Михаил Штительман - Повесть о детстве

• Название: Повесть о детстве
• Автор: Михаил Штительман
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1974

В книге рассказывается о детстве мальчика со смешным прозвищем «Старый нос», который живет в небольшом городке дореволюционной России.

Перед вами оживут надежды и каждодневные заботы населявших этот городок людей, их стремления, их заблуждения и предрассудки, и то новое, что с революцией вошло в их жизнь, изменило их психологию, круто повернуло их судьбу.

---

Так начинал Гозман. Он приходил на фабрику в шесть часов утра, или в два часа дня, или поздним вечером. И это тоже делало свое дело. Рабочие знали, что приход хозяина всегда внезапен. В цехах сосредоточенно стучали молотки, люди работали молча. Опять, как и тогда, в лавке, Гозман расставлял ловушки. Он налетал на фабрику, щупал все испытующим взглядом, кричал и ругался. Гнать, гнать, гнать! Можно было собирать рубли — Айзенблит собирал копейки. За рублями пришел он. Рабочий должен спать и видеть во сне ботинок!

Ах, как ему хотелось прогреметь, стать на дороге тех, что еще вчера не верили ему, чтобы они приходили к нему с заказами, чтобы они ждали, а он думал. Чтобы они сломали не один зуб на этом орехе! Ему привезли кожу из далекого Таганрога; он пошел на сделку, хотя мог купить дешевле здесь, совсем рядом. Но он знал, что стоит иногда потерять рубль, чтобы найти десятки, — дело там только начинается, и его почин запомнят. День становился тесен. То, что у Айзенблита делали письма, у него исполняли люди. Появились вояжеры «от Гозмана», и они ехали не туда, куда все. Он имел дело с Доном, с Кубанью. Пошел в ход дешевый крестьянский ботинок!

Однажды Сему вызвали в контору к хозяину. Рядом с Гозманом сидел вояжер-новичок, приезжий, перетянутый из другой фирмы. Сема вошел и смущенно остановился на пороге:

— Вы меня звали?

— Да, звал, — быстро ответил Гозман. — Возьми бархатную перчатку и перечисть всю коллекцию. Чтобы блестело!

Какую коллекцию? Вояжер поставил перед ним ящик с обувью — по одному ботинку каждого сорта. Перечистить! Эту коллекцию везет с собой вояжер…

Гозман забыл о Семе и, обращаясь к вояжеру, заговорил:

— У меня нужно уметь торговать. Покупатель должен за вами бегать.

Вояжер молчал.

— Если вы приезжаете в Мариуполь, где вы останавливаетесь?

— У меня есть знакомые, — робко ответил вояжер.

— К черту знакомых! Вы останавливайтесь в лучшей гостинице… Зачем, Сема?

— Чтобы был вид! — краснея, выпалил Сема, шурша бархатной перчаткой.

— Вот, — строго сказал Гозман. — Вид! Если вы остановитесь в какой-нибудь дыре и придете к купцу принять заказ… Что он скажет, Сема?

— Зайдите завтра.

— Слышите? Этот мальчишка всегда умел отвечать!.. И вы не идете к купцу, а приглашаете его к себе в гостиницу… И на столе лежит не обувь, а что, Сема?

Сема сконфуженно молчал: черт его знает, что лежит на столе!

— На столе, — продолжал Гозман, — бутылочка коньяку, фрукты. Не дрожите над копеечкой. Вы сделаете за день то, что другие тянут неделю. Вы закусываете, говорите о политике, а потом раскладываете коллекцию и не хвалите и не просите… Понятно я говорю?

Вояжер радостно кивал головой и быстро записывал что-то в книжечку. Сема, перетирая обувь, с интересом следил за беседой.

— А если вы едете в русский район или в станицу, в каком вы едете классе?

— В третьем.

— Глупости! Вы едете во втором… Зачем, Сема?

— Чтобы был вид!

— Правильно. Вы едете во втором, и кто-нибудь вас увидит: или родственник купца, или приказчик. И когда вы с чемоданчиком пройдете в станицу, так уже обязательно будут говорить: «Вот идет тот, что приехал вторым классом!» И купец узнает об этом раньше всех!.. Что еще, Сема?

— Еще, я думаю, если б вы послали сами себя, все было б продано в два счета.

— Каждый на своем месте… — хмуро ответил купец и строго посмотрел на Сему: — Что ты перетираешь шесть пар два часа? Иди!

Сема пожал плечами и, стянув перчатку, молча прошел в цех.

* * *

Бабушка говорит, что она без очков не может сделать шагу. Но то, что не надо, она видит раньше всех. Бабушка жалуется, что уши у нее стали не те. Но то, что не надо, она всегда услышит, и если не услышит, так догадается.

— Почему у тебя такой утомленный вид?

— Некогда голову поднять.

— Смотри, — возмущается бабушка, — только пришло это проклятие — и уже людям плохо! Чтобы уже его сыну выпала такая доля!

Но Сема устал, и он молча принимается за еду. Бабушка стоит около него, и по всему видно, что ей хочется поговорить. Все-таки целый день одна! И Сема идет на уступки.

