Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Жанр: Древневосточная литература

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена. Составление, послесловие и примечания И.Фильштинского. Подстрочные переводы Б.Шидфар, И.Фильштинского, А.Куделина, М.Киктева.

---

АШ-ШАРИФ АР-РАДЫ

* * *

Поднесло утомленье мне чару напитка хмельного.
Позабылся на миг, но терзаюсь бессонницей снова.

Веки ласково просят дремоту: «Зрачки притумань.
Пусть померкнут они — словно звезды в рассветную рань»

* * *

Я знаю край, пустынный край,
где воздух нестерпимо я, туч,
Где редко льется кровь дождя
из рассеченной глотки туч.

Когда бы, время, твой поток
зубами удержать я мог,
Когда бы мог низринуть власть
твоих предначертаний, рок,—

Туда бы я направил путь
в притоке небывалых сил,—
И, как стрелу, пустыне в грудь
я караван бы свой вонзил.

* * *

Жизнь сказала: «Поженимся?» Я отшатнулся в испуге:
«Упаси меня бог от такой многомужней супруги!»

* * *

О, лучше с волками, о, лучше со львами,
Но только, бесчестные твари, не с вами!

От вас, ненавистных, повеситься впору.
Скорее сыщу в чужаках я опору.

Хвалы расточал вам, с улыбкой во взоре,—
Зачем не забросил их в пенное море?

Глядишь, и на гребне высокого вала
Оно бы жемчужину мне даровало.

На вас я надеялся прежде, но ныне
Надежды развеяны. В сердце — унынье.

Глаза вытираю, что полны слезами.
Насмешки меня обжигают, как пламя.

У всех я в презренье, у всех я в опале,
И славу мою на клочки растрепали.

* * *

Приятели мне надоели с их шумным весельем,
Я — как чужеродец, бродящий один по ущельям.

На вздохи мои отвечают голубки, стеня,
Но мне безразлична умильная их воркотня.

В душе до сих пор отзываются острою болью
Надрывные крики верблюдов… Во мгле по ополью

Все дальше и дальше они уходили, пыля.
Молящие руки им вслед простирала земля,

И лики красавиц, которых везли в караване,
Лучились, грядущей зари предвосхитив сверканье;

Неявственно зыбились их очертанья, меня
Своею обманной игрою дразня и маня.

А утро — все ближе. Во мраке, похожем на копоть
Открылись прорехи, которых уже не заштопать.

И стиснул созвездья в объятьях своих небосвод,
Как будто страшился, что некий смельчак их сорвет

Пока не забрезжил рассвет, золотистый и алый,
Без устали я любовался Медведицей Малой.

И были все звезды как сестры. Бледна и грустна, —
«Я слушаю. Говори», — прошептала одна.

* * *

Ты — да эти бессонные ночи — виною,
Что покрылась моя голова сединою.

Вновь и вновь мне свои заблуждения клясть:
Страсть еще надо мной не утратила власть.

Позабуду ль, как, ранней весною мы вместе
Любовались веселой игрою созвездий?

А теперь обхожу я твой дом стороной,
Но сгущается тьма — и ты снова со мной.

Как прекрасен твой лик! К моему изголовью
Он приник, приведенный самою любовью.

Мой застольник, он выпил все соки из жил,
Мне же только напиток из слез предложил.

* * *

Расшитая, как серебром, сияньем,
Ты схожа, ночь, с прекрасным одеяньем.

О небо! Ты подобие реки,
А эти звезды — словно пузырьки.

* * *

Сердце жаждет излиться в словах, но молчу неспроста:
Безнадежность надежно мои оковала уста.

Ты как молния, даже вблизи не сулящая влаги.
Что же, если она вдалеке?.. Горе мне, бедолаге!

* * *

Как очаг, пылает грудь,
роднику глаза сродни.
Хочешь, пламени возьми,
хочешь, влаги зачерпни.
На тебя гляжу в упор,
весь в мучительном жару.
Сердце — на похоронах,
взгляд — на свадебном пиру.

