Роман Сенчин - Друг человека (История из скорого завтра)

• Название: Друг человека (История из скорого завтра)
• Автор: Роман Сенчин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Это не меняет дела, - вздохнул тогда Юрий. - Много ли с того, что я ни черта вот не боюсь... почти. Но ни героем, ни богатеичем от этого не станешь.

- Не это... Несколько иной акцент. Тут, конечно, надо, чтоб еще крутилось кое-что маленько, - пощелкал друг себя по лбу. - Важней всего понять, где ты все же торчишь... И кто ты - бандерлог, удав или, скажем, попугай. Понять, осмыслить - и рвануть. Подняться. - Иван Иванович дернул рычаг переключения скоростей и, усмехнувшись, глянул на Юрия. - Усекаешь, нет, кто ты пока что в нашем обезьяннике?

Юрий не ответил. Второй раз за тот день (если припомнить телохранителя у Комитета) ему не намекнули, а почти что саданули в лоб, разъяснили, кем он является. Но тут уже "заплочено", как говорится. Иван Иванычу позволено. Да и тому... как его? Митяй?.. Микола?.. тоже вообще-то...

- Вот, предположим, я тебе и государство, и твой завод, и альтернативка, и все прочее... - Иван Иванович словно уловил мысли собеседника и теперь тормошил, злил, провоцировал его (а может, помогал подняться?). - Мне взбрендит, например, чтоб через час тебя не стало, - тебя не станет. Ты это знаешь, но не гнешься же, не чешешь пятки боссу в удовольствие. А чего же там сложного: дали понять - прогнулся. Хотя, копни тебя, и у тебя все, как у других.

Юрий не выдержал:

- Почему это?

Иван Иванович не ответил, лишь снова усмехнулся. Потом же тоном одолжения буркнул:

- Ладно, считай, что пошутил...

Пройдя по краю затихшего после ночной смены цеха, Юрий поднялся на второй этаж, где были табельная, раздевалка, душ. Вбросил пропуск-карту для отметки прихода на работу в железный ящик в виде урны. Из душевой слышался шум воды - кто-то плескался из прошлой смены или из будущей, чтоб (пошутил про себя Юрий) на работу, как на праздник, встать - чистеньким.

В раздевалке - подальше от двери, там, где было чище и теплее - курили двое пожилых конструкторов-механиков. Вполголоса о чем-то говорили, наверняка о двигателях своих, о разных там новациях; на "здрасте" Юрия внимания не обратили. Он был для них пацан, чернорабочий, попавший к ним на уважаемый завод не просто случайно, а, что хуже, - по принуждению.

"Ничего-о, - подумалось ему с какой-то злорадной, но невнятной злобой, - вы у меня... Я вам еще!.." А вообще-то особой неприязни он к ним никогда не чувствовал, но отчуждение - как врожденное. Если же пристальнее глянуть на них, то Юрий совсем и не стремился стать механиком, тем более конструктором, работающим на "захоронение" своих изобретений. Просто, наверно, от воспоминания о той беседе с другом злоба пыхнула да и "душила жаба" - привычно и обыденно.

- ...Так слушай, что придумала-то сучка, - сипел один.

Другой поддакивал на каждом слове, желая показать, что слушает внимательно. Видать, который говорил, был не просто, а "обер-господин-конструктор", то есть - постарше чином.

- Собаки, а суки первым делом, они соображение имеют.

- Вот-вот, - с удовольствием поддержал "обер-господин" и стал ведать

дальше: - И чует, сучья лапа, потомство, если так оставить... А ночи-то еще какие! Вполне щенки померзнут.

- А как же, как же! Померзнут, как два пальца обмочить. Под минус тридцать давит...

- И подкопала ж, гадина, сообразила, под летней кухней со двора завалинку. В тепле, под теплым полом и ощенилась.

- Гляди-ка! - одновременно восхищенный и возмущенный вскрик второго.

- Сообразила, говорю. Т-тварь.

- Тварь-тварь. Особы женского происхождения, они, да, сообразительней-то кобельков. Тот бы сидел бы и сидел, а эта - да-а!

- Сидел бы, мерз, - упустив первенство в беседе, теперь кивал "обер-господин", а младший, раздухарившись, рассуждал:

- Все мерзли, как кобели какие. Зима-то нынче!.. Весь народ всю эту зиму мерз.

И разговор свернул на общие проблемы. "На вообще", как говорится.

Переодеваясь, слушая, Юрий от злобы к этим конструкторам-спецам сошел на сочувствие. Будто рядом сидели калеки или нищие и вели убогий, от скуки, разговор.

"А ведь день сегодня - экспортный, - внезапно вспомнилось, и он заторопился. - Надо взять со склада новую фольгу".

Кладовщица явно издевалась над Юрием.

Когда бы он сюда ни приходил, никогда не удавалось отовариться нормально. Пусть даже стоял в голове колонны-очереди, она приказным тоном просила именно его "обождать".

