Иннокентий Сергеев - Электрическая рапсодия

• Название: Электрическая рапсодия
• Автор: Иннокентий Сергеев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Скоро время, отпущенное мне, истечёт, и я никогда не узнаю, какой могла бы быть ночь, а утро каждый раз оказывается таким, каким я его знал всегда. Ветер и шум прибоя во тьме тумана.

Я позвал её, и она пришла, просто потому что больше идти некуда. Мы могли бы придумать историю, прекрасную как те, что мы слышали, стоит лишь захотеть... Но в конце концов мы бы всё равно поняли, что единственное, что нас держит - это то, что нам некуда идти, а значит, незачем разлучаться. Я не выбирал её, а она не выбирала меня. Просто мы встретились. Так получилось - и она, и я искали одного и того же, и наверное, искали бы ещё долго. Нужно лишь захотеть...

У меня был её телефон, и я позвонил ей. Она сказала: "Я думала, что никогда больше не услышу твой голос". А я сказал: "Когда тебе захочется остаться одной, приезжай ко мне". И она сказала: "Я приеду сейчас, можно?" И я сказал: "Да".

Родственников не выбирают, и мы не выбирали друг друга.

3. Это и был джаз

Порою невозможно поверить, что это всерьёз. Она оборвала лепестки с цветка шиповника и бросила его на влажный асфальт, и пошла дальше вдоль сходящихся рядов белых и серых зданий в бледных сумерках, и скоро взойдёт солнце, и мы поймём, что всё это было неважно. Она никогда не вернётся. Ещё нет машин, и людей ещё нет на улицах, и я вернусь домой и лягу спать, хотя это так скучно, и проснувшись, пойму, что всё это было неважно, и ничто не изменит того, что было и будет в моей жизни, и я пойду дальше рядами безликих домов, и все будут спать, и никто не узнает, что я уже был здесь, и что она ушла. Цветы шиповника в запоздалом майском тепле, и уже июнь, и наверное, мне пора возвращаться. Пора возвращаться, полно, уже темнеет, и на улицах становится небезопасно, дворы стихли, и улицы, и в магазинах выключен свет, и включена сигнализация, и не нужно. Можно было сделать так, а можно было иначе, и счастье казалось тебе таким близким, ты был меньше чем в полушаге от победы, и стоило протянуть руку... а можно было и не протягивать, к чему этот труд... сегодня ты мудр и знаешь, что всё это было неважно, всё могло случиться и по-другому, но и тогда не могло бы повлиять на то, что неизменно - мировые законы и твой жребий, и путь к счастью или снежным вершинам, попробуй, представь их в воображении, когда вернёшься в свою тёмную комнату сегодня, в комнату, выходящую окном на другие окна, в комнату с открытым окном и летними закатами, и зябкими предрассветными сумерками, которые тайна, и зеркалом, крестовиной окна и кипятильником в фарфоровом чайничке, и твоей кроватью с продавленной сеткой, в комнату, где до утра ты будешь один, и будет утро, и завтра ты встретишь рассвет и ляжешь спать, потому что захочешь спать, а когда проснёшься

Лето уходит, будет и ещё лето, и женщины ещё не раз будут извиваться в танце по ежевечерней программе, и ты будешь презрительно кривить губы, а платить предоставишь другим, и никто не заметит тебя среди них, и ты не отличишь её от других женщин, когда будешь пытаться воссоздать её лицо по памяти, и она ушла и не вернётся, и это неважно, и ты можешь купить одно облегающее платье на всех, на всех женщин, и чёрные очки, и пятнистую косынку, одну на всех, и парик и надевать его на всех женщин, которые будут изображать то, что ты захочешь от них, пока ты не разоблачишь их обман, а ты можешь сделать вид, что ни о чём не догадываешься, и тогда вы будете играть в игру, где они будут той, что ушла, а ты - никем, и никто не догадается, и это неважно, неважно, слышишь, неважно! Вы вместе встретите предрассветные сумерки, она будет спать и дышать тебе в плечо, лёжа рядом с тобой в постели, и её голова будет лежать щекой на подушке, и если она вдруг откроет глаза, ты сможешь закрыть глаза и притвориться спящим. Стоит ли писать ловкие письма, чтобы оправдаться в неловкой жизни, стоит ли писать ловкие письма без адреса, и наверное, даже без адресата, и пусть они все играют в эту игру, а ты нарисуешь им маски в голубых и красных тонах, и маски, окрашенные охрой, как на иконах, или гипсовые маски, маски из папье-маше, лица женщин, которые никогда не уйдут, и женщин, которые никогда не вернутся, и никто не будет знать, было ли это когда-нибудь важно, и ничто не повторится вновь, ты можешь проснуться в чужой комнате, если захочешь, (красиво обставить провал - не это ли способ убедить себя в победе или в том, что всё могло случиться иначе), и вот ты стоишь, победитель на синих досках подмостков, и ловишь в ладони охряные цветы осени, и воспламеняешь сложенные из сухих сучьев и старых декораций костры своей памяти, и некстати закашлявшись от дыма, что придаёт всему видимость реальной жизни, уходишь, держась за перила, чтобы не упасть, поскользнувшись на мокрых ступеньках, осень сгорает дотла, снег заметёт следы, и она не найдёт тебя даже для того, чтобы разоблачить твой обман или вернуться, она никогда не вернётся, и снег заметёт все следы, а завтра

