Венди Голдман - Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий

• Название: Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий
• Автор: Венди Голдман
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8243-1408-3

В.З. Голдман исследует социальную механику террора, показывает, каким образом репрессии превратились в массовое явление не только по количеству жертв, но также по числу преступников, которых они породили. Она широко использует уникальные архивные данные, которые до сих пор были засекреченными и недоступными для исследователей. Новые документы позволили отойти от прежних представлений, что единственным фактором развязывания террора стало стремление Сталина сосредоточить всю полноту власти в своих руках.

Автору книги удалось проследить, как террор, развязанный сверху «сползал» вниз через бюрократический аппарат профсоюзов, поразив на своем пути ВЦСПС, фабричные комитеты профсоюзов и его рядовых членов. Террор, утверждает она, был расчетливо направленным сверху ударом против оппозиционеров и «врагов народа», который повлек за собой массовую панику, коренным образом изменившую взаимоотношения в каждом советском учреждении, на каждом предприятии. «Саморазоблачения» захлестнули страну Никто не мог понять критериев, на основе которых выбирались жертвы, как и почему недавние друзья, родственники, знакомые, мужья и жены, в один день объявлялись «вредителями», «врагами народа» и прямо на партийных и профсоюзных собраниях арестовывались НКВД.

Исследование представляет интерес для историков советского периода, политологов и социологов, интересующихся вопросами политического, насилия, мобилизации народных масс и популистской компоненты террора, а также для всех, интересующихся советской историей.

---

Секретарь парткома завода «Серп и молот» А. И. Сомов прибыл на собрание поздно, так как задержался на общегородском собрании.{175} В отсутствие секретаря его заместитель открыл собрание, рассказав в короткой речи о препятствиях, мешающих выполнению плана: «Вот почему сегодняшнее совещание обязывает нас указать не только причины, известные каждому из нас, но и рассказать относительно того, какие причины тормозят выполнение производственной программы, незаметные нам в явной форме, например, вредительство. А сейчас, когда контрреволюционная троцкистско-зиновьевская группа показала свое лицо, находятся люди, сочувствующие ей, но не показывающие себя явно скрывающими работу». Однако директор завода Степанов эту идею не поддержал. В своей программной речи он сконцентрировался на конкретных технических проблемах. Например, это открытый горн, из которого лилась расплавленная сталь — здесь без конца совершалось «головотяпство». Тонны стали были испорчены, так как кран и ковш не были готовы к разливке. Когда бригадир в свое оправдание заявил, что в цеху не хватает рабочих, Степанов резко возразил, что крановщик (коммунист!) ушел из цеха в критический момент: «Ковш не был подан, не потому, что он не был готов, а потому что не было крановщика. — Я спросил рабочего, где он был, — на что рабочий ответил: “Я искал классовых врагов”. — И я сказал ему: “Вводить в заблуждение директора, говорить, что рабочих не хватает — это же сбивает с толку”». Как разъяснил Степанов, классовыми врагами являются те люди, которые плохо выполняют свою работу.{176}

В проблемах мартеновского цеха попытался обвинить вредителей и парторг фасонно-литейного цеха Изотов. Он объяснил, что когда сломались краны, бригадир и механик ушли в отпуск. Рабочий по фамилии Минц пытался устранить поломку. Ремонт, который должен был быть произведен в течение менее одного часа, продолжался двадцать часов. В результате сорок тонн расправленного металла были разлиты одним 25-тонным ковшом. Изотов утверждал, что Минц вывел краны из строя намеренно, чтобы убить рабочих. Он заявил негодующе: «Получилась бы крупная авария. Всех рабочих сожгли бы». Все собравшиеся знали, что ремонтные работы часто занимали больше времени, чем необходимо, так как очень трудно было достать необходимые запчасти. И все же Минц, единственный человек, взявший на себя ответственность и старавшийся починить сломанное оборудование, был арестован как троцкист.{177} Его сделали самым настоящим «козлом отпущения».