— А что нового? — спрашивает он, вытряхивая из кости кусок мозга.

— «Что нового»? — насмешливо улыбается бабушка, — Это нужно у тебя спросить. Такой мальчик, прежде чем пройтись с барышней, показывает ее бабушке!

Сема оставляет в покое кость и с удивлением смотрит на бабушку. Красивая история! Не успел он сделать двух шагов с Шерой, как уже все известно. Кажется, было темно и кругом ни души! Но бабушке успели донести.

— Зачем ее показывать?

— Что значит — зачем? — смеется бабушка. — А вдруг у нее что-нибудь лишнее или чего-нибудь не хватает?

— У нее все в порядке, — уже робея, говорит Сема.

— Ты знаешь! Это я посмотрю — и сразу все увижу. Я увижу, как она ставит ногу и как она вытирает стакан. Я даже могу сказать, какими словами она будет ругать свекровь.

— Она добрая, бабушка. У нее язык не повернется.

— Ой, Сема, какой ты еще!.. — Бабушка с сожалением смотрит на него, — Чтоб ты знал: каждая женщина — это две женщины. Одна — до свадьбы, другая — после… Женщина должна себя поставить в доме. Она должна быть хозяйка, а он должен думать, что он хозяин.

— И вы тоже так? — лукаво спрашивает Сема.

— А как же? — удивляется бабушка. — Конечно! Я всегда держала дедушку в руках. Но я, Сема, знала, с какой стороны возле него стать. Если он кричит, я молчу. Я жду — пусть уж сгорит вся спичка! Но, если он молчит, — угрожающе произнесла бабушка и взяла в руки половник, — я даю ему попробовать свой голос… И мы никогда не ругались!

Сема, улыбаясь, смотрит на бабушку. А она доверчиво раскрывает свои секреты внуку… У бабушки веселое настроение. Хорошо, что ей мало нужно для этого: она удачно купила курицу и с одной — подумать только! — стопила больше фунта жиру. Будет на чем жарить целую неделю… Бабушка умиленными глазами смотрит на Сему. Ей кажется, что он самый красивый мальчик в местечке. Пусть скажут, что нет!

НЕУДАВШИЙСЯ ПРЫЖОК

Надо уметь спать на твердом. Хозяин день и ночь проводил на фабрике. Дело пошло — высылались образцы в Ростов, в Нижний Новгород, в Кизляр и Ставрополь. Молва о Гозмане привлекла купцов. Покупатели появились новые, солидные — таких не знал Айзенблит. У них были не только магазины, но земельные угодья. Им был открыт широкий кредит — их векселя учитывались государственным банком. Но обуви выходило меньше, чем нужно. Гозману становилось тесно. Он пускался на новые комбинации, скупая товар мелких мастерских и ставя на ботинках свое клеймо. Он сам стал заказчиком. Но и это не спасало его.

Фабриканты из уездного города путались в ногах. Гозман покупал одних, пускал по ложному следу других, готовил банкротство третьим. Расширять дело — скорее, сегодня, сейчас! Надо было построить тот, уже нарисованный на бланке второй этаж. Советоваться не с кем, и на риск он шел один. У Гозмана были свои люди в чужих фирмах. Он знал, что задумали Кобылянский и Волчек, мешал им, опережая, продавая дешевле и покупая дороже. Вся сложная и путаная механика торговли, с ее неожиданными ударами и обманными успехами, лежала в его голове, потому что он был суеверен и ничего не записывал.

Строить Гозман решил после нового сезона, а сейчас нужно было что-то придумать и догнать спрос. В местечке Куштум, где две улицы занимали сапожники, он открыл вторую мастерскую. Но старые сапожники давали обувь на деревянных шпильках — это выходило из моды, покупатель ждал другого. Гозман искал выхода — кредитные билеты шуршали у его кассы, и надо было их впустить. Откуда могла прийти прибыль? Деньги мог дать простой крестьянский ботинок. Его надо выбросить много, чтобы стало черно в глазах! Еще пятьдесят рук — и все будет хорошо. И чтобы эти руки не просили больше, чем им дадут. Чтоб они были дешевы… Гозман думал и нашел выход. К черту куштумских сапожников!

Рано утром войдя в цех, Сема невольно остановился. Все уже работали, а посередине, склонившись у большой плетеной корзины, стоял Гозман в жилете, без пиджака, красный и злой. Подле него суетились приемщик и Мендель. «Скорее, скорее!» — кричал купец и сам, помогая им, бежал к стойкам. Он хватал с полок тяжелые железные колодки и бросал их в мешки. Мендель беспомощно путался, размахивая руками и силясь отодвинуть тяжелую корзину. Гозман с досадой следил за ним, потом подошел и, рванув плетенку, принялся сбрасывать в нее стельки, заготовки, набойки, коробки с гвоздями. Потом все корзинки вытащили во двор и погрузили на две телеги. Хозяин вымыл в цехе руки и послал домой за стаканом кофе. Из дому принесли чайник, перевязанный толстым полотенцем, — он напоминал человека, болеющего зубами. Кофе был еще теплый. Гозман пил медленно и молчал: у него было хорошее настроение.