Грегор Самаров - Адъютант императрицы

• Название: Адъютант императрицы
• Автор: Грегор Самаров
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0060-8

В том включен роман известного немецкого писателя Оскара Мединга (псевдоним в России Георгий, Георг, Грегор Самаров), рассказывающий о жизни всесильного любимца императрицы Екатерины II Григория Орлова.

---

— Она не сделает этого, — воскликнул Салтыков, — клянусь вам в этом! Я ручаюсь своим словом и честью, что сам, после утверждения мирного договора, привезу вам вашу дочь.

— Хорошо, генерал! — сказал визирь. — Я привык уважать вас в бою и потому отнесся к вам с полным доверием: я верю и теперь вашим словам и поручаю вашей чести счастье моей жизни. Составим договор, я готов подписать его.

Он захлопал в ладоши. Его офицеры и адъютанты Салтыкова снова вошли в помещение.

В нескольких словах визирь объяснил, что пришел к соглашению с русским уполномоченным по поводу условий мира и в силу данной ему власти заключает договор, который отправит падишаху на утверждение.

Установленные условия были написаны на французском и турецком языках Салтыковым и переводчиком визиря.

Турецкие паши и беи мрачно устремили свои взоры к земле, когда услышали, чего потребовал победитель; но визирь спокойно склонил голову и объявил, что отныне заключен союз между всесветным падишахом и могущественной всероссийской императрицей, вследствие чего все турецкие и русские подданные с этих пор тоже должны быть друзьями.

Салтыков подписал документы. Снова слуги принесли кофе и трубки, и затем еще некоторое время просидели в дружеской беседе все эти воины, до этого времени часто встречавшиеся в беспощадных боях.

В тот же самый день Салтыков покинул Кючук–Кайнарджу, чтобы вернуться к Румянцеву.

Фельдмаршал обнял его с искренней благодарностью и поручил ему везти императрице весть о победе и получить от нее одобрение и утверждение столь быстро заключенного почетного мира. Громкие клики радости раздавались по русскому лагерю, когда Салтыков в своей дорожной карете, сопровождаемый сотнею казаков, выехал по дороге к Петербургу.

Также и Моссум–оглы тотчас отправил курьера в Константинополь, а затем одиноко заперся в своем помещении. Он известил своего врача, что болен и нуждается в покое.

Гордый мусульманин избегал встречи со своими соотечественниками, которых он вел в бой с надеждами на победу и на глазах которых теперь он подписал невыгодный мир по требованию победителей — презренных гяуров.

Глубокая тишина, царившая в Кючук–Кайнардже, была нарушена на третий день прибытием блестящего отряда всадников. Во главе ехал бледный, мрачного вида человек с черной жидкой бородой; его темные глаза смотрели холодно и отстраненно, тонкие губы были крепко сжаты, а кафтан сиял богатым золотым шитьем. На нем была зеленая чалма с султаном паши; множество турецких офицеров и большой обоз со слугами и вьючными лошадьми следовали за ним. Он спросил у турецких солдат, где квартира визиря, подъехал к деревянному дому, слез с лошади и, прежде чем слуги могли доложить о нем, вошел в помещение, где Моссум–оглы, глубоко погруженный в свои мысли, сидел на оттоманке; при этом сопровождавшие пашу остались у входа и грустными, торжественными поклонами приветствовали офицеров визиря.

Моссум–оглы вскочил и хотел выпроводить вошедшего, но, увидев зеленую чалму и знак паши, поднял руку для приветствия, хотя с удивлением отметил, что нежданный гость был совершенно незнаком ему.

— Мир тебе, светлейший визирь, — сказал паша, — Аллах да подкрепит тебя своей мощью, чтобы ты достойно и покорно, как подобает правоверному, принял печальную новость, которую я тебе привез. Пресветлый падишах Мустафа покинул земную жизнь и вознесся в блаженные высоты рая, а его брат и законный наследник Абдул Ахмет опоясан мечом Пророка и владычествует как преемник калифов над нами и всеми правоверными.

Моссум–оглы стоял некоторое время в полном оцепенении: Мустафа с самой юности был его милостивым другом и защитником, перед ним он, конечно, готов был отвечать за заключенный мир, к которому его принудили. Но Абдула Ахмета он не знал; наследник скрывался в глубине сераля, и визирь лишь редко видел его. Теперь Моссум–оглы стоял перед неизвестным, темным будущим.

— Да будет хвала Аллаху, — сказал он наконец, — что Он решит — хорошо и мудро. Насколько я, как и все правоверные, скорблю о потере всемилостивейшего падишаха Мустафы, настолько я молю всем сердцем Аллаха, да защитит Он великого нашего повелителя Абдула Ахмета.

— Да защитит его Аллах, — сказал незнакомец, — и да пошлет ему снова победу, которую Он отнял у наших воинов!

