Фаина Раевская - Фонарь под третий глаз

• Название: Фонарь под третий глаз
• Автор: Фаина Раевская
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-15860-Х

Шикарное убежище — мусорный контейнер! И стенки не просвечивают, и жуткий аромат отпугивает неприятеля. Маруся просчитала это мгновенно, заслышав выстрелы в тихом дворике: как раз там она с Ярославой совершала вечерний моцион. Слава небесам, гангстеры промчались мимо укрытия, где затаились подружки, попутно пристрелив парня, за которым гнались. Перед тем как пуля настигла беглеца, тот успел забросить в контейнер пакет с какой-то железкой и документами. Любопытная Маруся не погнушалась прихватить трофей и уже выбиралась из благоухающего тайника, когда смущенную девушку и ее сообщницу повязали бравые представители милиции...

---

— Скажите, а к Константину Макаровичу никто не приходил? Я имею в виду кто-нибудь незнакомый? Женщина, может, парень какой молодой, или мужчина неизвестный… — полюбопытствовала я.

Ни секунды не думая, дед отрицательно покачал головой:

— Не, никто не ходил. Сперва, правда, сестра его Валентины — жены, значит, — заглядывала. А потом переехала куда-то, и все. Теперь даже не пишет. Эх, пропадает мужик!

— В каком смысле? — деловито уточнила Маруська.

— В обычном. Пьет. Не так, чтобы каждый день в стельку или чтобы чего-нибудь из дома таскать… — Николай Федорович понизил голос до шепота и таинственно сообщил: — В бога Макарыч уверовал.

При этих словах я вздрогнула: связываться с верующими не очень хотелось. Как правило, эти люди немного со странностями, а уж если вера помножена на хронический алкоголизм, смесь получается поистине адская. Впрочем, может, в случае с Макарычем не все так запущено?

Тут в разговор вступила Манька и задала разумный, на мой взгляд, вопрос, что неудивительно: после сладкого она неплохо соображает:

— Константин Макарович вам сам рассказал о краже из музея?

— Сам, — кивнул Николай Федорович.

— И что он говорил?

— Да ничего особенного. Ну, сперли там чего-то, железку какую-то очень ценную. Макарыч не особенно и убивался по этому поводу. Вот менты… Эти да, вертелись, как собаки блохастые. Очень им, видно, хочется это дело раскрыть.

Еще бы им не хотелось! В противном случае очень многие милицейские начальники со скандалом вылетят из своих мягких кресел.

Николай Федорович посчитал, что сказал достаточно по интересующему нас вопросу, и приступил к обычному для пенсионеров делу: он начал ругать наше правительство оптом и в розницу. Досталось всем, а особенно министру здравоохранения и министру труда. Манька внимательно слушала, изредка вставляя какие-то реплики, — словом, поддерживала светскую беседу с гостеприимным и словоохотливым хозяином. Оба были увлечены разговором, и у меня появилась возможность проанализировать сведения, полученные от Николая Федоровича.

Честно говоря, сложилось впечатление, что Константин Макарович не замешан в краже из хранилища. У мужика свое горе, и участвовать в осуществлении чьих-то хитроумных планов в отношении венской коллекции он едва ли стал бы. Однако мне не понравилось, что господин Онищенко вдруг уверовал в бога. В принципе это как раз понятно: гибель жены и дочери, нервное расстройство, шок… При таком раскладе в кого угодно поверишь. Но почему-то этот факт не давал мне покоя. Кто бы еще объяснил, почему?

— …А то как в кино получается: белые пришли — грабят, красные пришли — грабят. Куда простому мужику податься? — с чувством воскликнул Николай Федорович. В пылу дискуссии он сорвал с себя смешную панаму, под которой обнаружилась обширная плешь с редкими островками седого пуха. Внезапно дед поднял вверх крючковатый палец и, прислушавшись, со значением произнес: — О! Макарыч вернулся. Вы идите, дамочки, а то он спать завалится, тогда и домкратом не подымешь бедолагу.

Мы послушались совета мудрого старца. Через полминуты дверь первой квартиры открылась, и перед нами очутился… один из тех троих мужиков, обматеривших мой «Фиат». Во время стычки этот дядька молчал, участия в конфликте не принимал, исподлобья наблюдая за своими приятелями. Тогда в глазах Макарыча я не заметила ни капли интереса. Казалось, его взгляд был обращен куда-то внутрь себя. И сейчас на нас смотрели те же остекленевшие глаза без тени интереса или любопытства.

— Вам кого? — заплетающимся языком проговорил Константин Макарович.

— Вас, — радостно сообщила Маруська.

— Да? А зачем?

— Поговорить бы надо…

— Кому надо?

— И нам, и вам, — веско произнесла подруга.

Константин Макарович презрительно скривился:

— Насчет вас не знаю, а мне точно не надо. Извините, но я интервью не даю.

Господин Онищенко хотел захлопнуть дверь, но я воспрепятствовала этому, просунув ногу между косяком и дверью. Больно, конечно, а что поделаешь?

Видя такую жертвенность, Макарыч усмехнулся, пожал плечами и пригласил:

— Ну, входите, раз так надо.

