Виктор Некрас - Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

• Название: Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
• Автор: Виктор Некрас
• Жанр: Фэнтези

Христианство тщетно пытается победить язычество — даже знатные люди, вернувшись из церкви, ставят дома блюдце молока домовому, что уж говорить о простом люде. Наследники Ярослава Мудрого погрязли в распрях, а полоцкий князь Всеслав Брячиславич начинает борьбу за восстановление древней веры своих предков!

---

Всеслав коротко кивнул обоим, и кмети, поняв князя без слов, рывком оказались около быка. Славимир открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не успел. Мелькнули ножи, обрезав привязку.

На поляне стало тихо, так тихо, что слышно было, как за перестрел от святилища звонко орёт на ветке ворона.

Бык рванулся, но кмети вцепились в его рога, пригибая голову к земле, огромное чёрное тело налилось силой, готовое вмиг отринуть обоих кметей. Всеслав встретился взглядом с налитыми кровью, огромными выпученными глазами быка, принял в себя ярость Велесова любимца, вцепился в них ответным взглядом, сделал шаг навстречь, чувствуя, как наливаются какой-то неведомой до сих пор силой руки и ноги, как мягко сминается под ногами земля, словно при поступи Святогора, каменистая почва святилища. Спину свело судорогой, глаза всё так же неотрывно глядели в глаза быка. А огромный чёрный зверь медленно двигался навстречь, волоча на своих рогах обоих Несмеяна и Витко — и шёл всё медленнее, словно идти ему было всё труднее и труднее, словно лилась из горящих синим пламенем глаз полоцкого князя некая сила.

За спиной князя встал кто-то могучий и невидимый всем остальным, но Всеслав знал — вот он, тут. Оглянись — и увидишь.

Но оглянуться было нельзя. Чуть оплошай — и бык почует свою силу, и твою слабость.

Бык хрипато взревел и ринулся навстречь князю.

Сошлись около самой капи Велеса, выставленной ради встречи с князем и такой значимой жертвы из храма на широкий двор святилища.

Бык вновь взревел, коротким движением могучей головы стряхнул с рогов кметей и встретился с князем лицом к лицу.

Но было поздно.

Князем уже двигала могучая сила божества, его руками сегодня водил сам Велес. Княжьи кулаки сомкнулись на рогах лесного витязя, бык рванулся, освобождая голову, попавшую в новый полон — всуе! Князь неуклонно гнул голову быка к подножию Велесова капа, и, наконец, одним рывком швырнул зверя на колени и, крутанув рога, сквозь торжествующий рёв толпы и шум крови в ушах услышал противный хруст сломанных шейных позвонков быка.

Зубр ещё не понимал, что он уже мёртв, он ещё свирепо, со свистом дышал сквозь полнящиеся пузырчатой, кипящей кровью ноздри, ещё рыл землю копытом, цепляясь за случайную выбоину в гладко утоптанной земле двора. Но он был уже мёртв, он уже был на горбатом радужном мосту, и видел сквозь розовый туман в глазах огромную фигуру Лесного Властелина, Владыки Зверья, рогатого и закутанного в медвежью шкуру.

Князь коротким движением вырвал из ножен длинный обрядовый нож (не стальной нож, кремнёвый, прадедовского обычая!) и перерезал становую жилу быка. Кровь хлестнула к подножью капа, обагрила землю и дерево. Могучие ноги зубра подкосились, он грузно повалился и грянулся оземь — дрогнула земля, дрогнул кап. Князь едва успел отскочить, выпустив огромную бычью голову.

Не бойся, малыш, — сказал тихо Владыка, и зубр несколько раз крупно вздрогнул и затих, щедро траву поливая кровью.

Он стоял, глядя странным взглядом в огромные фиолетовые глаза, полные медленно остывающего огня и нечеловеческой злобы.

Огромная сила, данная князю на миг, уходила, оставляла его, и Всеслав даже пошатнулся на миг — таким слабым он казался сам себе теперь, после того, как Владыка Зверья оставил его. Но Он всё время был здесь, рядом, и Он не позволил князю упасть. Всеслав ясно ощутил незримую руку на своём локте и выпрямился на слабых подгибающихся ногах.

И услышал торжествующий рёв народа окрест, и птичий грай, — встревоженная птица стаями реяла над лесом, не в силах понять, с чего так орут эти двуногие. И пугала птицу огромная, надмирная сила, коя сейчас сгустилась над этим лесом…

Волхв зачерпнул густую горячую бычью кровь обеими руками, и Всеслав, понимая, ЗНАЯ, что будет дальше, послушно склонил голову. Кровь потекла по лбу, по лицу, тёплыми струйками стекая по волосам и щекам.

И тогда князь, наконец, оборотился. И успел увидеть над вершинами леса полутень-полупризрак — огромное бородатое лицо, неуловимо переходящее в медвежью морду, могучие турьи рога, лёгкую улыбку и одобрительный взгляд нечеловечески мудрых проницательных глаз.