* * *

Судьба сражает всех своею палицей.
С какой же стати о других печалиться?

Скорбеть о воронье презренном надо ли?
Им только бы урвать кусочек падали.

Пускай уходят — не в моем обычае
Оплакивать утративших величие.

* * *

Благовониями умащаем одежды нередко,
А в кармане хотя бы одна завалялась монетка.

Все обширнее наши желанья — и все неуемней,
Но судьбою назначенный срок приближается, помни!

Руки смерти ко всем подбираются, хватки и цепки.
Что такое мы, люди? Из глины кладбищенской елецки.

Наша жизнь кратковечна, как молния сумрачной ночью:
Вот сверкнула она, темноту разрывая на клочья,

Озарила равнины и реки улыбкою бледной,
Подмигнула лукаво — и тотчас пропала бесследно.

* * *

Прекрасную газель я звал во сне: «Приди!
Отныне пастбище твое — в моей груди.

Зачем стремишься ты к иному водопою,
Когда потоки слез моих перед тобою?»

Благоухание заполнило весь сад,
И, уловив — еще сквозь сон — твой аромат,

Я поспешил к тебе в передрассветной рани
Незарастающей тропой воспоминаний.

Увы! Нарушила ты глаз своих обет,
И вместо сладости познал я горечь бед.

Но, пусть обманутый, не затаив обиды,
Я для тебя храню любовные касыды;

И знай, что — если бы не соглядатай — сам
Я передал бы их сейчас твоим губам.

* * *

Беспечальна мне стала с друзьями разлука.
Убедился: от них лишь досада да скука.

Много ль пищи нам надобно? Горстка одна.
А излишняя влага нам только вредна.

Нас любовью своею судьба не взыскала:
Звери радостней нас, долговечнее скалы.

Я гонимая лань, я в дороге весь день,
И всю ночь я в пути, чуть приметная тень.

* * *

Задумчивый, сижу один в застолье
В душе моей — ни радости, ни боли

И лунному сиянию в ответ
Лицо мое струит неяркий свет.

Отныне ночь уже идет на убыль,
А я ни разу кубка не пригубил:

Пускай себе другие пьют вино —
Меня ж от груди отняло оно.

АБУ-ЛЬ-АЛА АЛЬ-МААРРИ

* * *

Зачем надежд моих высокий свет погас
И непроглядный мрак не покидает глаз?

Быть может, позабыв, что людям сострадали,
Вы, люди, вспомните слова моей печали.

Ночь в траурном плаще, настигшая меня,
По красоте своей равна рассвету дня.

Пока вы рыщете по тропам вожделенья,
Полярная звезда стоит в недоуменье.

Воздать бы нам хвалу минувшим временам,
Но времена свои хулить отрадней нам.

Я пел, когда луна была еще дитятей
И тьма еще моих не слышала проклятий:

«О негритянка-ночь, невеста в жемчугах!»
И сон от глаз моих умчался второпях,

Как, потревоженный призывною трубою,
От сердца робкого покой в начале боя.

А месяц блещущий в Плеяды был влюблен,
Прощаясь, обнял их и удалился он.

Звезда Полярная с другой звездой в соседстве
Зажглась. И мне — друзья: «Мы тонем в бездне бедствий,

И эти две звезды потонут в море тьмы,
До нас им дела нет, и не спасемся мы».

Канопус рдел, горя, как девушка земная,
И сердце юноши напоминал, мерцая,

И одинок он был, как витязь в грозный час
Один среди врагов, и вспыхивал, как глаз

Забывшего себя во гневе человека —
Пылающий раек и пляшущее веко.

Склонясь над раненым, стояли в небесах
Дрожащий Сириус и Близнецы в слезах,

А ноги витязя скользили на дороге,
И далее не мог спешить храбрец безногий.

Но стала ночь седеть, предвидя час разлук,
И седину ее шафран подернул вдруг,

И ранняя заря клинок метнула в Лиру,
И та прощальный звон, клонясь, послала миру.

* * *