Зельда Фицджеральд - Спаси меня, вальс

• Название: Спаси меня, вальс
• Автор: Зельда Фицджеральд
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083186-9

«Спаси меня, вальс» — единственный роман, написанный Зельдой Фицджеральд. В пику своему мужу, который работал над рукописью «Ночь нежна» в течение нескольких лет, она создала его за полтора месяца.

Во многом роман носит автобиографический характер, позволяя увидеть великого Фицджеральда за работой, на отдыхе, в кругу семьи. Однако литературная ценность этой книги заключается не только в этом. Перед нами — живая, трогательная история «светской львицы» 1920-х, в судьбе которой отразилась целая эпоха.

---

«Ну вот, — подумала Алабама, — это конец. Что теперь будет?»

Мисс Милли заговорила о том, что от морского соленого воздуха быстро чернеет столовое серебро. Судья не сводил с дочери сурового взгляда. Необходимость в словах отпала благодаря причудливой, но не требующей никаких объяснений карманьоле вокруг стола. В сущности, это была не пляска, а некие попытки преодолеть растительное состояние, перемежаемое торжествующими пеанами, которые состояли из похлопываний по спине и зычных призывов присоединиться к празднику жизни. Судью и мисс Милли тотчас радушно включили в число приглашаемых.

— Похоже на фриз, сценка на греческом фризе, — ни к кому не обращаясь, сказала мисс Милли.

— Не очень познавательно, — добавил Судья.

В изнеможении молодые люди раскачивались, едва удерживаясь на ногах.

— Нам бы двадцать долларов, — выдохнула эта аморфная масса, — мы бы в придорожную гостиницу. Но если у Дэвида нет, нам придется еще немного побыть тут.

— А, — произнес потрясенный Дэвид.

— Мама, — подала голос Алабама, — ты не могла бы одолжить нам двадцать долларов, а завтра мы возьмем деньги в банке…

— Конечно, дорогая. Кошелек наверху в ящике комода. Как жаль, что вашим друзьям пора уходить; похоже, им тут совсем неплохо, — рассеянно проговорила она.

Напряжение спало. Мирное стрекотание сверчков, словно хруст только что сорванного салата, изгнало из гостиной даже намек на диссонанс. Лягушки хрипло квакали на лугу, где обычно цвел золотарник. Все семейство настроилось на вечернюю колыбельную, долетавшую сквозь дубовую крону.

— Спасены, — вздохнула Алабама, когда они с Дэвидом уютно устроились на своей экзотической кровати.

— Да уж, — отозвался Дэвид, — кажется, обошлось.

По всей Бостон-Пост-роуд катили в автомобилях люди, уверенные, что обойдется, даже если они напьются, и им не грозит врезаться в пожарный кран, грузовик или старые каменные стены. Полицейские тоже предпочитали думать, что обойдется, и никого не арестовывали.

В три часа ночи Найтов разбудил громоподобный шепот — со стороны газона.

Прошел час, с тех пор как Дэвид оделся и спустился вниз. Шум нарастал волнами.

— Ну-ну, я выпью с вами, только постарайтесь поменьше шуметь, — донесся до Алабамы голос Дэвида, пока она аккуратно натягивала на себя одежду.

Что-то непременно случится; к тому же имело смысл выглядеть получше на случай прибытия полиции. Похоже, компания расположилась на кухне. Алабама со злостью просунула голову в дверь.

— Эй, Алабама! — окликнул ее Дэвид. — Я советую тебе не совать нос куда не надо. Ничего лучше не могу придумать… — хриплым шепотом доверительно произнес он, как актер — реплику для зрителей.

Алабама в ярости осмотрела всю в красных пятнах кухню.

— Заткнись! — крикнула она.

— Послушай, Алабама…

— Это ты все время твердишь, что мы должны вести себя достойно, а сам… полюбуйся на себя!

— С ним все нормально. Дэвид в полном порядке, — пробормотал лежавший ничком гость.

— А если сюда заглянет мой отец? Что он скажет о вашем порядке? — Алабама обвела рукой разгромленную кухню. — Это еще что за банки? — гневно продолжала она.

— Томатный сок. Он тебя отрезвит. Я как раз угощал им наших гостей, — пустился в объяснения Дэвид. — Сначала томатный сок, потом джин.

Алабама попыталась отобрать у Дэвида бутылку.

— Дай мне.

Дэвид оттолкнул ее, и она отлетела к двери. Чтобы избежать треска — если дверь сломается, — Алабама сумела на лету перегруппироваться, но сильно ударилась о косяк, да еще получила удар в лицо крутящейся дверью. Платье обагрилось потоками крови из носа, хлынувшей, словно нефть из новой скважины.

— Посмотрю, нет ли бифштекса в морозилке, — деловито произнес Дэвид. — А ты давай под холодную воду. Сколько сможешь не дышать.

К тому времени, когда кухня кое-как была приведена в порядок, коннектикутский рассвет, словно из пожарного шланга, оросил землю. Гости, спотыкаясь, побрели спать в гостиницу. А Алабама и Дэвид с печальным видом разглядывали синяки под глазами Алабамы.