Однако Степанов отказался возложить вину на Минца. Он резко заметил, что механик никогда не удосуживался докладывать о поломке кранов, и что, когда бригадир ушел в отпуск, механик быстро последовал за ним. В производственных проблемах Степанов обвинял бригадиров цехов, которые, по его словам, пребывали в «отпускном настроении», думая о курортах. Координирование между количеством рабочих и наличием сырья было слабым. Иногда рабочие сидели от нечего делать; в другой раз не хватало рабочих рук. Степанов рассказал: «Как-то ночью пошел я в цех. Рабочие обступили: “Товарищ Степанов, работы не имеем, заработка не будет”». В то же время начальник смены, коммунист, заявляет, что у него нет рабочих. Степанов заявил, что хороший бригадир мог поддержать своих рабочих и выполнить план. «Вот сталепроволочный цех взять, — сказал он, — там три смены. В одной из них полностью весь состав есть. Вот это начальник смены! У такого рабочие не бегут. Здесь нет текучести. Начальник не ноет. У него план на 100% выполняется. Три начальника смены и три разных работы. У одного — бегут рабочие, а у другого — нет». По мнению Степанова, производство является основным испытанием политики. Человек, плохо выполняющий свою работу на заводе, не может считаться хорошим коммунистом. С другой стороны, плохая работа не является преступлением. Директор отметил: «А в канатке — 130-140% выполнения программы, а мартен не работает. А так тоже коммунисты. Что это — глупость или преступление?» Он утверждал, что ошибки в работе у мартеновской печи были результатом «глупости» и именно безответственные члены партии, а не преступные террористы, были источником проблем на заводе.{178}

Большинство членов парткома поддержало Степанова. Они только на словах признавали возможность «вредительства», но их внимание легко было отвлечь местными заботами. Когда заместитель директора завода Богданович, высказал мнение, что плохая работа была результатом недостаточной «большевистской убежденности в решительной борьбе против контрреволюционеров», он быстро отвлекся от этой темы и занялся более трудноразрешимым вопросом: домашние животные в общежитиях. Секретарь парткома листопрокатного цеха Орлов, пожаловался, что рабочие расстраиваются из-за того, что им запрещено держать в бараке даже котенка. Богданович, полностью забыв о контрреволюционерах, с негодованием ответил Орлову: «Мы вселили товарища из вашего цеха в общежитие, и он, прежде всего завел, в своей комнате курицу». И с сарказмом добавил: «Можно заводить в комнате кур, коров и свиней, но когда будет сарай, не в комнате. В комнате куры засоряют коридоры. Не дело, чтобы в коридорах общежития ходили куры». «Дело не в кошках, а в том, что мы теперь плохо работаем», — заключил он.{179}

В общем, члены партии не восприняли серьезно обвинения во вредительстве. Когда двое рабочих из цеха холодного проката подрались, один назвал другого «сволочью». На что тот ответил: «Я тебе товар не сдам». По словам Сомова, товар оставался в цеху в течение десяти дней. «А начальник цеха смотрит, как они дерутся, — заявил Сомов. — Я это расцениваю, как вредительство». Однако Д. Сагайдак, начальник цеха холодного проката полностью игнорировал обвинения Сомова во вредительстве. Он рассмеялся в защиту своего цеха: «Неверно. Продукция в цехе не лежала десять дней».{180}

Атмосферу собрания отличала добродушно-веселая терпимость даже по отношению к тем, кого партийные руководители официально обвинили во всех прегрешениях. Члены партии с легкостью шутили о «кулаческом» прошлом вновь поступивших на завод рабочих. Начальник сталепроволочного цеха Боголюбский объяснил, что в его цеху не хватает рабочей силы: «Мы послали человека в Рязанскую губернию для вербовки рабочих из колхозников…» Степанов прервал его: «У него восемь человек исключили из партии как кулаков, — они ему привезут!». Участники собрания разразились смехом.{181} Члены партии пока еще могли шутить над пылкими политическими разглагольствованиями, исходящими из Москвы. Они не чувствовали необходимости демонстрировать свою лояльность советскому социализму, которая была основана на их преданности заводу, а не на возможности разоблачать своих товарищей.

