Моисей Кроль - Страницы моей жизни

• Название: Страницы моей жизни
• Автор: Моисей Кроль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-93273-27

Имя Моисея Аароновича Кроля (1862–1942) вряд ли знакомо широкому кругу читателей, но оно наверняка известно специалистам по истории «Народной воли» и политической ссылки в Сибири, специалистам по истории евреев в России и Западной Европе, а также этнографам-сибиреведам. Неординарность личности М.А. Кроля – в сочетании самых разнообразных видов деятельности, каждая из которых выявляет в нем и профессионала высокого уровня, и человека, способного предъявить нравственный счет окружающему миру и прежде всего самому себе.

---

Лама умолк. Молчал и я. Сказалась ли усталость после тяжелого переезда или у меня была потребность продумать все то, что в этот день мне пришлось увидеть и услышать, но наша беседа больше не возобновилась. Каждый из нас думал свою думу. Вскоре я и Маланыч простились со святым ламой, условившись с ним, что мы посетим его на другой день вечером.

Снова мы в гостях у Цыденова. Он сидит в глубине юрты неподвижно. Только пальцы его шевелятся, перебирая четки. Он, по-видимому, погружен в какую-то глубокую думу, и я не решаюсь нарушить его сосредоточенное молчание.

Но вот его взгляд оживляется, он смотрит на меня пытливо и задает мне такой неожиданный вопрос:

– Вы давно уже, наверное, не слышали музыки?

– Да, очень давно, – ответил я, немало удивленный.

Тогда святой лама с живостью встал, подошел к какому-то небольшому ящику и завел его.

Раздались мелодичные звуки, и я, к своему великому изумлению, услышал вальс из «Корневильских колоколов».

Трудно передать, какое впечатление производили звуки веселого опереточного вальса в полутемной юрте «святого».

Лама вернулся на свое место. На полу у дверей темнели силуэты Маланыча и хуварака. Все молчали, а звуки лились… Я задумался, и мои мысли меня занесли далеко.

– Не о любви ли вы думаете? – раздался вдруг голос ламы. Я вздрогнул от неожиданного и странного вопроса.

– Нет, совсем о другом, – ответил я с досадой.

– А разве вы не скучаете по молоденьким девушкам?

Вопрос ламы меня сильно покоробил своей неделикатностью.

– Нет, мне теперь некогда думать о таких вещах, – ответил я весьма сухо.

– А я думал, что вы по ним скучаете, – не унимался лама, – «ноены» (русские чиновники) их очень любят.

– Я не «ноен», – заметил я, – да и не все «ноены» так сильно тоскуют по девушкам, как вы думаете.

– Отчего же не тосковать? Ведь вы не «тойн» (монах). Вы молоды, вам бы и наслаждаться жизнью.

– Я хоть и не «тойн», но меня могут занимать совсем другие мысли. Кроме того, у нас серьезные люди думают, что не следует давать волю всякому желанию.

– Удивительные вещи вы мне рассказываете! – заметил серьезно лама. – А много у вас таких людей?

– Пока еще немного, но число их постепенно увеличивается.

Лама умолк и снова весь ушел в себя.

Мне было не по себе. Очень уж грубо лама подошел к интересовавшему его вопросу. Я знал, что у бурят понятия о брачных и внебрачных отношениях между мужчиной и женщиной совершенно иные, чем у цивилизованных народов, – все же настроение мое было испорчено и, побыв у ламы для приличия еще короткое время, я с ним простился и ушел к себе.

На следующий день Цыденов пригласил нас к себе утром. Мы пришли в назначенное время, но сразу заметили по лицу ламы, что он имеет намерение поговорить со мною о многих вещах. Он был очень оживлен, глаза его горели. В юрте, кроме нас, никого не было. Обменявшись со мною обычными приветствиями, он сразу приступил к беседе на тему, которая им, по-видимому, была заранее обдумана.

– Я знаю, – начал он, – что ваши ученые давно уже убеждены в том, что земля имеет шарообразную форму, но это большая ошибка.

– Как ошибка! – воскликнул я невольно. – А знаете ли вы, почему наши ученые так думают?

– Нет, – признался Цыденов откровенно. Тогда я в возможно доступной форме объяснил ему сущность открытий Коперника, Кеплера, Ньютона.

– Да это все выдумки! – с горячностью сказал он.

– Нет, не выдумки, а гениальные открытия, давшие впоследствии ученым возможность с точностью высчитать пути вращения Земли, Луны и других небесных тел, определить скорость их движения, их объем, состав и т. д.

– Как можно было узнать объем и состав Луны, когда она так далеко от нас? Вы видите, как вы наивны и легковерны! Ведь это все бредни. Так же грубо вы ошибаетесь, утверждая, что Земля имеет форму шара. Вас ослепляет компас. Он всегда показывает север потому, что там находится гигантский камень – магнит. Вы блуждаете по плоской поверхности и, руководствуясь компасом, описываете по ней круги; поэтому вам кажется, что Земля похожа на шар – у вас головокружение.

