Сергей Моисеев - Полк рабочей Москвы

• Название: Полк рабочей Москвы
• Автор: Сергей Моисеев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

Сергей Измаилович Моисеев — старый большевик-подпольщик, с юных лет деятельно участвовал в революционной работе. Владимир Ильич Ленин в переписке с А. М. Горьким так отозвался о С. И. Моисееве: «Это партиец и большевик настоящий. С такими людьми и строим партию, но мало их стало чертовски». В дни Октябрьской революции С. И. Моисеев вместе с красногвардейцами Рогожского района Москвы штурмовал Кремль. Потом в составе Московского красногвардейского отряда устанавливал Советскую власть на Украине, был организатором и начальником политотдела 1-й Украинской революционной армии. Весной 1918 года, вернувшись в Москву, он принимает участие в формировании одного из первых рабочих полков Красной Армии — 38-го Рогожско-Симоновского советского полка и становится его комиссаром. Рогожско-Симоновский полк — детище московских рабочих. Он пользовался огромной любовью трудящихся столицы, о нем заботился В. И. Ленин. Бойцы и командиры этого полка с беззаветной храбростью сражались под Царицыном. Обо всем этом и рассказывается в воспоминаниях С. И. Моисеева.

Моисеев С.И. Полк рабочей Москвы [Рогожско-Симоновский полк]. — М.: Воениздат, 1960. — 107 с., 1 л. портр. — (Военные мемуары).

---

Крепко жму Вашу руку, привет всем. Ваш Логофет.

Р. S. Полушубки и валенки пришли в Качалинскую.

Передайте моему брату, что у Пожарова или Кевета в седле моя походная сумка, пусть возьмет до моего приезда.

5 января 1919 года».

Другое письмо мы получили уже из Москвы. К сожалению, оно не датировано, но, судя по всему, относится к февралю 1919 года. В нем Логофет писал:

«Тов. Моисеев!

С большим трудом удалось собрать и послать пополнение. Кавалерию вышлют вслед, 100 человек и 6 кольт-пулеметов. Вышли еще 3 маршевых роты, человек 700. Я скоро надеюсь быть с Вами, вся душа изболела о полку. Здоровье мое плохо. Неудачно, или вернее, не совсем удачно прошла операция, и рана после удаления пули еще не закрылась.

Ходить много нельзя, но кроме того есть что-то скверное со стороны сердца. Насчет перевода полка на другой фронт хлопочу, но много мешает моя неподвижность. Степанов видел Тарицына, он освобожден вовсе от военной службы, но я требую его переосвидетельствования. Пулеметчиков в Москве нет. Я привезу с собой карты (двухверстки), 25 биноклей признанных, 100 компасов, 2 дальномера, 2 бинокля-дальномера, готовальни, 25 электрических фонарей и 75 батарей, 10 часов карманных. Если удастся, на днях вышлю 75 лошадей... В броневике отказ. О полку все великолепного мнения, все Ваши доклады перепечатаны в Окр. Комиссии.

Ну вот и все. Жму Вашу руку. Привет всем товарищам.

Н. Логофет.

Надеюсь, скоро увидимся».

Славный боевой друг!.. Его надежда на скорое свидание не оправдалась.

Судьба разлучила нас с ним навсегда.

Белые все туже сжимали кольцо вокруг Царицына. К концу декабря наш полк после долгих скитаний по степи, потеряв много людей ранеными и убитым» и в особенности [94] больными, оказался на одном из хуторов в 7 верстах от Царицына. Здесь мы простояли довольно долго, но отдохнуть не удалось, так как неприятель беспокоил постоянно. Ощущался острый недостаток продовольствия. Район, переходивший несчетное количество раз из рук в руки, был опустошен.

Особенно плохо обстояло дело с фуражом. Иногда лошадей совсем нечем было кормить. «Что ж, пойдем на сенокос», — говорили красноармейцы, уходя в конце декабря косить высокую болотную траву, но и ее скоро не осталось.

Нехватки чувствовались во всем. Даже керосин с грехом пополам добывался только для штаба полка.

Не было и топлива. Дров не хватало даже на костры при заставах. Жгли почти исключительно кизяк, да и тот приходилось с большим трудом доставать у местного населения. Кизяк давал больше дыма, чем тепла. Больно было смотреть на красноармейцев в караулах. Их пронизывал ветер, сек дождь, засыпал снег. Съежившись, они сидели у костров, прокопченные, в изодранных башмаках и шинелях.

Полк московских рабочих, хорошо проявивший себя в боях, где требовались отвага и храбрость, боевая дисциплина и напор, был недостаточно подготовлен к тяжелым пехотным будням томительной обороны.

Люди тосковали по Москве, с нетерпением ожидали пополнения. И как раз в эти дни к нам приехала из родного Рогожско-Симоновского района с подарками от трудящихся представитель райкома партии Клавдия Духонина. Ее приезд был необычайно радостным событием для полка. И не потому, что москвичи прислали бойцам теплое белье, конфеты, табак и папиросы. Для красноармейцев были дороги не сами подарки, а внимание друзей и товарищей. Было приятно сознавать, что в Москве о нас помнят, что мы не забыты в промерзлых волжских степях.