Ей было лет за тридцать. Имела мужа какого-никакого, маленького сына и большие груди. И, глядя на ее эти бугры под синим кладовщицким халатом, Юрий отбивал в ожидании фольги пальцами по стене ритмы "секс-римейк-ретро". Приборматывал-мурлыкал:

Уа-уа...

Не плачь, сынок, не плачь. Сыночек, не шали,

Не видишь: мама с папенькою водится.

Машинкой поиграй, в окошко посмотри,

Твой папа грудь вернет, как только успокоится...

Отпустив последнего из получателей, она занялась наконец и Юрием:

- Так, и тебе - дай?

- Уху. Фольги.

- И сколько?

- На всю смену, - ответил он; не мог сказать иначе, говорил как есть. И услышал ее обычное, с насмешкой:

- Ха, на смену! А коленки выдержат?

Она вся прямо рассыпблась в хохоте.

Почему-то ему всегда казалось, что женщина должна стесняться того, что она женщина. Он, определенно, тяготился бы, будь он с такими титьками, стыдился бы ими так трясти.

- На всю смену, значит...

Юрий переступил с ноги на ногу, почувствовал действительно дрожь в коленях. И разозлился:

- Ну выдавай давай - время поджимает.

- Время будет - дам. А поджимает, погодишь тогда.

"Сосуд для плоти. Раскладушка чертова!" - думалось ему в сердцах. А для нее, видать, он был в такое удовольствие... В этом одурении склада-подземелья... В цехе Юрий из самых молодых... Может быть, и в самом деле ей хотелось дать? Временами к ней похаживал сюда какой-то мастер с обозначением на кармане робы "Сектор Г"... И мало ли кто еще имел ее помимо мастера и мужа. "Дура, блин, потаскуха..."

Вошли, как спасение, двое мужичков.

- Клаве-красаве наш пламенный и с кисточкой!

- Не вижу кисточки, красавчик.

- Со временем - покажем.

- Что, тоже время поджимает? Ха-ха...

Им надо было унести тяжелую деталь. Взялись за края, точно за носилки, приподняли, заматерились. Один край перевешивал. Достался он тому красавчику, - что был тщедушнее другого. Красавчик делал вид, что, мол, никак не может приспособиться, а сам старался оттеснить напарника и поменять края. Другой это заметил.

- Слушай, совесть поимей! С моим-то геморроем...

- А мне - с грыжей хронической...

Уже не замечая женщины, не обращая на нее внимания, кантуя, чертыхаясь, стараясь надуть один другого, наконец утиснулись за дверь.

- Золотари, - прокомментировала кладовщица презрительно.

И настолько, видимо, глубоко было сейчас ее презрение к мужскому полу, что сунула рулон, другой фольги Юрию, как кость паршивейшей собаке...

А вечером, у табельной, склонившись над окошечком и забирая пропуск, услышал он прямо в ухо горячее, знакомое:

- Так, значит, на всю смену? Не бахвалился, красавчик?

Опять... И, уступая место у окошечка другому, ответил столь же заговорщицки, так же на ухо: не очень, мол, конечно, большое это счастье шарошить старую дыру.

- Так уж и старую?!

Сказав грубость под настроение, не приняв ее обычную игру, Юрий тут же пожалел. Тем более что, как оказалось, она умела по-мужски держать удар и повела себя достойно. По крайней мере - достойнее его. Стояла и смотрела в глаза - без упрека, но с вызовом. И даже, может, с чем-то вроде ненависти. Холодной ненависти, трезвой...

- Я думал, в морду дашь.

- Это почему? - Короткая усмешка. - За новенькую, может, и дали бы. А я - всего червонец.

- Чего?

- Червонец долларов... Что это для тебя, а нам - большая польза. В самом деле: ты ж парень денежный.

Он был ошеломлен. И как-то механически пошел за ней... Ничего себе!.. Потом решил, что это все-таки она играет. Шутит, как всегда. Такая вот - без страха и упрека. Вот именно - без упрека...

- Давай? До темноты надо успеть домой. Муж будет беспокоиться.

Не зная, как вести себя, он снова, почти невольно, стал грубить:

- Пожалуй, доллар дал бы... Ну, хм, ну два - по доллару за титьку.

Она кивнула:

- Да. И восемь - за старье.

Этот шутливо-хамоватый разговор уж очень походил на торг. Но он еще рассчитывал на шутку.

- Хм, восемь за старье! Я что тебе - из штата Аризона, что ли?

- Мне все равно, - ее серьезное, теперь холодное в ответ. - Хоть пусть шпион, какая разница... За все про все и за молчок - червонец. Совсем недорого. Нам, не шпионам, не блатным, нам тоже... на что-то надо жить.

Они остановились в узком коридоре. За поворотом - ее склад. Смотрели друг на друга, теперь уже и он - всерьез.

Юрий стал лихорадочно соображать. Во-первых, зачем ему эта "старуха", которой вообще не стоило бы доллары показывать, да и которых у него в карманах запросто по стольку не валялось. А во-вторых: может, на самом деле ей и ее семье жить не на что... Питаться. Она же, наверное, поняв его молчание как неопытность, добавила тем голосом, каким общалась утром - там, на складе: