Иван Машуков - Трудный переход

• Название: Трудный переход
• Автор: Иван Машуков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Роман
• Год: 1953

---

"И в этом человеке я искал единомышленника!" — думал Марченко.

— Степан Игнатьич, — заговорил он. — А не кажется ли тебе, что, слушая разных информаторов со стороны, своих партизанских дружков, ты становишься на опасный путь?

— Если председатель сельсовета и председатель колхоза, по-вашему, информаторы со стороны, тогда Стукалов тоже просто человек с револьвером, а не работник райкома, — ответил Трухин.

— На всякий случай вы это учтите, — официальным тоном произнёс Марченко.

— Благодарю за предупреждение, — ответил Трухин.

Марченко отдавал себе ясный отчёт в том, что ему трудно будет провести решение "об организации в Кедровке колхоза-гиганта на базе пяти деревень". Впервые идея эта возникла у Стукалова. Марченко за неё сразу ухватился.

Он недаром говорил Трухину, что Стукалов ему нравится. Стукалов для Марченко был отличным исполнителем. Конёк Стукалова — исполнительность. Главное для него — выполнять решения. При этом всегда получалось, что человек с его жизнью и реальной борьбой словно бы исключался. Обстоятельства не принимались в расчёт. Стукалов шёл напролом. Насколько Марченко мог проникнуть в природу Стукалова, он видел, что человек этот, как за щит, прячется за решения и постановления, а на самом-то деле он циник, за душой у него нет ничего святого, он не верит в то, что говорит, и готов отказаться от всего, что говорил, сразу, как только изменится то или иное решение. Сейчас вот он носится с гигантом… Проповедует общин труд на общей земле русских, украинцев, корейцев… Будет с удовольствием пожинать славу. А если всё это будет признано вредным — уйдёт от ответственности. Спрячется в тени решений райкома…

На очередном заседании райкома с вызовом уполномоченных Стукалов по поручению Марченко делал обзорный доклад о ходе коллективизации в районе. В основном он сообщал лишь цифры, фамилии уполномоченных, процент коллективизации…

После того как Стукалов кончил, по предложению Марченко уполномоченные начали один за другим вставать со своих мест и докладывать об успехах.

Заседание происходило, как обычно, глубокой ночью. Марченко был возбуждён, глаза его блестели. Он часто вставал со своего кресла.

— Имейте в виду, мы будем оценивать вашу работу по проценту коллективизации, — предупредил он уполномоченных.

Каждый из них старался с возможной полнотой обрисовать своё положение, чтобы ясна была общая картина. Марченко часто прерывал уполномоченных репликами. Многие из них из-за этого путались, сбивались.

— Боишься трудностей! — оборвал он Тишкова. — Должна быть стопроцентная коллективизация, а у тебя только шестьдесят. Плохо жмёшь! Бери-ка пример со Стукалова!

И тут Трухин не выдержал:

— Я думаю, что брать пример со Стукалова не стоит, — заговорил он. — Стукалов думает достигнуть успеха при помощи угроз. Он объявил на собрании всех кедровских крестьян врагами советской власти. Да это же чудовищно, товарищи! В Кедровке вырос хороший актив, с помощью этого актива можно успешно проводить коллективизацию! Такие действия считаю неправильными!

— А я их считаю правильными! — Марченко встал с кресла. — Пусть уполномоченные знают, что мы решительно мобилизуем их на стопроцентное выполнение задания по коллективизации! Стукалов действовал и действует решительно, чего, к сожалению, нельзя сказать насчёт Трухина. В своё время мы должны были отозвать его из Кедровского куста и послать туда Стукалова. Трухин обзавёлся партизанскими дружками, проявлял и проявляет мягкотелость…

— Примиренчество! — бросил Стукалов.

— Товарищи! Мы не Трухина обсуждаем, а другой вопрос, — вмешалась Клюшникова, — и Трухин его поднял не напрасно. А ты, Стукалов, словами не бросайся. "Примиренчество"! Любишь ты загибать! Ишь ты, какой лихой нашёлся! — Клюшникова сердито поджала губы. — Трухин правильно ставит вопрос: будем ли мы в работе по коллективизации опираться на актив, на бедноту или станем допускать голое администрирование, как это делает Стукалов? Я думаю, что двух мнений быть не может. Нам надо опираться на актив, на бедноту.

— Товарищ Клюшникова, вы неправильно оцениваете положение в Кедровке, — вступился за Стукалова Марченко. — Там надо было ломать кулацкое засилье.

— Да когда оно было, это засилье? — вновь поднялся Трухин. — Вы, товарищ Марченко, живёте старыми представлениями!.

