Иван Машуков - Трудный переход

• Название: Трудный переход
• Автор: Иван Машуков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Роман
• Год: 1953

---

— Стукалов говорил, что надо оба колхоза соединить. Заставить вместе работать русских с корейцами.

— Зачем? Для какой цели? — спросил Трухин.

— Ну, а ты не знаешь? — недоверчиво усмехнулся Деревцов. — А Стукалов говорит, что вы уж тут в райкоме всё решили. Он говорил, что гигант будет. Сколько-то деревень вместе собрать и один большой колхоз сделать. Наши мужики, как про это услыхали, шибко затревожились. Говорят мне: "Поезжай, сам узнай — правда ли? Мы Стука-лову не верим". Правда? — Илья Максимович в ожидании смотрел на Трухина.

— Не знаю, — ответил Трухин. — Я об этом ещё не слыхал.

— А ты узнай! — сурово заговорил Деревцов. — Узнай, Степан Игнатьич! Ежели такую штуку начнёте устраивать, мужики из колхоза сразу посыплются. Вы что, смеётесь? Вот чего надо было тебе говорить, Денис, — повернулся Деревцов к Толстсногову. — А то Стукалов, Стукалов… Девку сметанинскую зачем-то сюда приплёл… Пошли! — и он направился к выходу.

Встал за ним и Денис.

Трухин зашёл к Клюшниковой.

— Слушай, Варвара Николаевна, тебе что-нибудь известно о Кедровском колхозе-гиганте?

Клюшникова взглянула на Трухина испытующе. Она знала, что между ним и секретарём райкома, как она говорила, "пробежала чёрная кошка", но считала, что виноват во всём Трухин. В районе объявлена сплошная коллективизация. Всякие раздоры в такой ответственный момент пагубны. Клюшникова признавала за секретарём райкома некоторые недостатки характера, не больше, а на Трухина готова была смотреть как на нарушителя партийной дисциплины. На партийной работе Клюшникова прежде всего требовала дисциплинированности. "Ты что же, голубчик, — распекала она иного молодого товарища, не выполнившего поручения райкома, — думаешь небось, что партийная дисциплина тебя не касается? А не ошибся ли ты, голубчик, вступив в партию?" Требовательность её доходила до жестокости. Она хмуро выслушала, что рассказал ей Трухин.

— Стукалова, по-моему, надо призвать к порядку. Какое право он имеет говорить, что будто есть решение райкома о колхозе-гиганте? Я о таком решении не слыхал…

— И я тоже не слыхала, — сказала Клюшникова и сердито поджала губы. — А ты, Степан, сам виноват, — продолжала она. — От тебя это пошло — высказывать особое мнение, делать что захочется! И вообще, что это вы все друг на друга наскакиваете? Ты на Стукалова, Стукалов на Марченко, Марченко на тебя, а ты ещё пуще на него! Что это такое? Я считаю, что райком, как боевой штаб, должен работать дружно и сплочённо. Особенно в такое время!

— Правильно, Варвара Николаевна! — сказал Трухин. — Но иной раз не получается.

— Не получается! — воскликнула Клюшникова. — Должно получиться! Смотрите, дойдёте вы все трое до контрольной комиссии! Там вас соберут, голубчиков, да стукнут лбами!

— Что же, может и к лучшему, — сказал Трухин.

— А ты не ершись, — проговорила Клюшникова. — Больно горячие все стали. Ну, как там Полинка твоя поживает? — переменила она разговор. — Зайду к тебе, ребятишек хочу посмотреть.

— Милости прошу, — пригласил Трухин. — А насчёт гиганта — дело нешуточное, ты подумай.

— И правда, спросим Стукалова. Вот приедет он на совещание уполномоченных… — проговорила Клюшникова.

Трухин вышел от неё со смутным чувством, что она так и не поняла, насколько серьёзно то, что рассказали ему Деревцов и Толстоногов. Сам Трухин не только практическую организацию колхоза-гиганта в районе, но даже и толки о нём считал безусловно вредными. Он с большим душевным подъёмом принял начало массовой коллективизации. Сам крестьянин по происхождению, глубоко знающий жизнь крестьян, он понимал значение того, что совершалось, как движение прежде всего самих крестьян. "Вот, — думал он, — началось то главное, ради чего все эти годы шла в деревне работа советского актива, коммунистов, комсомола.

Началось — по в каких столкновениях и противоречиях!". В сельсоветы приходили зажиточные мужики и заявляли:

— Желаем всё имущество отдать обществу!

Они думали спастись этим от раскулачивания. А беднота шла и раскулачивала их.

— Полюбуйтесь, товарищ Трухин, до чего мы дожили! — кричал озлобленный, взъерошенный мужик, в котором Степан Игнатьевич признал своего старого знакомого по партизанскому отряду. — Вконец изводят нашего брата! Завоевали советскую власть на свою голову!

У него за невыполнение твёрдого задания отчуждали имущество.

Трухин принимался выяснять, правильно ли этому человеку было дано твёрдое задание. В тех случаях, когда допускалась явная несправедливость, Трухин обычно вмешивался и добивался отмены неправильного решения. На сей раз имущество отчуждалось у кулака, хотя и бывшего партизана. Что было делать? Спросить совета у народа.

