С. Папков - Сталинский террор в Сибири. 1928-1941

• Название: Сталинский террор в Сибири. 1928-1941
• Автор: С. Папков
• Издательство: Издательство Сибирского отделения Российской Академии Наук
• Жанр: История
• Год: 1997

Настоящее издание представляет собой исследование характера и основных этапов репрессивной сталинской политики в условиях Сибири. Предпринята попытка восстановить обобщенную картину карательных действий большевистского режима в отношении различных групп населения и оппозиционных сил; исследуется процесс формирования системы ГУЛАга. Специальные разделы монографии посвящены анализу развития террора в Сибири в 1937–1940 гг.

Рецензенты: докт. ист. наук В.И. Исаев, докт. ист. наук И.С. Кузнецов.

---

Категорию «беженцев» представляли граждане тех же областей Украины, Белоруссии и Польши, но главным образом еврейского происхождения. Это были преимущественно люди интеллектуального труда, а также те, кто прежде занимался торговлей и посредническими операциями. Согласно учету НКВД, среди беженцев, прибывших в Молотовскую (современная Пермская) область, евреи составляли 88,6 %, в Новосибирскую область — 85 %, в Якутию — 76,5 %, Марийскую АССР — 74,6 %{440}. Нетрудно понять, что беженцами оказались жертвы раздела Польши, которые, спасаясь от преследования нацистов, стали добычей НКВД. Обычным мотивом для их ареста и высылки в глубинные районы Советского Союза служило заявление о желании покинуть СССР. Один официальный источник так и сообщает: беженцы — люди «зарегистрировавшиеся на выезд».

Операция по отлову осадников и их выселению из новых областей Украины и Белоруссии проводилась с 10 февраля 1940 года. Она закончилась арестом 139596 человек (28631 семья), из них 30 % были отправлены в районы Западной и Восточной Сибири, остальные расселены в спецпоселениях Архангельской, Вологодской, Ивановской областей, Урала и Казахстана{441}.

Затем последовала акция выселения беженцев. Период ее проведения — 29 июня-июль 1940. Всего было выселено 76382 человека (25682 семьи). 36 % беженцев вывезли в Сибирь{442}.

Места расселения спецпоселенцев — польских осадников и беженцев в Сибири (по состоянию на 1 января 1941 г.){443}:

Принципиальное отличие, которое советское руководство делало между осадниками и беженцами, заключалось в их политическом статусе. Если первые рассматривались в качестве врагов, то ко вторым было отношение как к интернированным эмигрантам. На практике, по сведениям В. Земскова, различие выражалось в том, что беженцам предоставлялось определенное преимущество в обеспечении «относительно благоустроенным» жилищем, в снабжении продовольствием, теплой одеждой и так далее. Существование такого различия Земсков подкрепляет данными о меньшем уровне смертности у беженцев по сравнению с осадниками{444}. Утверждать, что реальное положение действительно отражало какие-то различия «политики» в отношении узников ГУЛАГа и что в сталинских лагерях кто-то мог проявлять интерес к «благоустройству» жилья для тысяч внезапно нахлынувших поляков, было бы явным преувеличением. Возможно, власти пытались разграничивать категории спецпоселенцев посредством доступных им способов. Но все свидетельства говорят лишь об одной «политике»: в условиях спецпоселений жертвы депортации имели равные шансы на выживание и каждый боролся за свое существование самостоятельно, как мог.

18,5 тыс. спецпоселенцев (в основном беженцев), прибывших в Новосибирскую область в июле 1940 года, были разгружены в районах лесных массивов Томска, Зыряновска, Асино и включены в систему Томасинлага НКВД — крупнейшего в Западной Сибири лесопромышленного комплекса. В этом десанте находились также «дети, не имеющие родителей и родственников»{445}. Прежде чем принять такое количество новой рабочей силы, Томасинлаг по приказу Берии был реорганизован: 13,5 тысяч заключенных с мая 1940 года стали перебрасывать в другие лагеря, чтобы освободить место для спецпоселенцев-беженцев и осадников. Когда новый «спецконтингент» доставили в «жилища», в которых недавно размещали заключенных, выяснилось, что мест для всех катастрофически не хватает. Администрация сообщала: на Асинском пункте, где раньше содержалось 2,3–2,5 тыс. заключенных, разместили 5,5–6 тыс. беженцев. «Большинство спецпоселенцев не имеют зимней одежды и обуви (валенок)… Всего детей школьного возраста — до 3-х тысяч человек»{446}.

В другом отделении лагеря, где размещалось около 5 тыс. беженцев, половина бараков «служат лишь защитой от дождя».

