Юлий Крелин - Заявление

• Название: Заявление
• Автор: Юлий Крелин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

В новую книгу известного советского писателя Юлия Крелина «Игра в диагноз» входят три повести — «Игра в диагноз», «Очередь» и «Заявление». Герои всех произведений Ю. Крелина — врачи. О их самоотверженной работе, о трудовых буднях пишет Ю. Крелин в своих повестях. Для книг Ю. Крелина характерна сложная сеть сюжетных психологических отношений между героями. На страницах повестей Ю. Крелина ставятся и разрешаются важные проблемы: профессия — личность, профессия — этика, профессия — семья.

---

И покатилась она по привычной дорожке — не принимать и не понимать всех и все, не похожих и не похожее. Решила, что слишком она добренькая, что за такое сразу бить надо, «такое» сначала назвалось в душе «обращение с больными», а потом вылилось в «издевательство над больными», а через несколько мыслительных виражей обозначилось внутри, как «надругательство над больными». В конце концов, накачивала себя Зоя Александровна, доброта должна спрятаться, доброту надо опрокинуть на больных, а не на персонал, настоящая доброта — это уволить Вадима Сергеевича, оградить от него больных.

«Он совсем не похож на меня… хотя хирург он все-таки неплохой…»

В ординаторскую пришли еще врачи. Снова начались танцы вокруг чайника, и Зоя Александровна укрылась в своем кабинете.

* * *

Дорогие Павел и Катя!

С приветом к вам дядя Петя. Как вы там у себя живете? Я живу ничего. А Маринка хуже. Ее выпихнули из больницы, и она не приехала ко мне, а поехала обратно в общежитие. Я ей говорил, чтоб у меня пожила несколько дней. А она сказала, что ей здесь надо, потому что экзамены, и здесь все учебники, здесь ее пожалеют учителя и все экзамены у нее примут. Уж не знаю. Я ей сказал по телефону, что главное здоровье и что раз ее врачи выпихнули так рано, значит, надо быть дома, а не в общежитии. А она все равно не захотела.

Сегодня утром она мне позвонила и сказала, что у нее температура высокая, что вечером приехал врач и опять увез ее в больницу. Может, снова будут оперировать. Я ей сказал, что виноваты врачи, а она, знаете, как современные, говорит, что никто не виноват, и со мной больше говорить не стала и трубку положила. Я к ней пойду завтра и все врачам скажу, что думаю, я им велю и отругаю, так что не волнуйтесь.

А может, Кате лучше приехать? Смотрите там сами, подумайте, а то она меня не слушает, а врачам надо разгон дать, чтоб не выпихивали девчонку. Им бы только разрезать да выпихнуть.

У нас все здесь по-прежнему. Буду вам сообщать, какие новости будут у нас.

Поклонись, Павлуша, от меня всем, кто там есть.

Остаюсь и жду ответа. Ваш дядя Петя.

* * *

Вадим Сергеевич опять дежурил. Работу они сейчас закончили, операций пока нет, истории болезней записали, больных обошли, сидят со вторым дежурным, молодым хирургом Анатолием Петровичем, и играют в шахматы.

Зоя Александровна играть в шахматы на дежурствах не разрешает, поэтому они сидят за шкафом, где переодеваются и спят по ночам, чтобы в случае нужды можно было бы срочно спрятать следы преступления.

Сидят они, склонившись над доской, с напряженными лицами, время от времени энергично двинут фигуру и изредка вяло перекинутся репликами, не имеющими отношения, к происходящему на доске.

— А вы в Суздале бывали, Вадим Сергеевич?

— Нет. В Суздале еще не был. Я уже много старых церквей нафотографировал. Пока их все здесь не наснимаю, никуда не поеду.

— Как это все? Все, все?!

— Да. На велосипеде весь город объеду, все сфотографирую.

— А Суздаль?

— Здесь работу закончу, потом в Суздаль. Альбом сделаю.

Позвонил телефон. Вадим Сергеевич сидел рядом, но трубку снял не сразу — еще несколько раз прозвонил телефон, прежде чем он сделал ход и сумел ответить.

— Говорите.

— Вадим Сергеевич, больную привезли в приемное. Вы нужны нам.

— Сейчас придем. Ходи, Анатолий. Не тяни.

— Кто звонил? Из приемного?

— Ну да. Ты ходи.

— А что там?

— Откуда я знаю. Подождут.

И они опять склонились над шахматной доской.

Настоящие шахматисты легко отрываются от партии. Они помнят и расположение фигур на доске, и ход своих размышлений, и всю последовательность игры. Квалифицированным шахматистам можно играть где и когда угодно. А подобным любителям прервать партию все равно что новую начать — все сразу забывается. Поэтому когда их отрывают, они и говорят всегда: «Сейчас, сейчас. Минуточку. Погоди…» А ведь кто знает, зачем их зовут?! И все равно: «Сейчас, сейчас…» Им всем так хочется обязательно выиграть!

— Вадим Сергеевич, после доиграем. Я схожу к ним.

— Сейчас. Подожди. Если что, позвонят еще. Если б срочно, сказали.

