Лев Самойлов - Пароль — Родина

• Название: Пароль — Родина
• Автор: Лев Самойлов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1973

В основе повести — подлинные события, происходившие в дни Великой Отечественной войны осенью 1941 года в лесах Подмосковья. О славных боевых делах партизан Угодско-Заводского района, руководимых М. Гурьяновым и В. Карасевым, и отряда особого назначения под командованием капитана В. Жабо, рассказывает эта книга.

В настоящее издание внесены необходимые уточнения и дополнения, более полно раскрывающие образы партизан и подпольщиков и их героические дела.

---

Немецкий офицер, выслушав переводчика, процедил «зер гут», а затем вошел в сторожку и внимательно осмотрел ее. Ему, видимо, нравилось все: чистота в комнате, занавески на окнах, широкая кровать, застеленная белым покрывалом, дорожка на полу, посуда в шкафу. Зайдя за печь, он увидел забившуюся в угол дочь лесника Соню и удовлетворенно щелкнул языком. После этого стал что-то говорить переводчику.

Тот передал старику желание герра майора. Герр майор недоволен тем, что в деревне, где размещается его отдел штаба, слишком грязно, а у местных жителей не осталось ничего, что любит в меню герр майор. А он любит грибные супы, курицу, русское сало и на третье — кисель или сладкий компот из сушеных ягод. Возле дома он видел огороженный сеткой курятник и слышал кудахтанье кур. В сенях заметил несколько связок сушеных грибов. В шкафу, в банках, лежат пригодные для компота ягоды. Поэтому, решил герр майор, он будет сюда приезжать на отдых и надеется, что этот русский старик окажется умным, гостеприимным и сумеет удовлетворить все желания и угодить вкусам офицера непобедимой германской армии.

Забрав коней, немцы ушли. А офицер с тех пор повадился ездить в сторожку. Приезжает он обычно на автомобиле под вечер, ест, пьет и все рыскает глазами: а где же «медхен Сонья»? Но «Сонья» то лежит больная (на градуснике, заранее натертом шерстяной тряпочкой, блестящая полоска ртути все время держится на цифре 38,8), то уходит к фельдшеру в соседнее село. Майор сокрушенно качает головой и на ломаном русском языке желает старикам, чтобы их шене тохтер[9] поскорее выздоровела и составила ему за столом компанию. Затем он придирчиво проверяет белизну простынь и наволочек, даже нюхает их своим длинным носом, засовывает под подушку пистолет, кладет рядом, на табуретку, четыре гранаты и, не снимая мундира, ложится спать. Спит очень крепко, с громким храпом. Приезжающие с ним два автоматчика укладываются в сенях: один возле входной двери, другой, шофер — возле окна, выходящего на огород.

Утром майор долго моется в тазу с теплой водой (не по-русски как-то делает, говорил лесник, руки вымоет, а потом той же водой себе в морду плещет) и, плотно позавтракав, садится в машину и уезжает.

— Вот так и маюсь я с этими сволочами, — жаловался старик. — Обожрали насквозь. Хорошо еще, что пока Сонюшку не тронули да нас со старухой не покалечили. Понравилось, видно, русское сало да старухин компот.

Сведения лесника совпадали со сведениями Татьяны Бандулевич, и у руководителей отряда появилась возможность захватить живьем прожорливого немецкого майора.

— Как думаешь, стоит рискнуть? — спросил Карасев у Гурьянова.

— Безусловно!.. Селезнев получит наконец ценного «языка». Хорошо бы к самому празднику — к седьмому ноября.

— Только надо все тщательно обдумать и подготовить, — предупредил Гурьянов. — Риск — благородное дело, но этот риск надо свести к минимуму.

— Где-то я читал, что риск и смелость — родные брат и сестра, — вмешался Лебедев и тут же сконфузился: к месту ли его «ученость»?

— Будем действовать, — решил Карасев. — Предупредим капитана Накоидзе, чтобы ждал наших ребят, а «языка» сразу же доставим в штаб дивизии.

Командир отряда поручил установить тщательное и непрерывное наблюдение за сторожкой, связаться с лесником и договориться о помощи с его стороны.

— А не устраивают ли немцы ловушку? — высказал предположение Лебедев. — Уж слишком смелым выглядит этот майор. Отправляется на ночь в лес. А они, как известно, лесов очень боятся, стороной обходят.

— Дело не в смелости, а в нахальстве и наглости, — возразил Гурьянов. — Забрались под самую Москву, рассчитывают на скорую победу, вот и ведут себя как господа положения. И не думают, что получат по морде.

— Курицу жрет, шнапс хлещет, а гранаты все же держит наготове, — заметил Курбатов. — Да на автоматчиков надеется. А сил отказаться от теплой избы да хорошей пищи не хватает. И на Соню, подлец, метит.

