Юлиан Семенов - Горение (полностью)

• Название: Горение (полностью)
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

- Частность? Что-то вы не так, Андрей Егорович.

- Так, Феликс Эдмундович, так. Лес рубят - щепки летят...

- Считайте меня плохим лесорубом. А вообще избегайте сравнений такого рода: человек не щепа... Умом-то я вас понимаю, но сердцем никогда не пойму. Всякое движение определяется его началом. Коли иначе - иезуитство это, Андрей Егорович, чистой воды, Лойола это.

Когда Дзержинский был уже в передней, Турчанинов окликнул его:

- Подумайте вот о чем, Феликс Эдмундович... Актриса кабаре Микульска навещает моего шефа на его конспиративной квартире: Звеженецка, восемь, второй этаж, консьерж - отставной жандарм. Попов, мне сдается, профессию свою от актрисы скрывает. Но тем не менее имеет обыкновение работать с документами на этой квартирке, с совершенно секретными документами, полагая, что женщина ничего не поймет...

Дзержинский увидел Стефанию Микульску сразу же, как только она появилась из-за угла. Быстрая, хлысткая, в лиловом платье, на которое тяжело падали литые волосы, она шла, словно слепая: быстро, одержимо, легко, и круглые черные глаза ее были устремлены в одну, видную лишь ей точку, словно бы женщина страшилась глядеть окрест: так подчас бывает с особенно красивыми, наделенными острым ощущением стыда за изначальный грех прародительницы.

"Бедненький человек! - подумал Дзержинский. - Как же старательно она подбирает фасон платья, и эту сиреневую шаль, и голубой цветок в волосы, и синие туфельки, и белую сумочку... Как же она волнуется перед встречей с избранником, как она готовит себя к этому вечеру... Женщине, которая сознает свою красоту, не лишенной еще стыда, одаренной не только чувствованием, но и б о л ь ю, горько жить на свете. Вон ведь как идет, будто сквозь шпицрутены".

Он на какое-то мгновение засомневался, подойти ли к ней, хотя ждал Стефанию второй вечер уже, но представил себе полковника Попова рядом с актрисой, "кремневого" Попова, предрешившего судьбу Казимежа Грушевского, который не может подняться с нар после того, как на него навалились при аресте: беззащитного, хрупкого, подростка еще, били сапогами по животу, с о т т я г о м били, а потом схватили за волосы и размозжили лицо о булыжник...

- Пани Микульска, добрый вечер. - Дзержинский шагнул к женщине, легко отделившись от тяжелой двери парадного подъезда. - Можете уделить мне десять минут?

- Я незнакома с вами.

- Вот рекомендация, - Дзержинский протянул ей записку, которую позавчера еще принесла Софья Тшедецка: у них оказалась общая подруга, Хеленка, жена присяжного поверенного Зворыкина.

Руки у Стефании были быстрые, нервные, ловкие. Она легко раскрыла конверт, пробежала строки: "Милая Стефа, податель сего - литератор. Его предложение весьма интересно, найди, пожалуйста, для него время. Твоя X."

- Хорошо, давайте увидимся завтра, приходите в кабаре..,

- Пани Микульска, я знаю, - простите, что я смею сказать это, - я знаю, куда вы идете. Но Попов задержится примерно на час...

- Он вас уполномочил сообщить мне это? - Микульска усмехнулась неожиданно жестко, Дзержинский не ждал, что она может т а к.

- Нет. Он меня не уполномочивал. Более того, он будет гневаться, если узнает о нашей встрече.

- Представьтесь, пожалуйста.

- Кжечковский. Адам Кжечковский. Литератор.

- Откуда же вам известно, что он задержится?

- Дело в том, что он сейчас руководит казнью. Сейчас идет повешение трех поляков в цитадели.

Микульска отшатнулась от Дзержинского, руки даже перед собой выставила, словно бы он замахнулся на нее.

- Вы с ума сошли! Как вы смеете позволять такое?!

- Мне опасно идти с вами по этой улице, пани Стефания... Давайте свернем в переулок, а? Я открою вам кое-что, и, коли вы захотите после этого говорить со мною, я готов буду ответить на все ваши вопросы... Пожалуйста, пани Стефания, не делайте так, чтобы я обманулся в вас...

...За то время, что прошло после встречи с Турчаниновым, Дзержинский поручил товарищам, занятым по его предложению созданием групп народной милиции, посетить кабаре, где Микульска выступала в программе, встретиться с теми, кто знал актрису; вопросы людям ставили на первый взгляд странные, очень разные, однако Дзержинский был убежден, что каждый человек - это удивительная особость, а понять особость можно только в том случае, если мыслишь широко и приемлешь разное. Дзержинский обычно сторонился тех, кто в своих анализах шел не от желания разобраться и понять, но от тяги к некоему сговору - с собою, с другими ли, - лишь бы отвергнуть конкретную данность и возвести с в о е (будь то отношение к человеку, книге, обществу, идее) в некий абсолют.