Трухин очень остро ощущал это мощное движение, поднявшееся из глубины народа. Но он также понимал, что переход к коллективным формам хозяйства был не простым и не лёгким. Он был поистине трудным переходом. Ведь старое создавалось веками, впитывалось с молоком матери. А новое только ещё рождалось. Понимая, что этому новому нужно помочь, Трухин отрицательно относился к разным непродуманным экспериментам в области коллективизации. Ему казалось, что для этого у него было слишком развито чувство реального, не позволяющее очень уж высоко залетать от грешной земли. Вот и сейчас он считал, что колхоз-гигант в Иманском районе создавать нельзя. О гигантах он слышал, их даже в газетах хвалили. "Но как это будет — соединить несколько деревень в одну? — думал он. — Перетащить в одно место избы из всех деревень? Да крестьянин даже плетень зря не будет переносить! А тут надо снимать с насиженных мест целые деревни! Зачем?" Волновало Трухина то, что в гиганте русским и корейцам, при их различном подходе к земле, придётся работать вместе. "У нас колхозы с самого начала так создаются: русские и корейские отдельно.

И это правильно. Зачем же их объединять? Для какой цели? Может быть, в будущем и потребуется соединять деревни, а сейчас это ничего не принесёт, кроме вреда. Но неспроста же Стукалов заговорил о гиганте как о деле решённом — так по крайней мере сказал Деревцов! Стукалов всегда подхватывает самые левые идеи. Но кто же сейчас-то его благословил выступать — пугать ими мужиков? Может быть, Кушнарёв знает это лучше, чем Клюшникова?"

Но редактор районной газеты тоже удивился, когда Трухин сказал ему о гиганте.

Тогда Трухин пошёл к Марченко.

Секретарь райкома в последние дни являлся на работу совсем больным. Он был бледен — бледнее обычного. В другое время Трухин непременно уговорил бы Марченко отправиться домой. А сейчас он только взглянул на него, поздоровался и стал говорить о деле.

— Получаются странные вещи, — начал Трухин. — Я сижу в райкоме, приезжают люди из Кедровки и говорят, что есть решение райкома организовать в Кедровке колхоз-гигант, а я, член бюро, об этом решении ничего не знаю. И другие члены бюро в таком же положении.

— Такого решения пока нет, но надеюсь, что оно будет, — усмехнулся Марченко.

— Будет или не будет, а Стукалов его уже проводит в жизнь!

— Во-первых, у тебя, может быть, неточная информация. Я, например, предпочитаю пользоваться информацией местных партийных организаций. А ты, очевидно, просто слухами от своих беспартийных друзей. Всякому, как говорится, своё. — Марченко прямо взглянул на Трухина. "Что, получил?" — говорил его взгляд. — А во-вторых, — продолжал он, — у Стукалова такой уж характер… — Марченко вдруг рассмеялся. Бледное, малоподвижное лицо его ожило, глаза заблестели, — экстремист, грубиян, может дров наломать, но зато решительный, ни перед чем не остановится! Этот его вид, — Марченко сделал брезгливый жест, — косоворотка, распахнутая на волосатой груди, нечёсаные лохмы, грязь под длинными ногтями… Я сначала видеть его не мог. А сейчас привык. И даже нравится такой Стукалов. А вот другие люди мне перестали нравиться… увы, к сожалению!

Трухин поднял голову и тоже прямо взглянул на секретаря райкома. Марченко предлагает ему примирение — это ясно. Он говорит, что Стукалов ему нравится, а Трухин-де перестал нравиться. Он желает, чтобы Трухин стал ему нравиться снова… Что же, оставим это в области пожелании! "Если бы у нас был спор беспринципный, обыкновенная обывательская ссора, где всё зависит от одного только упрямства или уступчивости, тогда всё было бы очень просто. Мы сейчас же объяснились бы в любви друг другу, мир был бы восстановлен. А ты предлагаешь мне примирение ценой отказа от моих убеждений. Я могу кому-то не нравиться, но должен оставаться самим собою".

Все эти мысли прошли в голове Трухина, пока Марченко говорил о Стукалове, а когда он кончил, Трухин сказал:

— Стукалов, конечно, характер определённый. А вот некоторые характеры меняются прямо на глазах. И это мне, например, тоже не нравится. Могут, конечно, изменяться вкусы, привычки, но основа-то, по-моему, должна же всё-таки оставаться! Нельзя же так: сегодня один человек, а завтра вдруг он же, но другой. Словно две души у него. А в человеке, на мой взгляд, должна быть цельность. И во взглядах его цельность. Когда этого нет, работать с ним трудно, почти невозможно. Наедине он может сказать тебе одно, а на людях, публично, говорит другое. Я считаю, что у коммуниста не может быть двух мнений по одному и тому же важному или острому вопросу — одно мнение для себя и другое для людей, для народа. При двух мнениях неизбежно приходится лавировать. Сказать и тут же отпереться от своих слов! Мне такие люди не нравятся. Я могу сейчас же сказать, что организация колхоза-гиганта мне не по душе. И это своё мнение я выскажу где угодно. Буду его высказывать, пока меня не переубедят. Наконец, я могу подчиниться большинству, но остаться при своём мнении. Но я не могу фарисействовать…