— Они решат, что это я ударил тебя, — сказал Дэвид.

— Естественно — и мои слова ничего не изменят.

— Думаешь, если они увидят нас вместе, то поверят в это?

— Люди всегда верят в самое невероятное.

Судья и мисс Милли спустились вниз к завтраку. В окружении вонючих гор из мокрых окурков они ждали, пока Танка палил бекон в предчувствии беды. Сидеть было практически негде — повсюду липкие высохшие пятна от джина и апельсинового сока.

У Алабамы голова болела так, словно внутри черепа жарили воздушную кукурузу. Синяки она попыталась скрыть под толстым слоем пудры, отчего казалось, что кожа у нее жутко шелушится.

— Доброе утро, — жизнерадостно проговорила Алабама.

Судья от неожиданности мигнул.

— Алабама, — сказал он, — помнишь, мы хотели позвонить Джоанне — мы с мамой решили, что лучше это сделать сегодня. Ей нужно помочь с ребенком.

— Да, сэр.

Алабама предвидела реакцию родителей, однако внутри у нее все перевернулось. Ей было известно, что нельзя вечно навязывать другим людям свое мнение о себе — рано или поздно все равно сталкиваешься с тем, что думают о тебе другие.

«Что ж! — мысленно воскликнула она. — У родителей нет права призывать своих детей к ответу за то, что они старательно внушали им, пока те не могли еще возражать!»

— А поскольку, — продолжал Судья, — ты и твоя сестра, похоже, не в ладах, мы решили, что поедем к ней без тебя, завтра утром.

Алабама сидела молча, разглядывая оставшиеся с ночи горы мусора.

«Надеюсь, Джоанна сполна вознаградит их пристойным поведением и россказнями о том, как трудно теперь жить, — продолжала Алабама свой горький мысленный монолог. — И хорошенько отделает нас, чтобы покрасоваться перед ними. Наверняка изобразит нас этакими черными демонами».

— Пойми, — продолжал Судья, — я тебя не осуждаю. Ты взрослая женщина, так что это твое дело — решать, как тебе жить.

— Я все поняла, — отозвалась Алабама. — Ты просто недоволен, поэтому не хочешь остаться. Если я не стану на твою точку зрения, ты предоставишь меня самой себе. Что ж, полагаю, у меня нет права просить тебя остаться?

— Люди, попирающие права других, — ответил Судья, — не имеют права на свои права.

Поезд, увозивший в город Судью и мисс Милли, громыхал молочными канистрами и милым сердцу перевозным летним имуществом. Прощались они, оставшись каждый при своем мнении. Через несколько дней родителям пора было обратно на юг, так что на еще один визит времени едва ли хватит. Дэвиду надо будет как раз уезжать — к своим фрескам, а Алабаме, пожалуй, тогда лучше побыть дома. Их, мол, очень радуют успех и известность Дэвида.

— Да не переживай ты так, — сказал Дэвид. — Не в последний раз виделись.

— Как прежде больше не будет, — причитала Алабама. — Теперь нам всегда придется думать о том, кем они воображают нас.

— А разве прежде так не было?

— Было. Но, Дэвид, очень трудно, когда в тебе сразу два разных человека. Один сам себе голова, а второй не хочет расставаться со старыми, милыми вещами, хочет быть любимым, защищенным, оберегаемым от всего плохого.

— Думаю, ты не первая сделала это открытие, — отозвался Дэвид. — Полагаю, единственное, что мы можем разделять с другими, это мнение о погоде.

Винсент Юманс сочинил новую песню. Старые песни летели в больничные окна с шарманок, пока рождался ребенок, а новые песни обитали в роскошных холлах и обеденных залах, в пальмовых садах и на крышах.

Мисс Милли прислала Алабаме детские вещи и список процедур, необходимых при купании младенца, настоятельно прося прикрепить его к двери ванной комнаты. Получив телеграмму о рождении Бонни, бабушка телеграфировала Алабаме: «Моя голубоглазая девочка стала взрослой. Мы очень гордимся тобой». В телеграмму вкралась забавная ошибка — «голубеглазая» девочка. В материнских письмах всегда была просьба вести себя как следует, что подразумевало некоторую безответственность Алабамы и Дэвида. Читая их, Алабама словно слышала, как скрипят проржавевшие пружины: именно так звучало кваканье лягушек в родных болотах, под кипарисами.

Нью-йоркские реки покачивали береговыми огнями, словно электрическими гирляндами; болота Лонг-Айленда распространяли сумерки на свою синюю Кампанью[36]. Сверкающие огнями здания расцвечивали небо в разные цвета, делая его похожим на лоскутное одеяло. Обрывки философии, познавательный хлам, клочья видений умирали в сентиментальных сумерках. Болота были черные, плоские, красные и по окоему кишащие преступлениями. Да, Винсент Юманс сочинял музыку. В лабиринте джазовой сентиментальности слушатели ритмично качали головами, кивали друг другу с разных концов города, мысленно мчась навстречу друг другу, став обтекаемыми, будто металлические фигурки на капоте быстроходных машин.