Вслед за хозяином мы миновали полутемный коридор и очутились в небольшой комнате. В ней тоже было довольно темно: окно наглухо закрыто плотными шторами, а помещение освещала одна-единственная толстая свеча, стоявшая на столе. Здесь же, на столе, был сооружен своеобразный алтарь из бесчисленного количества иконок и фотографии в рамке, наискосок перевязанной узкой черной лентой. Со снимка улыбались две женщины. Это и были, вероятно, трагически погибшие жена и дочь Макарыча. В трех шагах от стола-алтаря смутно светлела смятая кровать, второпях прикрытая не то коротким покрывалом, не то длинным полотенцем.

Онищенко плюхнулся на кровать, мы с Манькой остались стоять посреди темной комнаты, испуганно озираясь. Жутковато, что и говорить, почти как в Мавзолее дедушки Ленина, только траурной музыки не хватает.

— Так о чем вам нужно со мной поговорить? — Константин Макарович выделил голосом слово «вам». Получилось иронично и как-то презрительно. Мне не понравился тон хозяина. Нахмурившись, я официально сообщила:

— О краже из вашего хранилища.

— А чего о ней говорить? Кража явно заказная. Продать украденное невозможно…

— Это нам известно. Кроме того, есть основания полагать, что к краже причастен кто-то из сотрудников хранилища. Кто бы это мог быть, а, Константин Макарович?

— Пустышку тянете. Я здесь ни при чем.

— Конечно, ни при чем, — пожала я плечами. — Вас никто и не обвиняет. Пока. Нас вот что сейчас интересует: сын Любови Александровны, вашей заведующей, часто бывал в хранилище?

— Серега? Почти каждый день. Иногда он даже помогал нам… Ну, когда описи составляли или коллекцию какую-нибудь к экспозиции готовили. А что, вы думаете, это Серега?

Мы с Маруськой дружно вздохнули. Онищенко немного помолчал, а потом задумчиво протянул:

— Знаете, вот вы сейчас сказали… Что-то в этой версии, пожалуй, есть. Последний месяц Серега сам не свой был, молчаливый какой-то, мрачный. Любаша часто плакала, а однажды обмолвилась: мол, сын с компанией нехорошей связался. Даже пьяный несколько раз домой возвращался. Любовь Александровна говорила, плакал Серега хмельными слезами и твердил, что скоро все будет хорошо и он отвезет мать на самый модный курорт и от души накормит ее черной икрой.

«Эффект подозрения» хорошо знаком всем сыщикам на свете. Суть его такова: при расследовании любого преступления имеется определенный круг подозреваемых лиц. Стоит сыщику проявить повышенный интерес к кому-нибудь одному из этого круга, как остальные начинают выискивать что-нибудь подозрительное в поведении и поступках этого человека. Причем в другое время ни поведение, ни поступки не вызвали бы никаких подозрений. Поэтому слова Макарыча не стоит, пожалуй, принимать на веру. К тому же… Кто знает? Вдруг Онищенко просто пытается свалить вину на покойного Сергея, в то время как сам причастен к краже?

— Константин Макарович, в какую церковь вы ходите? — совсем неожиданно даже для себя самой спросила я.

Удивился и хозяин.

— Да тут недалеко… — растерянно пробормотал он. — На Малаховку поворот знаете? Вот там у дороги и стоит церквушка. Сразу за постом ГИБДД. А что?

— Ничего. Просто спросила. Спасибо, что уделили нам время. Мы пойдем. Всего доброго и… Постарайтесь завязать с водкой. Боль в бутылке не утопишь… А вот жена с дочерью были бы огорчены вашим прогрессирующим алкоголизмом.

Константин Макарович уныло кивнул, но провожать нас не пошел, а так и остался сидеть на кровати, свесив руки с колен и понурив голову.

— Мутный мужик, — подвела итог нашему визиту Маруська, усаживаясь в машину. — Хотя его можно понять: потерю сразу двух любимых женщин нелегко пережить.

Выразив свое согласие с данным резюме невнятным мычанием, я с облегчением тронулась в обратный путь. Я очень устала от общения сперва с умным соседом Онищенко, а затем и с ним самим, оттого хотела поскорее вернуться на дачу и, ни о чем больше не думая, уснуть.

До дачи мы добрались, когда уже совсем стемнело. К счастью, Кратово — цивилизованный поселок, потому фонари горели почти повсеместно, за исключением, разумеется, нашего участка. Наверное, оттого темный дом выглядел немного зловеще.

Где-то громко вскрикнула ночная птица.

— Ух, мать твою! Прям как в дремучем лесу из тридесятого царства! Того и гляди, какой-нибудь леший выскочит… Славка, ты покуда фары-то не выключай — я дверь пойду отопру. Не по себе мне что-то!

Вздрагивая не то от страха, не то от ночной прохлады, подруга метнулась к дому. Вскоре во всех комнатах и даже в полуподвальной кухне горел свет. Я загнала машину на участок, закрыла ворота и присоединилась к Мане. Она, заботясь о нашем здоровье, приготовила по стакану теплого молока.