Андрей Молчанов - Падение «Вавилона»

• Название: Падение «Вавилона»
• Автор: Андрей Молчанов
• Жанр: Боевик
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1645-7

Опытнейший агент американской разведки Паркер ведет охоту за бывшим «комитетчиком» Олегом и его товарищем Анатолием. Эти два нелегала поставили под угрозу осуществление операции «Вавилон» — хитроумно задуманного плана по развалу страны. В жестокой схватке с друзьями американцы не одиноки. Сотрудники российской госбезопасности также преследуют Олега и Анатолия, переступивших черту, за которой начинается беззаконие...

---

Голос подал курировавший мою бригаду конвоир — старослужащий рядовой Кондрашов.

— Едем, Толик, — сказал он. — Если кэп возникнет, скажем: тырили доски со склада стройбата — они тут неподалеку стоят своим шалманом… А вы, суслики, — обратился к зекам, — считайте себя предупрежденными: если возникнет желание сдернуть — давлю на гашетку, и мы все в отпусках: я — в краткосрочном, вы — в вечном…

— Мы — приличные люди! — едва ли не с возмущением прокомментировал такое образное предостережение конвоира Отец Святой. — О чем речь вообще, молодой человек!

— И аквалангов у нас на дне не припасено, — вдумчиво и даже с каким-то сожалением добавил колесный вор.

— Кто дернется — замочу лично! — предупредил убийца.

— И, кстати, возьмите ведро, начальник, — сказал Труболет, имевший в отличие от других право свободного передвижения в окрестностях зоны и потому страха перед «калашниковым» не испытывавший.

— Зачем оно?

— Возьмите, говорю, не пожалеете.

Я взял из караулки цинковое старое ведро с заржавленными боками и в самом деле не пожалел: в канале обитало множество раков, и вскоре, с наслажением выкупавшись, мы сидели на травке в одних трусах с рядовым Кондрашовым, державшим «калашников» на голых коленях, наблюдая, как на водной глади мелькают незагорелые задницы зеков, ныряющих в поисках рачьих нор к илистому неглубокому дну.

Серо-зеленые пучеглазые обитатели водоема, чьих клешней не страшились заскорузлые лапы зеков, один за другим покидали воздушным путем родную стихию, шлепаясь на берег возле ведра с подсоленной водой.

Из лесопосадок, чахло тянувшихся вдоль канала, убийца принес несколько ворохов сучьев, запалил костер; стараниями Труболета, проявившего высокую квалификацию походного повара, запеклась в глине попавшая в тюремные силки, напоследок выполнившие свое предназначение, жирная курица, а после подоспели и свежесваренные раки.

Основательно перекусив дарами степного канала и накупавшись до звона в ушах, мы возвратились на прежнее место — под забор жилой зоны, напрочь лишенные желания продолжать какую-либо трудовую деятельность.

У нас оставалось еще целое ведро раков, пожертвованное мной караулу жилой зоны, крайне доброжелательно отнесшемуся к такому презенту, причем один из дружков ефрейтора Харитонова, имевший в памятный первый вечер моего пребывания в роте твердое намерение познакомить меня с бляхой своего ремня, сказал:

— Мы, Толик, в тебе, кажется, заблуждались… Кажется, Толик, ты хотя и москвич, но не фраер локшовый…

Тут следует заметить, что употребление воровского жаргона среди личного состава конвойной роты было явлением повсеместным и органичным, как и само заимствование данной лексики у осужденных, с которыми мы составляли, в общем-то, единый коллектив, разделенный разве условностями униформы и забором, по одну сторону которого располагались бараки зека, а по другую — наша казарма.

Режим службы зеркально отражал распорядок дня зоны: мы вместе отправлялись на подневольный труд, вместе возвращались с него, и неизвестно, кому было тяжелее — зекам или конвою, ибо торчать на вышке в палящий степной зной или в пронзительный зимний холод с ураганными в здешних краях промозглыми ветрами ничуть не легче, чем клепать железки в теплом цеху промзоны и даже таскать кирпичи на стройке.

Что же касается пищи, качество ее было практически одинаковым, а уж свободное время как в лагере, так и в роте проходило по единому образцу: сон, воскресная киношка, стирка одежды и чистка сапог.

Кроме того, каждый из нас, солдат, точно так же, как и граждане уголовнички, отбывал не по доброй воле свой срок, считая дни, оставшиеся до желанной даты освобождения, и жил в одинаково томительном ожидании ее приближения.

Функции зоновской «секции внутреннего порядка» в роте исполняли сержанты, в качестве администрации выступали ротный и взводные, «блатных» олицетворяли старослужащие, а новобранцы пахали, как лагерные «мужички». Был свой «лепила» — то бишь фельдшер-сержант, «кум» — замполит, а также стукачи, составляющие его секретную агентуру, время от времени выявляемые и переходящие после нанесения им побоев в касту отверженных.