Наблюдения за сторожкой и окружающей местностью подтверждали сведения лесника. Признаков немецких засад партизаны нигде не обнаружили, зато убедились, что гитлеровский майор аккуратно под вечер приезжает к Самсонову и находится у него до утра.

Для захвата «языка» была выделена специальная группа во главе с Карасевым. Уступая настоятельным просьбам ефрейтора Терехова, Карасев включил и его в группу. Терехову очень хотелось лично «подцепить» немецкого майора, но командир решил иначе: непосредственно брать и тащить майора будут боец Георгий Карликов, бывший угодский милиционер, человек высоченного роста и огромной физической силы, Василий Горбачев и Александр Александров. А Терехову вместе с партизаном Герасимовичем придется заняться автоматчиками: их надо прикончить сразу же, как только партизаны войдут в сени сторожки, причем сделать это тихо и быстро.

С лесником условились: когда немцы заснут, он должен осторожно открыть входную дверь (в случае чего, объяснить, что «вышел по нужде»), а потом, если все будет в порядке, посветить у окна керосиновой лампой. В «шнапс», который хранился в бутылях и охлаждался до приезда гостей в погребе, леснику поручили всыпать изрядную дозу измельченного снотворного порошка — люминала (хорошо, что такие порошки нашлись в походной аптечке у партизанского врача Гусинского).

Старик без колебаний и возражений принял все указания партизан и попросил только об одном: или забрать его потом с семьей в лагерь, или, для отвода глаз, связать всех — и старуху, и Соню — веревками. А там — как бог даст!..

В назначенный день, задолго до сумерек, партизаны тщательно проверили в разных направлениях лес и затем, замаскировавшись, залегли вокруг сторожки. План нападения и захвата офицера был разработан до мельчайших подробностей, каждый участник группы точно знал, что и как он должен делать. И все же, как и перед каждой боевой операцией, командир волновался.

В лес постепенно стали заползать сумерки. В холодном воздухе носились легкие снежные хлопья. Над кронами высоких сосен серело, темнело и исчезало хмурое, неприветливое небо. Растворялась в темноте и сторожка лесника, к которой были прикованы пристальные взгляды партизан.

Карасев взглянул на светящийся циферблат часов. Девять часов вечера. Московский диктор уже передал последние известия, сводку Совинформбюро, и теперь, наверно, в эфире звучит музыка. Может быть, кто-то поет нежные, хватающие за душу романсы или читает гневные и призывные стихи о мужестве, борьбе за честь и свободу Родины. Может быть, гремит над просторами волнующая боевая песня «Идет война народная, священная война…» В штабе фронта или в Ставке Верховного Главнокомандования офицеры, склонившись над картами, измеряют расстояние от переднего края до окраин столицы… В Управлении НКВД товарищи чекисты допрашивают захваченных шпионов и диверсантов…

Через тридцать-сорок минут на узкой лесной дороге между деревьями на секунду блеснул и тут же погас свет автомобильной фары. Вскоре мотор затрещал, зачихал совсем близко и внезапно, будто захлебнувшись, умолк. Мигнули глазки карманных фонариков. Три фигуры, отделившись от машины, направились к сторожке лесника.

Господин майор со своей охраной пожаловал на вечернюю трапезу и ночной отдых.

Больше двух часов лежали в засаде, почти не шевелясь, партизаны. До боли в глазах всматривались они в то место, где находилась сторожка, но в темноту леса сквозь зашторенные окна пробивались только тонкие, еле заметные полоски света. Потом исчезли и они. Приближалась решающие минуты.

Еще полчаса томительного ожидания. Еще час… И вот, наконец, за окном, выходящим на огород, вспыхнул и заплясал дрожащий язычок пламени. Через минуту он погас. Старик Самсонов точно выполнял полученные инструкции.

Партизаны поднялись, бесшумно подошли к сторожке и прислушались. Тишина. Из-за двери слышался тяжелый храп гитлеровских солдат. Значит, шнапс с люминалом подействовал хорошо.

Карасев осторожно приоткрыл входную дверь и включил карманный фонарик. Терехов и Герасимович с острыми ножами в руках проскользнули вперед, на мгновение замерли и в ту же секунду упали на спавших автоматчиков. Те даже не успели проснуться, только один из них глухо замычал и тут же затих. А Карасев с Карликовым, Горбачевым и Александровым, не задерживаясь, на носках шагнули в комнату.

Луч фонарика осветил широкую, двухспальную кровать, на которой лицом вверх, разбросав руки и ноги, храпел гитлеровский майор. Он проснулся только тогда, когда Горбачев с силой запихал ему в рот тряпку, а Карпиков сдавил кисти рук с конвульсивно дергавшимися пальцами.

— Свет! — скомандовал Карасев.

Самсонов выскочил из-за печки и поставил на стол огарок свечи. Лицо старика было бледным, губы что-то шептали, и он даже трижды перекрестился.