М. Хлебников - «Теория заговора». Историко-философский очерк

• Название: «Теория заговора». Историко-философский очерк
• Автор: М. Хлебников
• Издательство: Альфа-Порте
• Жанр: Науки: разное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91864-057-9

В работе исследуется феномен «теории заговора», понимаемой в качестве особого вида социального сознания. Реконструируются основные исторические этапы формирования конспирологического мышления, анализируются его базовые принципы и особенности проявления в общественной жизни. Пристальное внимание уделяется развитию конспирологии в России, начиная с XVIII века и до настоящего времени. В монографии используются материалы, малодоступные современному читателю.

---

Дальнейшие же рассуждения автора, к сожалению, по большей части определяются его стремлением к классификации «тайных обществ», которые он делит на религиозные, военные, судебные, учёные, гражданские, политические[2]. Затем, признавая определённую искусственность своей схемы (несомненно, что тот же орден тамплиеров — довольно сложное и неоднородное социорелигиозное объединение — не может быть объяснен как исключительно военное, религиозное или политическое общество), Гекертон оставляет лишь два критерия деления: религию и политику. Целью первых обществ является познание «истинных законов природы», в основе деятельности вторых определена необходимость — «воздвигнуть идеальный храм прогресса, оплодотворить в сердцах прозябающих или порабощенных народов зародыши будущей свободы»{41}. Аналогичной позиции в изучении генезиса «тайных обществ» придерживается современник Ч. У. Гекертона Г. Шустер: «Насколько возможно судить на основании дошедших до нас, частью весьма скудных, преданий и сведений об этих тайных обществах, они представляли собой или замкнутые кружки людей, возвышавшихся над общим уровнем своими дарованиями и высокими стремлениями, или служили во времена невзгод и гонений верным хранилищем высших духовных сокровищ религий и философии, а также политических идей»{42}. К подобным обществам, помимо, конечно же, иллюминатов, розенкрейцеров, масонов, Шустер относит и сицилийских мафиози.

Последующие рассуждения Гекертона и Шустера целиком опираются как на логику, так и на терминологию классического позитивизма. «Минование надобности в тайных обществах» они трактуют как следствие преодоления религиозного фундаментализма, утверждение научного знания в качестве «внутреннего двигателя» социального и антропологического прогресса. Здесь авторы почти дословно воспроизводит известную трёхчастную модель общественного развития О. Конта. Неизбежно и закономерно следует вполне оптимистический вывод: «Где преобладает свобода, таинственность уже более не нужна для достижения всяких хороших и полезных целей; прежде она нуждалась в тайных обществах, чтобы торжествовать; теперь ей нужно только открытое единство, чтобы поддерживаться»{43}. Следует указать на явное внутреннее противоречие данного положения. Несмотря на то, что «хорошие и полезные цели» вроде бы достигнуты и «идеальный храм прогресса» практически выстроен, «тайные общества» продолжают существовать. Гекертон обращает особое внимание на актуальность изучения «тайных обществ» из-за их всё большего влияния на современные ему социальные процессы. «Тайные общества, религиозные и политические, опять стали возникать со всех сторон. Религиозные общества могут быть обойдены молчанием, так как вообще не имеют значения, по отсутствию новизны; но к обществам с политической целью нельзя отнестись с пренебрежением на основании их ничтожества. Интернационалы, фении, коммунисты, нигилисты, вагабигы тайно стремятся к ниспровержению настоящего порядка вещей»{44}. Объяснение приведённых взаимоисключающих точек зрения в рамках единого артикулированного концептуального пространства следует на наш взгляд искать в том, что представленные авторы не просто являются исследователями феномена «тайных обществ», но в некоторой степени подчиняются конспирологической установке, согласно которой «тайное общество» не может быть банально изжито историей, то есть стать самим объектом истории. Логика «теории заговора» требует обращение к актуальности, религиозные общества действительно «могут быть обойдены», по мнению позитивистов, вниманием, так как религия утрачивает своё значение в современном мире.

