Людмила Бояджиева - Андрей Тарковский. Жизнь на кресте

• Название: Андрей Тарковский. Жизнь на кресте
• Автор: Людмила Бояджиева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9614-2527-7

Андрей Тарковский умер в 1986 году в парижской клинике. Ему было всего 54 года. За спиной «Андрей Рублев», «Сталкер», «Ностальгия», мировое признание, награды международных кинофестивалей. Он был обласкан везде, но только не на родине. Здесь его картины откладывали на полку, заставляли перемонтировать, режиссера обвиняли в заносчивости и высокомерии, а он мечтал снимать кино и быть востребованным в своей стране. Но судьба распорядилась иначе — Тарковского ждали эмиграция, болезнь и ранняя смерть. Представленный вниманию читателей документальный роман, уникальный взгляд на биографию Андрея Тарковского — не только великого режиссера, но и обычного человека, совершавшего в своей жизни в том числе и нелицеприятные поступки, предательства и ошибки. Автор Людмила Бояджиева предлагает свой взгляд на природу таланта, ценой которому порой становится сама жизнь.

---

Школьный аттестат Андрея Тарковского, хранящийся в архиве ВГИКа, не обнаруживает следов прилежания или увлечения ни одной из дисциплин и явно свидетельствует об отсутствии интереса к естественным наукам и о сносных знаниях в гуманитарных. Скорее всего, знания были, но более глубинные и хаотичные, чем требовала школьная программа.

Окончив школу в 1951 году, Андрей с легкостью поступил на арабское отделение Московского института востоковедения. Наверняка сопричастность отца к поэзии и философии Востока, связь с его людьми поманили младшего Тарковского в пряный и утонченный мир арабской культуры. Но и тут сплошная тоска. Все оказалось не так-то просто в этом заковыристом, требующем постоянной зубрежки языке. Проучился Андрей в Институте востоковедения полтора года и, кто знает, может быть, окончил его благополучно, если бы не сотрясение мозга, полученное на занятиях по физкультуре, и определенные обстоятельства, пугавшие мать больше сотрясения.

Не отвадил институт Андрея от дурного влияния улицы. Частенько пропадал он из дома, завел друзей еще более подозрительных. Откуда-то заимел карманные деньги. Вещи дорогие все чаще появлялись в его гардеробе. Говорит, «выменял». А перед зеркалом волосы мылил и зачесывал, чтобы гребнем надо лбом стояли. Это, мол, под Элвиса Пресли — прогрессивного американского певца. А потом от него за километр хозяйственным мылом несло. Сахар-то — воду сахарить для прически — Мария Ивановна спрятала. И Маринка свое имущество от налетов Дрилки берегла.

— Ты зачем мой клей взял? — темноглазая, хорошенькая Марина с косами, уложенными «корзиночкой», хмурилась, наблюдая за манипуляциями брата.

— Отзынь, мелочь! Жадиной-говядиной в школе тебя дразнят? — он обеими ладонями держал подсыхающую конструкцию. — И правильно!

— Ишь, фраер какой! Я школу в этом году кончаю и, между прочим, на отлично! — Марина забрала свою бутылочку с клеем. — Я знаю, ты под стилягу кок делаешь. Только ничего не выйдет — волосищи жесткие, их надо казеиновым клеем залить.

— Хороший совет, сестренка. Только я пока не шизик… — отвечал Андрей одними губами. Он боялся отпустить волосы и пошевелить головой. — Казеиновый так схватится, что потом сбривать придется. Ты лучше своих кавалеров учи. Этих уродов, под полубокс стриженных!

— Мои кавалеры — настоящие комсомольцы. Они в парке стиляг ловят и наголо бреют. А твой любимый Элвис тоже стиляга, и никакой он не коммунист. Рок-н-ролльщик капиталистический, вот он кто! Ты смотри, Андрюшка, попадешь нашим — и обреют, и брючки-то дегтем вымажут! Вот уж обхохочусь!

— Руки коротки, — ухмыльнулся, приглядываясь к застывшей на голове конструкции, Андрей. Остался недоволен. Смешно как-то — торчит надо лбом гребень, да еще липнет к рукам. — Ишь, прыткая какая нашлась, пугать меня вздумала! У меня самого дружбанов полно. Найдутся заступники. Ай, черт! Грей, Маринка, воду! Грей, говорю! Мне, кажется, другой фасон нужен.

Он постригся «под ежик» и объявил всем, что это самое модное направление и сам Элвис уже обстрижен. Обещал фото из иностранного журнала достать.

Решил — идти надо поперек течения. Стиляги на пике популярности? К чертям их. Брюки-дудочки иностранные, правда, можно оставить. И пиджачок рыжий, на толчке за выручку в «расшибалочку» приобретенный, — вещь на века. Зато клетчатая кепка отлично сидит на «ежике». А шузы «на каше», выменянные у спекулянта на обалденный галстук с пальмой, привезенный из самой Африки дядей Вознесенского, — самое оно.

И ясно было, что не институт с его арабскими письменами манит Андрюшу, а сборище окапавшихся там стиляг и фарцовщиков. Мария Ивановна, посоветовавшись с матерью, приняла радикальные меры.