«Из-за отсутствия бараков, — сообщал один медработник, — спецпереселенцы располагаются под открытым небом, соорудив импровизированные шалаши, натянув одеяла, платки для защиты от дождя, подобрав бросовые доски и оборудовав из них нечто вроде топчанов или нар. В таком положении находится примерно около 1,5 тысяч человек. Весь же остальной контингент размещен в бараках, и при этом из-за отсутствия мест в них люди располагаются под нарами… Территория лагеря, в силу чрезмерной плотности ее заселения, очень сильно заражена отбросами, фекалиями, мочой… Транспорт не справляется с вывозкой нечистот, они переполняют приемники, выливаются на поверхность и заражают территорию. В лагере несметное количество мух…»{447}.

Выяснилось и еще одно обстоятельство. «Вновь прибывшая рабочая сила, за единичным исключением… люди умственного труда, а не физического», поэтому выполнять работу на лесоповале вместо заключенных некому. В сентябре 1940 г. секретарь Новосибирского обкома Г.Н. Пуговкин докладывал Сталину:

«Из 10300 чел., прибывших спецпереселенцев-беженцев, способных к физическому труду оказались только 4100 чел… Обком просит… прекратить дальнейшую отправку з/к»{448}.

Действительное положение спецпоселенцев отличалось от положения заключенных лишь тем, что для них не были предусмотрены конвой, постоянная охрана и соседство с уголовниками. Беженцы могли общаться с местным населением и часто пользовались этим, меняя хлебные пайки на молочные продукты для своих детей. В полной мере они были обеспечены только работой. Их пытались использовать исключительно на тяжелых массовых работах — лесозаготовках в лесных и золотодобывающих трестах. С этой целью беженцев и осадников расселяли на лесных участках по 10–50 семей, сколотив на скорую руку подобие лагерных бараков. Но добиться выполнения каких-либо планов администрация была уже не в силах — у многих спецпоселенцев не было даже одежды, чтобы выходить на работы.

Катастрофическое положение, в котором оказались эти люди в Сибири, вызывало иногда вспышки стихийного протеста.

В августе 1940 г. цепь массовых выступлений произошла в Томасинлаге. Спецпоселенцы, как сообщал один из работников НКВД, организовали «открытые контрреволюционные выступления» и требовали права покинуть лагерь. В связи с тем, что «беспорядки» приняли широкий размах и не были подавлены в самом зародыше, начальник лагеря Борисов лишился своего поста{449}.

Среди спецпоселенцев были люди самых разных профессий и занятий; инженеры, преподаватели, ветеринары, бухгалтеры, портные, адвокаты, врачи и медицинский персонал, шоферы, трактористы, механики. В некоторых спецпоселениях сидели вузовские профессора и научные работники, а в Иркутской области на учете состоял один академик{450}.

Весь период пребывания в ссылке беженцы и осадники забрасывали администрацию заявлениями о выезде в Германию, Америку или Палестину, доказывая очевидное — что они не граждане СССР и у советских властей нет права их задерживать. Многие из них находились в состоянии постоянного ожидания изменений в судьбе, не стремились обустроиться или как-то наладить быт для продолжительной жизни в ссылке. Самые отчаянные совершали побеги в одиночку или группами.

Накануне войны, в июне 1941 года, в Сибирь стали прибывать новые жертвы сталинских чисток — «ссыльнопоселенцы». В сводках НКВД они значились как «семьи репрессированных или находящихся на нелегальном положении глав семей из западных областей Украины». Основная часть этих людей направлялась в северные районы Новосибирской области — в спецпоселки Нарымского округа. Уже в начале июня здесь было размещено 2367 человек (628 семей), а в первые дни войны ожидалось прибытие еще около 18 тысяч человек{451}.

Таким образом, к началу войны НКВД превратило сибирскую ссылку в огромный резервуар, в котором имелся теперь «польско-еврейско-украинский элемент». По необходимости Сталин мог добавить к нему любой другой, возникавший на его пути к господству в стране и мире. Но с июня 1941 года ему пришлось переключиться на ведение войны с Германией.

Заключение

Политика террора, осуществлявшаяся волнообразно на протяжении всего периода 30-х годов, радикально изменила картину общественного развития в советском государстве.

Прежде всего изменилась общая социальная атмосфера. Ее постоянным элементом сделался страх. Чувство незащищенности и страха перед государством и его институтами стало неотъемлемой частью существования любого советского гражданина, независимо от общественного положения. Это чувство буквально пропитывало каждую социальную ячейку, захватывая сознание людей с раннего возраста. Оно внушалось не только ежедневной пропагандой, показательными процессами и суровым сталинским законодательством. Множеством невидимых, но вполне осязаемых для большинства граждан способов его распространяла система ГУЛАГа. К началу 40-х годов, когда схлынули основные волны массовых арестов и депортаций, уже миллионы советских людей имели родных, близких или знакомых среди тех, кто находился в заключении или ссылке. Фактом своего существования ГУЛАГ служил лучшей агитацией против всякой самостоятельной позиции и идейных заблуждений.