Сергей Моисеев - Полк рабочей Москвы

• Название: Полк рабочей Москвы
• Автор: Сергей Моисеев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

Сергей Измаилович Моисеев — старый большевик-подпольщик, с юных лет деятельно участвовал в революционной работе. Владимир Ильич Ленин в переписке с А. М. Горьким так отозвался о С. И. Моисееве: «Это партиец и большевик настоящий. С такими людьми и строим партию, но мало их стало чертовски». В дни Октябрьской революции С. И. Моисеев вместе с красногвардейцами Рогожского района Москвы штурмовал Кремль. Потом в составе Московского красногвардейского отряда устанавливал Советскую власть на Украине, был организатором и начальником политотдела 1-й Украинской революционной армии. Весной 1918 года, вернувшись в Москву, он принимает участие в формировании одного из первых рабочих полков Красной Армии — 38-го Рогожско-Симоновского советского полка и становится его комиссаром. Рогожско-Симоновский полк — детище московских рабочих. Он пользовался огромной любовью трудящихся столицы, о нем заботился В. И. Ленин. Бойцы и командиры этого полка с беззаветной храбростью сражались под Царицыном. Обо всем этом и рассказывается в воспоминаниях С. И. Моисеева.

Моисеев С.И. Полк рабочей Москвы [Рогожско-Симоновский полк]. — М.: Воениздат, 1960. — 107 с., 1 л. портр. — (Военные мемуары).

---

— Третий взвод, 1-е отделение, с колена залпом... пли!..

Эту команду ему пришлось подавать еще раз, пока мы не увидели, как белые, оставив опрокинутые вагоны, скрылись за полотном железной дороги.

Наблюдая за действиями Лиля, все мы, и в первую очередь красноармейцы третьей роты, увидели его невозмутимое спокойствие. Это очень хорошо действовало на окружающих.

Особенно сильный огонь противник сосредоточил по нашему центру, ближе к левому флангу, где находилась полковая инструкторская школа.

Инструктора со своим начальником Янчуковым шли вперед с какой-то особенной решимостью и презрением к смерти. Пулеметчики тащили на ремнях тяжелые «максимы», не обращая внимания на яростный обстрел врага. Выбывавших из строя сейчас же заменяли новые бойцы. Был момент, когда враг стал буквально осыпать нас снарядами. Сильный артиллерийский обстрел вызвал некоторое замешательство на стыке инструкторской школы и стрелковой роты.

Необходимо было увлечь оробевших личным примером. Янчуков, невысокого роста, коренастый и сильный, подхватывает винтовку убитого красноармейца, высоко поднимает ее над головой и устремляется вперед. Вслед за ним вперед бросается вся цепь. Но в этот миг перед цепью разрывается снаряд, взвивается столб земли и грязно-коричневого дыма. В наступившей затем тишине я слышу голос Янчукова:

— Товарищ Моисеев, подойдите ко мне... Хочу сказать... несколько слов!

Я подбегаю к нему, но Янчуков уже мертв.

Инструктора «дут дальше. Их стрелковая цепь уже выровнялась, Янчукова заменил его помощник. Однако и тот скоро падает, сраженный вражеской пулей.

Инструкторов повел Лапидус. Неподалеку от него уверенной походкой шагал Шелепин. Он держит винтовку так, будто вот-вот бросится в штыковую атаку. [80]

Рядом с Шелепиным неторопливо идет Петр Титов. На лице его нет и тени страха.

А вот и Лю Сен-сю. Белая барашковая шапка оттеняет его загорелое лицо. Тонкий и стройный, он напряжен, как стальная пружина; стиснуты скулы, крепко сдвинуты брови. Лю Сен-сю не выпустил еще ни одного патрона — бережет их до выстрелов наверняка. Он не будет щадить врага, но и сам не унизит себя до просьбы о пощаде!

Вдруг низкий разрыв шрапнели обивает с ног Лапидуса. Его словно кто-то нарочно с силой ударил о землю. Лапидус хватается за живот.

— Я ранен, — говорит он мне, превозмогая страшную боль. — Ты не возись со мной... Ступай!.. Видишь?

Он глазами указал на идущую впереди цепь.

Здесь, на поле боя, я на ходу последний раз пожал Лапидусу руку. Он умер утром 7 ноября 1918 года — в первую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции в полковом походном госпитале в станице Иловлинской. По словам дежурившего санитара, Ефим скончался не приходя в сознание, но в горячечном бреду все время говорил о родном рогожско-симоновском полку.

Понеся большие потери, цепи дошли до второй балки и там залегли, чтобы привести себя в порядок перед тем, как броситься в последнюю атаку на неприятельские окопы.

Я прохожу по батальонам, беседую с бойцами и командирами.

— Совсем плохо с водой, — говорит командир батальона Березниэк. — Думали найти родники по балкам, но нигде ни капли. Люди жалуются, что совсем пересохло во рту. Ведь последний раз пили чай вчера перед наступлением. Нет воды и для пулеметов. Даже на перевязочном пункте в воде нуждаются.

В одном из углублений лежит Александров — помощник командира первого батальона, бывший офицер, вступивший в полк незадолго перед отправкой на фронт. Рядом с ним шесть — семь красноармейцев первой роты. Все курят папиросы.

— Не хотите ли? Московские еще остались, — протягивает мне Александров пачку с оставшимися тремя папиросами. [81]

— Пшеничные, — прищелкивает языком молодой красноармеец.

Александров несколько возбужден.

— Ну, знаете ли, — говорит он, — вы меня простите, но теперь я откровенно скажу: прекрасный полк!.. Не ожидал! Ведь под таким огнем идут! И как идут!!. Глазом не моргнут!..

Красноармейцы молча улыбаются. Только Гражданников вмешивается в разговор:

— Если бы нам по глоточку воды да батареи огоньку побольше, еще не то бы было...

Неожиданно заговорила неприятельская артиллерия. Прощупала огнем всю цепь, а потом стала сосредоточенно бить по левому флангу, где расположилась пятая рота. И в это же время из-за небольшого пологого бугра, скрывавшего широкую лощину, на нашу пятую роту с гиком и свистом бросились вражеские конники. Кавалерийская атака была настолько неожиданной, что красноармейцы несколько растерялись, и конница врезалась в боевые порядки полка.

Момент был критический. Но. тут отличился взводный командир Потаповский. Он вскочил на ноги и громко скомандовал:

— Все лицом к кавалеристам! Частый огонь!..

Белоказаки поспешно отступили.

Три часа лежали наши солдаты в цепи, ожидая, что вот-вот придут на помощь другие полки и заговорит, наконец, наша артиллерия. И хотя Рогожско-Симоновский полк был прижат огнем врага к земле, моральное состояние красноармейцев оставалось высоким.

Мы видели, что полк попал в трудное положение, но никто из нас и не предполагал, до какой степени оно было опасным. Только позднее узнали, что Вольская дивизия, которая должна была поддерживать наше наступление с фланга, оставила позиции.

Три полка этой дивизии, сформированной по организационным указаниям предателя Троцкого и потому переполненной кулацкими элементами, под влиянием контрреволюционной агитации взбунтовались, и против них пришлось направить другие части 10-й армии, оторвав их от общего дела.

На нашем же участке обстановка все более обострялась. Особенно тяжелое и опасное положение создалось [82] на крайнем правом фланге, в расположении шестой роты. Когда я пришел туда, бойцы, героически отразив две атаки неприятельской конницы, перевязывали раненых. О выносе их отсюда в данный момент не могло быть и речи: перебьют.

Один пулемет перегрелся и вышел из строя, другой был в исправности. Патроны на исходе, у некоторых бойцов их осталось по полторы — две обоймы.

Правее хутора Лог, прямо против нас, редкой цепочкой мчатся казаки. Они появляются откуда-то слева из-за горы, проходят на виду у нас с полверсты и вновь скрываются за горой правее. В лучах заходящего осеннего солнца отчетливо видны их силуэты на вершине холма.

Что они собираются делать? Группируются ли сейчас для атаки на наш фланг или предпринимают более глубокий обход? Если последнее предположение правильно, то почему они не действуют скрытно, — ведь за горой достаточно места, чтобы пройти незаметно.

А быть может, это просто демонстрация, чтобы подействовать на нашу психику? Возможно, их совсем немного, всего какая-нибудь сотня описывает круг и одни и те же люди показываются перед нами несколько раз? Можно предположить и так: казаки нарочно провоцируют стрельбу наших пулеметов, чтобы обнаружить их расположение.

Мы не даем ни одного выстрела и наблюдаем...

— Вот уже двоих послали к товарищу Логофету, — говорят красноармейцы. — Один больше двух часов как ушел. И не возвращаются. Должно быть, погибли.

Уславливаемся с товарищами из шестой роты, что я сам пойду к Логофету и оттуда постараюсь сообщить им, что делать дальше.

Скрытно поднимаюсь на бугор, где разместился командный пункт полка. На противоположной стороне балки рыщут по пригоркам белоказацкие разъезды, отыскивая место, где бы им броситься в атаку. Но рогожско-симоновцы молчат, они хорошо помнят ворошиловский наказ — сохранять спокойствие перед лицом неприятельской конницы.

Верно, у москвичей мало патронов, но ведь белые не знают об этом и, очевидно, боятся молчания нашей цепи. [83]

Логофет стоит на командном пункте с биноклем в руках. Голова у него забинтована: ранен шрапнелью. Кровь запеклась на лице. Прежде чем подойти к нему, оглядываюсь назад и вижу, как из балки вслед за мной поднимается по склону та самая шестая рота, в которой я только что был.

Смотрю на Логофета, показываю ему на приближающуюся из-под горы цепь: «Что же это? Отступление?..»

Он спокойно объясняет, что правый фланг совершенно открыт, в резерве полка всего 30 саперов и нет ни одного ящика патронов. Поэтому он решил отвести 6-ю роту назад и поставить ее уступом. Объясняя, он время от времени смотрит куда-то направо, как бы ожидая подтверждения своих слов. Я оглянулся и неожиданно встретился глазами с Ворошиловым. Никак не ожидал, что командарм окажется здесь. Мне стало неловко, что он видит неудачу полка, но у Климента Ефремовича взгляд не осуждающий. Он говорит о наших бойцах что-то хорошее, и на душе у меня сразу становится легче.

В то же время возникает мысль: как же он сам-то рискнул приехать в наш полк в такую тяжелую минуту?

Значит, правильно шла молва, что Ворошилов, не считаясь с опасностью, всегда появляется в тех местах, где трудно.