На этот раз решила положить гулянкам сына конец. И вообще — раз и навсегда оградить его от тлетворного влияния дурной компании. Ведь, того и гляди, посадят вместе с дружками-спекулянтами. Так уж лучше, чем в колонии сидеть, пусть на воздухе с дисциплинированными людьми поработает.

Она устроилась с корректурой за столом против входной двери — мышь не проскочит. Тихо скрипнула дверь — крадется, шельмец, надеется, не заметят. Явился: глаз не оторвать! Ссадина во всю скулу, рукав оторван, зато ботинки килограммовые и брючки в облип — загляденье. Испуг скрыл и взгляд сделал наглый: мол, все по фигу.

— Ты где был? — встретила сына вопросом в упор Мария Ивановна.

Он не растерялся:

— В институте устроили проверочные занятия. Араб настоящий приезжал. У них время другое — вот и засиделись. Поесть что-нибудь разогреешь? — знал, что накормить сына для матери важнее всего.

Мария Ивановна принесла картошку на шипящей сковороде, еще котлетку из кастрюльки подложила. Села напротив, засмотрелась на сына — похож на отца, но другой. Лживость наследственная да демонические брови, скулы татарские, космы непослушные, жесткие. Красивый мальчик — тонкий, легкий. Глаза огненные. Вот только совсем от рук отбился, того и гляди, в милицию попадет. Ест жадно, глаз не поднимает. На щеке свежая царапина и синяк — дрался. А пиджак, вроде, с утра целый был. Как же — «араб приехал»! Она подавила желание выдрать лгуна. Не далее как сегодня узнала она, что сыну за неуспеваемость и пропуски занятий грозит отчисление из института. Да что уж тут за ремень хвататься, одно слово — безотцовщина.

— А вот я радуюсь, какую интересную профессию ты выбрал — путешествия на Восток, приключения, переводы классической литературы. Уже второй курс, так незаметно и до диплома дело дойдет, — проговорила она монотонно, не умея актерствовать. Он понял — готовит мать взбучку. И решился — рубанул с плеча.

— Ушел я из института. Месяц назад забрал документы. А сегодня у Хомы рыжего волынился. Задолжал я ему. Вот должок и отыгрывал. Ты, мать, не горюй, не вышел из твоего сына порядочный человек. И востоковед не вышел.

— Поняла… И не надо нам востоковеда! Подыщем другую профессию, — Мария Ивановна медленно сложила гранки в папку, завязала бантиком шнурочки и поднялась из-за стола. Чувствовала, как бледнеет, как каменеют от охватившей вдруг злобы губы. Злобы на себя — беспомощную курицу, не сумевшую с сыном справиться. Без Арсения, без мужского влияния.

— Иди спать. Завтра я тебе свое решение сообщу.

На следующий день Андрей просидел до вечера дома в полной неизвестности. Маринка молча закрылась в своей комнате — бойкот объявила. Андрей услышал, как вернулась мать. Грохнула на стул портфель. Слышал, как выбежала к матери бабушка.

— Марусь, на тебе лица нет. Я поесть приготовила. Щей сварила. Наливать?

— Погоди, — мать скрипнула табуретом. И села, обхватив руками голову, — так она всегда делала, когда трудное решение принимала.

— Я Андрея в геологическую партию устроила. В тайгу поедет золото искать, — она засмеялась нехорошо, истерически. И разрыдалась.

Потом сопела на плече обнявшей ее матери:

— Устала, издергалась, еле людей нужных нашла, едва уговорила…

— Ты серьезно, дочка? — обомлела бабушка. — Или так — припугнуть?

— Через три дня едет.

— Куда? С кем? Какая одежда нужна, обувь? Тайга же.

— В ботинках поедет.

— Надо бы сапоги.

— Откуда я их возьму?

— Так он же простудится.

— Пусть.

— Так у него ж легкие не в порядке.

— Пусть.

Вздох. Молчание. Долгое молчание.

Привычным путем — через черный ход, Андрей выскользнул из дома. Поверил сразу и в тайгу, и в материно решение. Ясно стало — довел. Точка.

7

Почти год проработал Андрей коллектором в научно-исследовательской экспедиции института Нигризолото в далеком Туруханском районе Красноярского края. В сущности — рабочим, мывшим песок на реке Курейке, перетаскивающим оборудование с места на место. От тяжелой работы не отлынивал, отмахал пешком сотни километров по тайге и сделал альбом зарисовок, который был сдан в архив Нигризолота. Началась экспедиция в мае, и, в сущности, почти весь цикл жизни природы от расцвета до умирания прошел перед его жадным, приметливым взором.

Приласкала чернявого молчуна крепкая рабочая женщина. И жалела, и подкармливала, и бельишко стирала — кашлял же Андрюша, хоть и не жаловался. Глядел на всех волчонком, а иногда обмирал у какого-то камня или погибающего дерева и долго пребывал в ступоре, словно опоенный зельем.

— Ты что молчишь-то? Не заболел? — Зинаида подкладывала ему перловую кашу с тушенкой. — Ешь, остынет. Потом будешь ворон на елках считать.

— Потом поздно будет. На деревья надо смотреть, когда солнце садится. Листочки прозрачные, акварельные, так и светятся. А вдруг р-раз! — гаснут, меркнут… Значит, ушло солнце. А если дождь… Дождь это явление ответственное…

Зинаида переглянулась с бородатым геологом, тот крутанул у виска пальцем — мол, твой-то «с приветом».