Разгорелся спор, который был затем перенесён на следующий день, когда состоялось закрытое заседание райкома, уже без участия уполномоченных. Марченко решил ускорить события. Стукалов сделал доклад о колхозе-гиганте. Он предлагал "революционную" меру: в течение месяца-двух максимум закончить коллективизацию в Кедровском кусте, затем до весенней пахоты перевезти на центральную усадьбу в Кедровку дома вступивших в колхозы крестьян из других деревень.

Предложение Стукалова о сселении деревень вызвало резкие возражения.

— Я думаю, что надо сначала на месте укрепить колхозы, — говорил Грухин. — Подумайте сами: что нам даёт разрушение деревень? Суету, сутолоку, смуту. Отвлечёт от сева!

— Ненужная затея! — поддержал Трухина Кушнарёв.

— Несвоевременно это! — гневно говорила Клюшникова.

Встал Марченко.

— Товарищи проявляют трусость, несвойственную большевикам, — сказал он. — Колхозы надо создавать пореволюционному. Колхоз-гигант сразу поднимет в районе процент коллективизации. Правильно здесь предлагает Стукалов — сейчас же начать перевозку домов в Кедровку. Мы не можем ждать…

Вслед за этим Марченко продиктовал решение. За него голосовали, кроме Стукалова, ещё три члена бюро — Тишков, Пак и председатель райисполкома Яськов.

— Я выступлю в печати с особым мнением, — сказал Трухин, — завтра же принесу материал в газету!

— Что ты, Степан Игнатьич! — воскликнул Кушнарёв. — Газета — орган райкома — выступает против решения райкома?

— Письмо в высшую инстанцию — другое дело, — сказала Клюшникова.

А Марченко же, идя с заседания, думал: "Надо сказать Стукалову, пусть разыщет этого молодого пария — корреспондента, внушит ему, что написать о гиганте. И вообще пусть возьмёт над ним шефство.."

XXXVII

Из Каменска в Крутиху пришли, закончив постройку дома и получив расчёт, Никита Шестов, Тереха Парфёнов и Егор Веретенников. Деревушку было не узнать. Скот, мелкий и крупный, согнали на общие дворы. На кармановской усадьбе, перед окнами сельсовета, сложены плуги, бороны. Стояли две сенокосилки, жатка. В каждой избе пахнет мясными щами, как на масленице. Люди с лоснящимися лицами, сыто отрыгивая, ходят из дома в дом праздно. Они словно и не собираются ничего делать. Как будто на дворе не весна близится, а стоит осень — и впереди спокойный зимний отдых.

Веретенников наслаждался покоем в своей семье. Вчера Егор и его спутники пришли из города хотя и поздно, однако Аннушка успела истопить баню. В бане мылись не только Веретенниковы всей семьёй, но сходили также и Парфёновы и Никита с женой. А сегодня все поднялись с утра чистые, в чистых рубахах и платьях. У Веретенниковых ребятишки ни на шаг не отходили от Егора. Васька сидел рядом с отцом, чем-то неуловимо на него похожий — может быть, фигурой или общим выражением. Зойка голубыми глазками смотрела на тятьку, а потом вдруг начинала приплясывать и хлопать в ладошки — радоваться.

Аннушка рассказывала, как Платона выселяли. Егор молчал. Рассказывала, как молчаливый Ефим Полозков переменился.

— Такой агитатор стал, куда с добром! И откуда что берётся? — говорила Аннушка, стараясь по лицу мужа угадать, какое действие производят на него её слова.

Егор и новость о Ефиме выслушал довольно равнодушно. Рассказала и об отчаянности Кузьмы Пряхина — всегда боявшегося своей бабы, а тут вдруг напавшего на целую толпу баб.

— Как у них там дело-то, в артели? — спросил Егор.

— Страсти господни! — всплеснула руками Аннушка. — Вчерась стаскали всех куриц, всех петухов — и всех в дом к Платону!

— В дом? — недоверчиво спросил Егор. — И петухов? Так они ж передерутся!

— Пущай живут по-новому, — засмеялась Аннушка.

Егор только покачал головой и ничего не сказал.

— Кузьма? — с сомнением переспросил он, помолчав. — А этому чего в артели? Мужик он работящий, один бы небось прожил.

— На других кричал, чтобы, значит, все вступали, записывались.

— И жена его… не того?

— Бородёнка вроде поредела.

— А Елена как живёт? — спросил Егор про сестру, избегая спрашивать про Григория.

— Ни она ко мне, ни я к ней, — ответила Аннушка. — Они не ходят, а я пойду?

— Плохо это, — сказал Егор. — Всё ж родная она нам, Елена-то.

— Родна-ая! — протянула Аннушка. — Небось на Григория молится, а тебя и не вспомнила, брата своего!