Моссум–оглы вздрогнул от холодного, резкого тона, которым незнакомый гость произнес эти слова.

— А кто ты? — спросил он последнего. — Как мне называть гостя, которого я приветствую всем сердцем, несмотря на привезенные им печальные вести? Я вижу знаки твоего почетного положения, но никогда не видел тебя в Стамбуле.

— Я — Молдаванчи–паша. Ты, конечно, не видел меня, светлейший визирь, так как ты сидел в высоком совете падишаха, я же был только бедным слугой милостивого Абдула Ахмета, но на меня он направил лучи солнца своей милости, как только Аллах возвел его на трон калифов.

Моссум–оглы наклонил голову, а затем ударил в ладоши, после чего были принесены кофе и трубки. Наконец он попросил своего гостя занять место возле него на диване.

— Всемилостивейший падишах, — сказал тот, затянувшись несколько раз своей трубкой из янтаря и розового дерева, — приказал мне сообщить тебе, что ты, светлейший визирь, должен тотчас отправиться к нему в Стамбул и сделать свое донесение; я же должен остаться здесь на твоем месте, чтобы, предводительствовать войском. Беи, которых я привез с собой, будут сопровождать тебя, а твои адъютанты останутся при мне, чтобы помогать мне своими советами.

Моссум–оглы побледнел и быстро воскликнул:

— Значит, я пленник? Значит, я смещен?

— Я ничего подобного не слышал от всемилостивейшего падишаха, великий визирь, — возразил Молдаванчи–паша. — Неужели ты находишь удивительным, что падишах, вступивши в управление своим государством, призывает к себе своего великого визиря?

— Нет, — ответил Моссум–оглы, — он прав, и еще сегодня я последую его приказу.

— Это твоя обязанность, — сказал Молдаванчи, — и ты хорошо поступишь, исполнив ее как можно скорей; этим ты удостоишься счастья видеть лучезарный лик нашего нового повелителя. Вот приказ падишаха.

Он достал из своего кармана футляр, осыпанный драгоценными камнями, вынул из него большую грамоту, к которой на красной и зеленой ленте была прикреплена большая печать падишаха, и передал ее визирю.

Моссум–оглы поцеловал пергамент и быстро прочитал содержание. Затем он ударил в ладоши и приказал вошедшему слуге:

— Приготовить моих коней к отъезду!

— А я прошу тебя, светлейший визирь, — сказал Молдаванчи–паша, — передать мне командование над войском на время твоего отсутствия.

— Войском? — сказал Моссум–оглы. — Триста человек моих телохранителей и осажденные в Шумле — вот и все войско. Судьба решила наше поражение, и я заключил мир и союз с русской государыней, что, как я убежден, будет лучше для нас, чем долгие раздоры.

— Я встретил твоего посланца, — холодно произнес Молдаванчи. — Ты еще вовремя прибудешь в Стамбул, чтобы донести падишаху об этом печальном событии.

— Ты позволишь мне, благородный паша, перед отъездом сказать несколько слов на прощенье великому русскому полководцу Румянцеву? Мы научились уважать друг друга в бою, и он был великодушен в условиях мира.

Молдаванчи–паша посмотрел снизу вверх в лицо визиря, несколько мгновений был словно в нерешительности, но затем сказал:

— Ты властен поступать, как тебе нравится, великий визирь; я не имею никакого права давать тебе разрешения.

Моссум–оглы велел позвать своих адъютантов и представил им Молдаванчи–пашу как нового главнокомандующего, которому они должны были повиноваться. Затем он на несколько мгновений удалился в свое помещение, пока на дворе спешно велись приготовления к его отъезду.

«Быть может, это — мое падение, — сказал себе визирь, — быть может, меня ждет немилость или изгнание или, быть может, даже смерть. Теперь еще не имеют власти надо мной, и, если бы я доверился Румянцеву и попросил его дать мне убежище в России, я был бы вне всякой опасности».

Визирь взволнованно прошелся несколько раз по комнате.

— Нет, — воскликнул он, — неужели визирь Высокой Порты вдруг будет просить у врага убежища?

Он в изнеможении упал на оттоманку.

«Моя жизнь была бы в безопасности, но мое имя было бы заклеймено навсегда, — бежали его мысли. — Разве не стали бы считать эту проигранную битву и заключенный мир недостойной изменой? Ведь правдивость такого суждения была бы на их стороне. Что сказали бы христиане, с какой насмешкой, с каким состраданием они стали бы смотреть на меня, выступившего против них с сотнями тысяч воинов, которые уже почти все погибли, если бы я стал еще молить их дать мне приют. Нет, за то, что я сделал, я сам понесу ответственность, и все, что Аллах пошлет мне, я перенесу, как подобает гордому и храброму мужу».