что вас не разыграли?

Можайский:

— Это впрямь очень странно! Талобелов? Тот самый? Да быть такого не может!

Чулицкий:

— Я слышал, его давно… э… ну, в общем…

Поручик:

— Господа, господа! Вы о том Талобелове?

Монтинин:

— Нет, господа, этого решительно не может быть! Я справлялся о его дальнейшей судьбе — уж очень поразительная история! — и пусть никто не мог сказать что-либо определенное, но все сходились в одном: Талобелов давно мертв. А не сходились только во мнении, когда именно он умер.

— Точнее, — опять Чулицкий, — когда именно его убили!

— Да, — согласился Монтинин, — когда его убили.

Похоже, в этой гостиной все знали, о ком рассказал Гесс: все, кроме меня. Даже Митрофан Андреевич — совсем не полицейский, — и тот задумчиво и недоверчиво поглаживал свои усы, поглядывая то на Вадима Арнольдовича, то на Чулицкого, то на Инихова, то на Можайского. Даже он, полковник, вставил, наконец, свое слово:

— Вообще-то я слышал иное!

Все обернулись на Митрофана Андреевича и чуть ли не хором воскликнули:

— Иное? Что?

— Он заживо сгорел в пожаре на Гутуевском острове[20]!

— Господа! — решительно вмешался я. — Что здесь происходит? Кто такой этот Та… Тала…

— Талобелов.

— Да! Кто он такой? И почему известие о нем вас так взволновало?

Чулицкий:

— О, Сушкин! Неужели вы — при всех ваших вездесущести и прозорливости — ничего о нем не знаете и даже не слышали о нем?

— Нет.

— Вы меня удивляете…

— Я вас умоляю!

Чулицкий едва уловимо пожал плечами:

— Хорошо, хорошо… Талобелов — легенда нашего сыска!

Я посмотрел на Михаила Фроловича недоуменно:

— Легенда? Сыска?

— Да!

— Не может быть! Если бы…