— Неудобно, Вадим Сергеевич.

— Анатолий — ты не хирург. Что за торопливость! Начал одно делать — доделывай. А то будешь хвататься то за одно, то за другое. Это не дело, Анатолий. Ничего не сделаешь… Вот я так пойду.

— Да? Я сдаюсь, Вадим Сергеевич.

— Да ты что! Здесь еще можно поиграть.

— Нельзя, Вадим Сергеевич. Дальше мне шах здесь, затем здесь, закрыться не могу. Только отойти сюда. А дальше уж что?..

— Угу. Соображаешь. А ты говоришь, прервемся. А сам возьмешь и фигуры переставишь..

Было что-то снисходительное в улыбке Анатолия Петровича. Было что-то снисходительное и в улыбке Вадима Сергеевича. С той же улыбкой Анатолий Петрович пошел в приемное отделение. А Вадим Сергеевич уже почти полностью стер ее с лица, лег на диван, взял «Советский спорт» и начал его изучать.

Вскоре опять позвонил телефон. На этот раз Анатолий Петрович спрашивал у Вадима Сергеевича совета.

— Привезли девочку Ручкину, которую вы оперировали и только что выписали. Высокая температура, боли внизу живота. Класть?

— У нее гинекологическое заболевание. Клади к ним в отделение.

— Вадим Сергеевич, вы же ее оперировали. Может, лучше к нам?

— Так у нее же гинекология.

— Да мало ли что. Температура большая, боли. У них дежурных нет. Лучше к нам, а, Вадим Сергеевич?

— Анатолий, что ты такой осторожный, нерешительный. Хорошо. Привези ее сюда — я посмотрю, и если что, отправим ее в гинекологию.

И он снова взялся за газету «Советский спорт».

О, «Советский спорт» любимая газета Вадимов Сергеевичей. Как тешит их сознание, что есть люди сильные, добивающиеся невероятных успехов. Как прекрасно это доказывает нечеловеческие возможности человека! Люди прыгают, будто птицы летают. Они бегают быстро, словно пули. Они бьют с силой таранов. Они гнут друг друга с силой обвалившейся снежной лавины. Они выигрывают, как сверхчеловеки. И все это может простой человек, стоит лишь захотеть, потренироваться — и приблизишься к этому суперменскому состоянию. И это все наши люди, такие же, как и я.

Вадим Сергеевич посмотрел девочку. Явное воспаление, боли есть, признаков перитонита нет, в срочной операции не нуждается.

— Анатолий! Боли же не внизу живота. Почему ты меня дезинформируешь?!

— Я же и говорю, к нам лучше, Вадим Сергеевич.

— Конечно, к нам. Пороть горячку нечего. А завтра сделаем рентген, пункцию, может быть. Надо исключить поддиафрагмальный абсцесс. Кладите девочку в палату к Галине Васильевне — она ее вела. Положите ей холод, а антибиотики я сейчас распишу — что и по скольку.

Снова они оба в ординаторской. Вадим Сергеевич читал газету, Анатолий Петрович писал историю болезни.

И долгое молчание в ординаторской. Оно даже как-то густело, и все больше ощущалось его физическое присутствие от подчеркивающего скрипа пера и шелеста газетных страниц. Может быть, если бы не было никаких звуков — не было бы и ощущения вещественности тишины.

Наконец Вадим Сергеевич не выдержал:

— Анатолий, что ты все пишешь? У нас больных почти не поступало, а ты вот уже час, наверное, пишешь без передыху.

— Так я свои, палатные истории оформляю. Долги. Эпикризы.

— Поменьше надо писать. Все это дурость никому не нужная. Манкировать надо.

— Еще в институте… В последний год у меня шеф был… Он тоже говорил, что истории никому не нужны и вполне достаточно одного листка. Но он и говорил: «Толя, не унижай свое докторское достоинство несоблюдением мелких правил и инструкций… Пиши им. К тому же, нанимаясь на работу, ты как бы подписываешь правила игры, которые порядочный человек соблюдает. А иначе, как это в детстве мы в играх кричали, иначе — жухала. Не жухай». И при этом презрительно кривился. Он говорил, что соблюдение правил, условий, принятых тобой, — естественное состояние нормального человека, думающего о своей совести. Я как вспомню его лицо, его сентенции, так заранее чувствую себя бессовестным. Стараюсь не нарушать.

Необычно долго слушал Вадим Сергеевич, не прерывая. Еще был бы начальник, а то молодой. Да, пожалуй, он не столько слушал, сколько с первых же слов искал резоны для возражения.

Нашел.

— Дурак он, твой бывший шеф. Почему я должен соблюдать всякую глупость, которую предлагает какой-нибудь неуч чиновник, не имеющий прямого отношения к делу и не знающий его совершенно. Абсурд! Все равно я их буду стараться обманывать.

— Вот он и говорил, что в результате страдают не те, кто придумал, а те, кто отвечает за их соблюдение, непосредственные, самые мелкие твои начальники.

— Глупость это все, я считаю. Так никогда нигде прогресса не будет. С такими идеями я бы твоего шефа выгнал к черту. Да-а. Опа-а-сный человек!