Все были восхищены мужеством Клавдии Духониной. Ее знали и помнили многие бойцы еще по революционным событиям 1917 года. В октябрьских уличных боях в Москве она с группой других отважных работниц разносила патроны по баррикадам, оказывала медицинскую помощь раненым красногвардейцам.

Проехать на Царицынский фронт в то время было нелегко. После станции Владимировка кончался свободный [95] от белых железнодорожный путь. Отсюда до Царицына — километров шестьдесят — пробираться приходилось на подводах по проселочным дорогам, да и то с риском нарваться на белоказаков или бандитствующих дезертиров.

Духонина из Москвы выехала не одна. Вместе с нею в полк направлялись двое мужчин, фамилии которых я уже не помню. Но они оказались трусами и со станции Владимировка возвратились в Москву. А Клавдия Духонина — мужественная и решительная, верная партийному долгу и проникнутая горячей любовью к полку, сформированному в родном районе, — пустилась в опасный путь с подарками одна.

И вот она стоит в штабе полка — довольная, веселая, обутая в открытые туфли, одетая в легкое пальтишко, подбитое тонким слоем ваты.

Пораженные отвагой девушки, красноармейцы наперебой расспрашивают ее, как она добралась до линии фронта, а Клавдия только смеется и начинает рассказывать о Москве, передает приветы...

Как самого родного человека встречали дорогую гостью в каждой роте. Наверное, каждый наш боец сохранил о ней в сердце светлую память.

У нас в полку большинство командиров выбыло из строя. В ротах насчитывалось меньше 300 бойцов. Особенно велики потери были среди коммунистов, всегда первыми шедших в бой. А пополнения из московских рабочих мы все не получали.

Стали пополняться за счет царицынского городского населения.

Мобилизованные в Царицыне красноармейцы пришли к нам в январе. Вооружены они были плохо, обмундированы кое-как, многие в дырявой и вообще неприспособленной для фронта обуви.

Первая же боевая тревога в полку после прихода царицынцев показала, что большинство из них совершенно не умеют владеть оружием. Я лично видел, как около старых красноармейцев стояли по 2–3 вновь пришедших царицынца с просьбой показать, как зарядить винтовку.

У меня сохранились листки, на которых я тогда же, в январе 1919 года, записал впечатление от первого боя, в котором участвовали царицынцы. Привожу запись почти дословно: [96]

«Сегодня наш полк, принявший царицынцев, получил приказ наступать в направлении станции Гумрак. Начало наступления было неплохим. Москвичей мы рассыпали, перемешав с царицынцами, но на флангах поставили сплошь москвичей.

Сначала неприятель отходил, оказывая незначительное сопротивление. Мы видели, что находившийся слева от нас полк Морозовской дивизии также двинулся вперед и, таким образом, наш левый фланг не был открытым. Своего соседа оправа мы не могли нащупать даже разъездами конных разведчиков.

Скоро, однако, мы заметили, что справа появились всадники, которые двигались в одном с нами направлении. Полагая, что это соседний полк, мы опять послали конных разведчиков, чтобы связаться с ним, а сами продолжали движение к полотну железной дороги, на котором стоял поврежденный, с подбитым паровозом, неприятельский бронепоезд. Из его бойниц не раздавалось ни одного выстрела. Мы уже предполагали, что осуществили свою задачу по захвату станции Гумрак, когда возвратились встревоженные разведчики: справа у нас были белоказаки.

Через несколько минут над полком стала рваться шрапнель, засвистели пули; правый фланг оказался обойденным. С фронта по нас била артиллерия, спрятанная в лесочке.

Пришлось срочно заворачивать правый фланг. Хорошо еще, что здесь стояла наиболее крепкая часть москвичей.

Опасность была огромной. Удалившись на 5 верст от исходного пункта, мы не только поставили полк в рискованное положение, но и открыли путь неприятелю к Царицыну. Нужно было быстро отходить, сохраняя спокойствие.

Москвичи и многие царицынцы действовали мужественно. Но кое-кто бросился в паническое бегство. В этот день в первый и единственный раз мне пришлось вынуть кольт и направить его против паникеров.

Сохраняя порядок, наш полк значительно раньше, чем белогвардейцы, достиг хутора и вошел в соприкосновение с правым флангом другого нашего полка. Брешь была закрыта. Белогвардейцы, простояв некоторое время на месте, отошли». [97]

Это был последний бой, в котором я принимал участие плечом к плечу с красноармейцами 38-го Рогожско-Симоновского полка. В феврале меня перевели военкомом инспекций пехоты, и я уехал в Царицын. Военкомом полка вместо меня остался прибывший из Царицына товарищ Филиппов.

Разлука с полком переживалась тяжело. Вспомнилось, как Логофет, Лапидус и я во время парада в Москве решили никуда из него не уходить до окончания войны. Но желание наше не осуществилось. Лапидус погиб, Логофета, видимо, демобилизовали после ранения, меня перевели.

Однако связи с родным полком я не терял. Мне писали, сообщали о жизни полка, и я, находясь в Царицыне, делал для него все, что мог.

Как драгоценные реликвии храню я письма того времени. Вот письмо временно исполняющего должность командира полка тов. Берзниэк, полученное мною вскоре после приезда в Царицын:

«Тов. Моисеев!