На заводе «Серп и молот» было немало проблем, и члены партии не задумываясь винили в этом друг друга. Все же обвинения не имели политического характера. Если Степанов обвинял бригадиров за проблемы на заводе, то они, в свою очередь ставили ему в вину трудности с поставками сырья, оборудования, дефицит рабочих кадров. Парторг листопрокатного цеха утверждал, что цех не смог выполнить производственное задание, потому что работал на низкокачественном угле. «Наш цех мог бы выполнить план, если бы мы получили помощь сверху, — сказал он Степанову. — Дайте нам хороший уголь». Он также отметил, что производительность труда могла быть выше, если бы в цеху работали вентиляторы, на что постоянно жаловались рабочие горячих цехов. Орлов — секретарь парткома листопрокатного цеха — ссылался на непрерывные поломки валков прокатного стана.{182} Валки были всего лишь одним из множества примеров поломок и перебоев в работе, которые мешали рабочим и руководству предприятий по всей стране. Для ускорения индустриализации было закуплено новое оборудование, стоившее миллионы золотых рублей, но только несколько человек могли его установить, привести в действие или отремонтировать.

Некоторые члены партии упрекали рабочих, особенно вновь прибывших на завод, в «плохих настроениях». Хотя газеты почти полностью умалчивали о проблемах колхозов, рабочие, регулярно навещавшие своих друзей и родных в деревне, рассказывали по возвращении о неурожае, голоде и трудных условиях жизни. «Настроения отсталых колхозников оказывают влияние на рабочих, которые проводят там отпуска, — отметил заместитель секретаря парткома. — Эти настроения приносятся сюда». Например, крестьяне Рязанской области были недовольны до такой степени, что партийные организаторы придумали эпитет «рязанское настроение» для описания огорченного настроения рабочих, вернувшихся из провинции. Некоторые бригадиры жаловались, что рабочим не хватает трудовой дисциплины. Начальник сталепроволочного цеха Боголюбский сообщил: «У нас в цеху прогулял мастер, кое-кто опаздывал на работу. Есть рабочие, которые ставят ультиматум: “Выдашь — не сделаю”».{183} Сокол, парторг калибровочного цеха жаловался, что заводской врач освобождал рабочих от тяжелого труда при малейшей жалобе с их стороны, переводил на более легкую работу и считал необходимым предоставить им отпуска. Особенно его возмущало трудовое законодательство, согласно которому руководители были обязаны переводить на более легкую работу беременных женщин. «Это развращает рабочих, — заявил он. — Ко мне приходит женщина, правда, беременная и говорит, что не может в ночной смене работать, и врач ей говорит, что может работать только утром. Работает она за мотором, сидеть семь часов на моторе может только утром».{184} Сомов, секретарь парткома, сердито ответил Соколу, заметив, что бригадиры часто игнорируют приказы врачей: «Врач рекомендует предоставить легкую работу, а начальник цеха переводит его на “легкую работу” на мусор, а это — еще тяжелее. Там он должен мусор собирать да коробки поднимать. Работа физически тяжелее». Он упрекал бригадиров за непростительно грубое поведение: «Варварское отношение к рабочим видим сплошь да рядом». Он отметил также, что текучесть рабочей силы является серьезной проблемой для всех промышленных предприятиях Москвы: «Ни в одном цеху ни начальник цеха, ни начальник смены не спросил, почему люди уходят, почему текучесть в цехе. Мы только говорим, что рабочие заявляют, что жить негде, посылаем их в партком, в завком, к директору, как будто у директора или в парткоме есть комнаты. А нам до этого дела нет».{185}