В серых холстинах они приходят, в сумерках до рассвета, чтобы успеть переодеться перед дневным представлением, которое всё равно состоится, даже если начало будет неуспешным, и зрители будут тупо дремать и сетовать на зябкость и ранний час, и на то, что занавес открылся с опозданием на одну почти докуренную сигарету, и на что-то ещё, что в такую рань нельзя выпить, и вообще, они пришли оттянуться, а вы, едва успев переодеться к выходу, играете коварных любовников, соблазняя собственных жён, и нацепив бумажные маски воинов и шутов, устраиваете на наших глазах оргию, а мы не можем выпить даже бутылочку пива, и что это за дело, когда сатиры отплясывают на женских платформах, а не копытах, и почему лишь на сцене происходит то, что должно принадлежать нам! Не лучше ли просто спать и видеть сны, но сны непредсказуемы, зато их можно забыть и увидеть новые, чтобы видеть сны не нужно вставать в такую рань, чтобы видеть сны, не нужно думать и платить за других, и оплачивать расходы чьих-то любовниц. И не пора ли уже собирать ветошь для костров, мы все на одной сцене, где летом играют осень, а осенью - лето, и так наступает зима, и в окнах зажигают свет, а за окнами падает снег и тает, потом вода замерзает, и на дорогах становится скользко. Я так редко вожу машину, что мои знакомые боятся со мной ездить, и только она одна могла не побояться сесть рядом со мной, да и то, не зная меня, и лишь потому, что время было уже позднее, и нужно же было как-то добраться до дома.

Она говорит, что не любит джаз, но понятия не имеет, что это такое, и мы не скажем ей, и проснувшись, она удивится тому, что оказалась в незнакомой комнате, и вздрогнув от чьего-то присутствия рядом с ней в постели, вдруг всё поймёт, но мы ничего ей не скажем, и она так никогда и не узнает, что это и был джаз.

4. Пастушка

Она гасила свечи в моей комнате, накрывая каждую ладонью и не боясь обжечься, а я смотрел на неё, лежа в постели и боясь пошевелиться, как будто от этого зависела прочность стен и оконных стёкол, и зима могла ворваться сюда метелью и холодом снега,- я смотрел, как она гасит свечи. Потом она стала раздевать себя, и её движения создавали графику театра теней на бледных от лунного света обоях стен. Она легла рядом со мной и назвала меня по имени, и тогда я пошевелился. Теперь бояться было нечего - я мог отвернуться к стене и притвориться спящим или повернуться к ней и принять бой. Фанерная дверь. За стенами переодеваются ко сну люди и гасят свечи, всё обошлось без скандалов, и можно считать, что бал удался. Сегодня бал почтила своим присутствием сама госпожа *** и, обронив веер, произнесла шутку, которой все ответили почтительным смехом,- положительно, бал удался, и теперь они гасят свечи и переодеваются ко сну. Имена порхают над нами как незрячие бабочки в темноте наших спален. Почему же я всё не решаюсь закрыть глаза, хотя и выпил совсем немного, и голова не кружится, а я почему-то всё не решаюсь закрыть глаза.

Я поворачиваюсь к ней, но она уже спит.

Статуэтки, украшающие мрамор перил, как выбеленные ветром и дождями кости умерщвлённых зверей. В садах луны и в садах солнца. Женщины повелевают нам оставаться и ждать, каждый раз оставаться и ждать новый выход. Или новую выходку. Бутерброд за столиком придорожной кухни, закрытая изнутри на ключ комната в мотеле с видом на автостоянку. Я потею от волнения, когда они в первый раз делают это со мной, а они умеют видеть и слышать, и даже дышать в своих масках, как будто срослись с ними, и если это искусство, то я обречён. Я вечно буду неправ, потому что искусство - это путь к новой заре, а я каждый раз буду возвращаться сюда. Но что это. Вокруг всё те же лица. Они возвращаются. Они называют искусством прыжки по сцене под звуки умирающих скрипок, что изображают вспыхивающие в агонии свечи. Уметь погасить их, не обжегши руку. Уметь правильно угадать имя в темноте, когда ложишься в постель с мужчиной - она научилась этому.

Она уснула, и я отворачиваюсь к стене.

Рассвет в пустых комнатах, на бледных стенах, на лицах спящих и в зеркалах. Увидеть тебя и стать прозрачным, чтобы не вспугнуть твои сны. Или стать невидимкой.