— Возьми узду… — обронил Славимир коротко. Они уже снова были в храме. У ног Перуна, которые как-то незаметно сливались с дубовым столбом — кап словно вырастал из дерева — лежала уздечка, отделанная изузоренным серебром. Была ли она до сих пор альбо нет — князь не мог бы сказать уверенно даже сам наедине с собой. Дорогая работа, и каждый узор наверняка что-то значит — не всем дано ведать древние резы и письмена, только волхвам. Даже князь знал только некоторые из них.

Воля Велеса была явлена сразу же, теперь осталось узнать только волю Перунову.

Всеслав невольно поднял глаза, встретился взглядом с глазами Перуна — на гранях рубинов дробились отсветы огня на жаграх. В душу вдруг вступило что-то могучее, что-то неведомое до сих пор распахнулось перед князем, он ощутил в себе силу и уверенность.

Присутствие чего-то неведомого, непознаваемого, тут же сгинуло, оставив ощущение силы.

Уздечка оказалась довольно тяжёлой — взнуздать придётся сегодня отнюдь не простого коня.

Впрочем, обуздывать коня Всеслава не допустили — Славимир взялся сделать это сам.

— Тебя, княже, он к себе и не подпустит, уж не посетуй, — сказал волхв, и князь отступил со странным, смешанным чувством облегчения и разочарования.

Вскоре коня вывели, и Всеслав восхищённо присел. Вороной жеребец, истинный Перунов скакун (только крыльев не хватает!), чёрный, как смоль, без единого белого пятнышка, танцевал на тонких длинных ногах, норовисто бил по земле некованым копытом, тряс гривой, горделиво выгибал шею и свирепо косил налитым кровью круглым глазом. Видно было, что этот конь никогда не носил на себе седока. Никого из людей.

Всеслав безбоязненно протянул коню ломоть хлеба, посыпанный крупной солью — любил коней. Жеребец недоверчиво покосился, фыркнул, но руки не укусил и хлеб принял, щекотнув княжью ладонь жёсткими волосками на мягких бархатных губах и тёплым дыханием. Князь взялся за уздечку. Трое младших волхвов уже уложили коню под ноги короткие тяжёлые копья, и все затаили дыхание.

Первое копьё конь переступил легко и уверенно. Второе — с каким-то колебанием, словно что-то почуял. Косил на князя налитым кровью взглядом, но — шёл.

А потом — упёрся.

Гневно захрапел и заплясал, задирая голову. Наконец, дал всё же себя понудить, шагнул… споткнулся о копья и едва не упал на колени. Волхвы и гридни дружно ахнули, конь испуганно прянул, вырвал узду из рук князя. Но его уже никто не ловил. Волхвы дружно кинулись разглядывать след. Славимир несколько мгновений глядел на следы конских копыт с обеих сторон от копья — правым копытом конь переступил, а левым — недошагнул. Наконец, волхв поднял голову, встретился глазами с вопрошающе-испуганным взглядом князя и мрачно-утвердительно кивнул.

2. Словенская земля. Новгород. Весна 1065 года, травень

Первый солнечный луч пробрызнул багряным золотом по окоёму, и почти тут же по городу запели петухи — третьи за нынешнюю ночь. Небо над окоёмом побагровело, а над этим румянцем уже наливалась ярким хрустальным светом утренняя весенняя лазурь, вытесняя остатки ночных сумерек.

Князь Мстислав Изяславич встречал рассвет по своей давней привычке, сидя на баляснике узорного резного гульбища княжьего, отцова — да нет, теперь уже давно не отцова, а его, Мстиславля! — терема. Он любил встречать рассвет, любил дивоваться городом, что вольно раскинулся над пологими берегами Волхова-Мутной, длинной чередой заполняя откосы, вздымая гряды бревенчатых стен над мутной водой великой реки. Любил ещё с тех времён, когда княжичем был. Любил и сейчас, новогородским князем будучи, когда отец — на великом столе киевском.

Мстислав Изяславич криво усмехнулся. Князь великий! Дед Ярослав Владимирич, великим князем будучи, всю Русь одержал в руках, а отец… В Чернигове Святослав, на Тьмуторокани — Глеб Святославич. В Переяславле — Всеволод. В Полоцке — Всеслав, на Волыни — Ростислав. Да тут ещё Ростислав и на Тьмуторокани уселся, Глеба согнал…

Князь Мстислав тряхнул головой, отгоняя вздорные мысли — до сих пор не доводилось оспаривать волю покойного деда, рассадившего их по столам в городах. Ведь верно рассудил он — никого без стола не оставишь, неприлично то для князя. Даже и у Всеслава Полоцк отнять было бы нелицеприятно и неправильно, хоть тот и вовсе — изгой из изгоев.

Послышался голос из-за спины:

— Прости, княже…

Князь обернулся и встретился глазами с острым — уколоться можно! — взглядом ближнего гридня. Из-под светлых нерусских бровей глядели холодные серые ливские глаза.

— Чего там стряслось, Тренята? — невольно встревожился Мстислав, словно что-то почуя. На деле белобрысого гридня звали Тройнатом, но он давно уже навык к словенскому назвищу, которым его кликали и князь, и товарищи.