Именно позитивистский подход к пониманию генезиса и природы «тайных обществ», со всеми его неизбежными историческими модификациями, в настоящее время является доминирующим в научной среде. Его преобладание объясняется апелляцией к «научности», объективистскому знанию, которая, безусловно, выигрывает на фоне экстравагантности и «научного волюнтаризма» того же мифогенетического подхода. Приведём слова современного отечественного исследователя: «Тайные общества возникают отнюдь не случайно. Их существование в обществе как социального института непосредственно вытекает из общих системных законов»{45}. Необходимость существования «тайных обществ» детерминируется негативными социально-политическими процессами, приводящими к большей или меньшей деградации общественных и государственных институтов. В подобной ситуации дисфункциональности социальной системы, тайные общества в силу их изначальной установки на дублирование социальной иерархии, могут становиться аттрактором — новым центром развития. «Мы имеем полное основание отнести тайные общества к базовым социальным институтам, основными задачами которого является как реализация социальных изменений, так и поддержание социальной стабильности в обществе»{46}. Подобная позиция автора, в сущности, развивает рассмотренную нами позитивистскую установку на рассмотрение «тайных обществ» в качестве элемента прогрессивного развития общества. Смещение акцента лишь в том, что из элемента социального развития «тайные общества» трансформируются в необходимый, базовый институт исторической процессуальности, становясь своего рода «локомотивом истории».

Мифогенетический (структуралистский) подход, ярким представителем которого является М. Элиаде, рассматривает возникновение и бытование «тайных обществ» в контексте становления архаических культов. Центральное положение в данной трактовке занимает понятие «инициация», обладающее разносторонним (религиозным, культурным, социальным) содержанием. Следуя жёстко закреплённым ступеням инициации, неофит «узнаёт правила поведения, производственные приёмы, мифы и священные традиции племени, мистические отношения между племенем и Сверхъестественными Существами, в том виде, в каком они установились с начала мира»{47}. С помощью более или менее сложной процедуры происходит воспроизведение сакрального сценария возникновения бытия в его чистой, незамутнённой форме. Уже здесь следует отметить, что подобная трактовка сводит значение «тайных обществ» лишь к формальной, хотя и важной и необходимой стороне обряда посвящения.

Концепция Элиаде оснащена ссылками на богатый антропологический материал, содержит анализ обрядов, шаманских и жреческих посвящений первобытных и архаических народов, в духовной жизни которых традиция посвящения имела первостепенное значение. В данном контексте бытование «тайных обществ» носит, как это ни странно на первый взгляд, легитимный, социально и религиозно узаконенный характер. «Тайные общества» и союзы достаточно успешно выполняют функции социализации, благодаря чему социальные и эмпирические начала достаточно органично сосуществуют в едином пространстве. Схожее с концепцией Элиаде мнение высказывает современный российский исследователь: «Каковы мотивы людей, вступающих в тайные общества? Прежде всего с этим шагом для большинства неофитов открывается какая-то доступная форма жизненной активности, саморазвития или познания мира через общение в “малом соборе” (соборность ведь универсальное свойство нашей культуры и общественного сознания), что важно и для самоопределения, и для утверждения своего места среди людей в большом мире»{48}.

Хотя С. О. Шмидт говорит преимущественно о значении «тайных обществ» в контексте развития русского общества, но его слова выходят за границы отдельно взятого социума, зримо сопрягаясь с взглядами М. Элиаде, что позволяет зафиксировать единую исследовательскую стратегию. Исходя из этого, несовпадение уровней анализа следует понимать с позиции их взаимодополнительности, которая служит основой генезиса всякой развёрнутой концепции. Таким образом, если позитивистский подход трактует «тайные общества» как социально-политический институт, призванный устранять дисбаланс в общественной жизни, то структурно-мифогенетическое направление делает акцент на социально-онтологических аспектах бытования «тайных обществ». Уже с архаичной ступени формирование общества сопровождается «изнаночным» процессом создания параллельной вселенной, бытование которой может носить самодостаточный характер, не требующий постоянного выхода к внешнему, то есть социуму. «Тайный», имеющий значение закрытости принцип устройства подобных обществ обуславливается необходимостью изоляции субъекта в процессе инициации.

С ходом истории усиливаются тенденции к десакрализации бытия, что является, по мнению Элиаде, несомненным признаком культурного упадка, поразившего практически все цивилизованные народы. Хотя тайные общества имеются и в современности, их значение для продолжения традиции посвящения ничтожно. Современные «тайные общества», носящие, как правило, мистико-оккультный характер, использующие естественную тягу человека к экстатическому переживанию обновления мира, сочетают в себе два качества: импровизационность и гибридность. В отличие от Гекертона, Элиаде настроен более пессимистично: «Большинство этих псевдо-оккультных групп неизлечимо бесплодны. Их деятельность не позволяет рассчитывать на какой-нибудь значительный творческий результат»{49}. Исходя из сказанного, «тайные общества» могут быть объектом только ретроспективного исследования, в рамках которого сакральная архаичность представляется как онтологическая целостность, в отличие от безнадёжной современности, потерявшей единство сакрального и мирского. Апелляция к архаике и сакральному объединяет структурно-мифологический подход с мистико-окультным.