Напрасно я доказывал Цыденову, что мы отнюдь не рабы компаса и что мы пользуемся им лишь как инструментом, дающим нам возможность в каждый данный момент определить, в каком месте земного шара мы находимся. Лама упорно стоял на своем.

– Теперь я еще лучше понимаю, – сказал я ему, – почему в старину так трудно было убедить людей, что Земля кругла, и почему ученых, доказывавших, что Земля вертится вокруг Солнца, сжигали на кострах.

– Да этих сумасшедших и следовало сжигать! – запальчиво воскликнул Цыденов.

Я был поражен этим восклицанием и сказал ламе с укоризной:

– Как вы, последователь всемилостивого и всепрощающего Будды, можете относиться так нетерпимо к чужому мнению?

Но я был совершенно обезоружен, когда лама в ответ на мой вопрос рассмеялся хорошим, добродушным смехом.

– Какую же форму имеет Земля по вашему мнению? – спросил я ламу.

– Она плоская, немного выпуклая «пупком».

– И держится на трех китах?

– Нет, это басни! Она висит в пространстве.

– Что же ее держит в этом пространстве?

– Сквозь Землю проходит нечто вроде трубы, и в этой трубе дуют постоянно вихри; вот эти вихри и тяга в трубе и держат Землю в воздушном пространстве.

– И вы думаете, что это убедительное объяснение? – спросил я.

Лама снова рассмеялся и заметил, что его объяснение не хуже и не лучше, чем изложенная мною теория.

Так он и остался при своем мнении. Но его любознательность не была утолена.

– Оставим в покое вопрос о форме Земли, – сказал он. – А вот меня интересует еще следующее. По нашему учению, мир состоит из пяти элементов – воды, земли, огня, дерева и железа. Ваша наука, я слышал, не признает этого деления. Почему?

– А потому, что наша наука давно уже умеет разлагать эти элементы на составные части. Она доказала, что в мире существует много десятков элементов, и то еще не все элементы открыты. Воду, например, наша наука химия разложила на два элемента – кислород и водород, из которых каждый представляет собою невидимый и не имеющий запаха газ.

– Как же они узнали об их существовании, если их не видно, у них нет запаха?

Я уклонился было от ответа, ссылаясь на то, что мое объяснение ему покажется совсем не убедительным, но лама так настойчиво просил, чтобы я ему все растолковал, что мне пришлось пуститься в очень подробные объяснения, как химия устанавливает свойства элементов, как она разлагает сложные тела на их составные части и т. д.

Лама отказывался верить моим словам, находил мои объяснения фантастическими и все же просил дальнейших разъяснений. Он страстно со мною спорил, моментами в очень резкой форме, возражая мне доводами, заимствованными из тибетской «науки». И всего характернее было то, что свои аргументы он приводил с удивительной убедительностью, как бы нелепы они мне ни казались. Напротив, самые неопровержимые, на мой взгляд, мои доказательства не только его не убеждали, но порой вызывали у него смех.

По-видимому, и лама чувствовал, что когда мы беседуем о научных вопросах, мы говорим на разных языках, потому что в самый разгар нашего разговора он вдруг заявил:

– Знаете что, прекратим научные споры. Скажите мне лучше, какова ваша вера.

Вопрос о религии вводил его в область, где он чувствовал себя лучше всего. Религия была для него тем миром, которым он жил и дышал. Ей отдавал он весь жар своей души, весь пафос своей кипучей натуры.

Но мне он задал очень трудную задачу – в доступной форме изложить ему мое выношенное долгими годами кредо. Как я понял, ламу интересовало не то, к какой религии я принадлежу официально, а то, во что верую и как верую. Уклониться от ответа было психологически невозможно, но откровенно рассказать малознакомому человеку, в чем моя вера, было очень трудно. Подумав, я сказал ламе следующее:

– Моя вера весьма древнего происхождения, и ее основная заповедь: возлюби ближнего, как самого себя. Она предписывает людям относиться друг к другу по-братски, жить в мире и согласии на началах справедливости.

– И много у вас таких верующих? – спросил лама.

– Формально эту веру исповедывают сотни миллионов людей, но следуют этому учению в жизни весьма немногие. А вера без дел мертва.

– Кто же эти люди, на деле выполняющие предписания вашей веры? Наверное, все люди науки?

– О, далеко не все ученые следуют этому высокому учению. Но есть много простых людей, живущих хорошей, чистой жизнью.

Лама меня слушал, широко открыв глаза. Мои слова были для него большой неожиданностью. И он по своей привычке погрузился в глубокую думу.

Чувствуя, что наша беседа больше не возобновится, я тихо поднялся и стал прощаться с ламой. Тот, точно очнувшись от глубокого сна, очень сердечно пожал мне руку. Так мы расстались, не условившись даже о новой встрече.