Из разговоров с самыми разными людьми Дзержинский и его товарищи в ы в е л и, что Микульска - натура порывистая, резкая, но притом и застенчивая, следовательно, скрытная. Но ее скрытность того рода, который поддается изучению, анализу, она управляема, если, конечно же, понял ее первопричину человек недюжинный, мыслящий, творческий, но более тяготеющий к логике, чем к чувству.

Дзержинский обладал как началом творческим, так и отстраненным, холодным логическим. Поэтому, выдержав взгляд Микульской, он помог ей:

- Вам ведь неизвестно, что господин Попов - жандарм, начальник варшавской охранки? Вам ведь неведома истинная причина его постоянного интереса к настроениям ваших друзей, живущих в театре с веревкой на горле? Вам ведь трудно представить, что веревку эту Попов держит в своих руках, разве нет? А коли вам нужны доказательства - поищите у него в квартире папку: там должны быть свидетельства моей правоты. Он вам кем представился?

Дзержинский задал вопрос рискованный, он мог услышать резкое: "Это уж мне лучше знать - кем", - но он рассчитал точно, понимая строй и дух людей, среди которых жила Стефания, - там жандармами брезговали открыто и снисходительно.

Стефания п о з в о л и л а себе увлечься "крупным биржевым маклером Поповым" (так он представился ей) потому лишь, что в нем постоянно ощущалась у с т о й ч и в а я надежность. Ей, как, впрочем, любому другому, становилось порой невыносимо трудно жить в мире зыбком, где поступки определялись сиюминутным настроением, где царствовала интрига, зависть и, главное, неуверенность в завтрашнем дне - хозяин расторгнет контракт, писатель не принесет пьесу, режиссер не даст роль, а любимая подруга нашепчет гадкое партнеру.

Попов, в отличие от людей знакомого ей, столь любимого и ненавидимого мира богемы, был доброжелателен, интересовался всем, слушал не себя - ее, стлался перед любым желанием. За это Стефания прощала ему простоватость, грубую подчас шутку и некоторую духовную неповоротливость, - актер-то стремителен, он за три часа сценического времени и наплачется, и насмеется, и полюбит, и проклянет любимую.

Но сейчас, после слов Дзержинского, Стефания вдруг наново увидела Попова, вспомнила в с е - и ужаснулась. Она остановилась, достала из сумочки письмо Хеленки Зворыкиной, перечитала его еще раз, уперлась в Дзержинского своими круглыми глазами и сказала:

- Извольте подождать меня. Но знайте: если ничего не обнаружу, я ударю вас по лицу.

- А если что найдете, захватите с собой, ладно? Я объясню вам, что к чему: жандармы - народ секретный, у них документы особого рода, сразу-то и не понять...

Стефания оставила Дзержинского в переулке, неподалеку от сквера, там гомонили дети, летали на качелях, играли в серсо. "Имел ли я право обратиться к ней с этой просьбой? - подумал он. - М о р а л ь н о ли это? Да. Я имел на это право, и моя просьба моральна, оттого что Казимеж с выбитым глазом, харкающий кровью, обречен на гибель, и если Попов с его бандой смогут поломать мальчика, погибнут многие десятки наших товарищей, которые ежедневно рискуют жизнью ради той же Микульской, которой жить тяжко и унизительно в обществе, где актриса не есть художник, но лишь объект товарной купли и продажи".

Дзержинский вдруг ощутил какое-то непонятное, остро возникшее беспокойство - так бывало: десять лет преследований, тюрем, ссылок выработали в нем о б о с т р е н н о с т ь. Он оглянулся, услышав цокот копыт. Понял, отчего забеспокоился: кони были быстрые, ладные, не извозчичьи - казенные были кони.

Кабриолет Попова пронесся по Звеженецкой - полковник, верно, у п р а в и л с я скорее, чем думали товарищи из подполья, расписавшие его сегодняшний день по минутам.

Дзержинский почувствовал, как заледенели руки. Он зашел в скверик и сел на скамейку возле старухи, читавшей толстую книгу "Подарок молодым хозяйкам", принадлежавшую перу Молоховец...

...Стефания услыхала, как открывается дверь, и почувствовала внезапную безразличную усталость. Она испугалась, что не сможет, не найдет в себе сил спрятать папку с рапортами, где описывались н а с т р о е н и я варшавских театральных звезд и ведущих литераторов. Нужно было закрыть кожаную, с тиснением крышку, защелкнуть серебряный замок, сунуть папку в плоский портфель и положить на него стопку бумаги - всего лишь.