В отличие от зоны не было у нас, слава Богу, категории «опущенных»— отношение к гомосекам у всех без исключения бытовало крайне отрицательное и гадливое.

Но в остальном та же тюряга, где я находился в положении расконвоированного заключенного, подобного входившему в мою бригаду Труболету.

Грустно. Однако я не унывал. И даже радовался, что служу на далекой периферии, а не в Москве или в Ростове, где нет ни чистого степного воздуха, ни соответственно звезд над головой, затуманенных городскими промышленными выхлопами, а про купание в канале, ловлю раков и возлежание на теплой травке в неуставной форме одежды — то есть в плавках, подаренных мне колесным вором, можно лишь отвлеченно и угрюмо мечтать.

— Завтра, — говорил Труболет, отдыхавший в подзаборной тени и задумчиво грызший травинку, — начну плести сеть, подходящая нитка имеется. Трехстенку. Сегодня бы поставили — завтра были бы с рыбой.

— Богатая мысль, друг мой! — подтвердил Отец Святой с горячностью. — Можно бы и завялить; тут, слышал, есть ферма, а там замечательная кормовая соль…

— Глохни, халява, — отозвался Труболет. — Сами управимся. Ишь, клоп…

— Но ведь у нас колллектив! Правильно я говорю, гражданин старший сержант? — льстиво повысил меня в звании старичок.

— Блатных и голодных, — констатировал убийца, глядя, как выданная нам в качестве тягловой силы кобыла из подсобного хозяйства колонии волочит к выкопанной Олегом яме бетонный столбик, привязанный к ее хомуту буксировочным капроновым тросом.

Движение кобылы корректировал ведущий ее под узду специалист по демонтажу колес с транспортных средств юридических и физических лиц.

— А вам не кажется, гражданин старший сержант, — продолжил Отец Святой с доверительной интонацией в голосе, — что мы взяли неверный темп…

— Идите засыпайте яму, осужденный, — отозвался я холодно. — Темп самый верный. Обеспечивающий завершение работ в октябре месяце. Так что рыбой на зиму запасемся.

— Вот это по нашему! — одобрительно крякнул убийца и, взяв лопату, ткнул ее черенком ойкнувшего старца под ребро. — Пошли, хрен моржовый, пограничный столб укреплять, расселся тут… Не на пенсии иш-чо!

Под забором в качестве наблюдателей за установкой бетонной опоры теперь остались двое: я и Труболет-полиглот. Выплюнув изо рта измочаленную травинку, мой подопечный негромко молвил:

— Есть разговор, начальник…

— Слушаю вас внематочно…

Собеседник с подозрением обернулся на сторожевую вышку, словно оценивая расстояние до часового, в чьем поле зрения мы находились. Найдя расстояние подходящим для выбранного им звукового диапазона, продолжил:

— С прежним инструктором, начальник, мы были, вроде бы как кентами… то есть, ну…

— Находились в приятельских отношениях, — перевел я.

— В точку, — согласился Труболет.

— И кто кому оказал честь подобным расположением?

— Про честь я не в курсе, — ответил бродяга. — Но на дембель парень ушел с бабками. — Он замолчал, выжидая таинственную паузу.

— Ну давай, гони дальше, — сказал я. — Не бойся. Если предложение разумное, я говорю «да», а если говорю «нет», то разговор забывается без всяких последствий.

— Я могу за предложение сильно пострадать, — произнес Труболет в нос.

— Не можешь.

— Точно?

— Торжественно обещаю.

— Так. В общем, дело такое… Ты, начальник… На «ты» можно?

— Попробуй.

— Ты, конечно, тут первые дни, покуда не в курсе… А ситуация обстоит так: в зону нужен одеколон и алкоголь. За бутылку платится стоимость трех ящиков. — Он многозначительно развел руками и по-птичьи, как гриф, вжал голову в плечи. — Конец… информации, — добавил с заминкой.

— Не конец, а только начало, — возразил я. — Поскольку возникают закономерные вопросы. Первый: почему предложение поступило именно ко мне? Есть же начальники караулов, вольнонаемные…

— Отвечаю по порядку, — степенно откликнулся собеседник. — Солдаты и сержанты в поселок если и ходят, то по ночам. В самоволки. Местных бабушек потискать. А вот с работниками торговли никакого тесного контакта не устанавливают. А зря. Теперь. В карауле они как под микроскопом. А потом, думаешь, через «вахту» легко передачку в зону намылить? На «вахту» же все глаза в упор смотрят!

— А если через рабочий объект?

— А шмон при возврате в зону? — резонно заметил Труболет. — Ну, можешь, конечно, на работе зенки залить… Но коли контролеры унюхают, считай, на пятнадцать суток в шизо[3] устроился автоматом… Да еще допрос у «кума»: кто, что, какие вообще пироги…