Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

• Название: Скитальцы
• Автор: Марина и Сергей Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-04354-3

Грандиозный цикл «Скитальцы» М. и С. Дяченко давно стал классикой жанра.

Маг, потерявший силу, вечный странник Руал Ильмараннен. Блестящий офицер Эгерт Солль, изуродованный шрамом на щеке и страхом в сердце. Нежная Тория, дочь декана Луаяна, остановившего Черный Мор. Привратник Луар, неизменный страж Двери, в которую стучит таинственная Третья Сила. Авантюрист Ретано Рекотарс — он виновен и осужден, он знает точную дату своей смерти, пытаясь если не отменить приговор, то прожить целую жизнь за один год. И люди, живые люди, остающиеся собой в странствиях и схватках, любви и ненависти, жизни и смерти.

Романы «Привратник», «Шрам», «Преемник» и «Авантюрист» достойны внимания самого искушенного читателя.

Идите вслед «Скитальцам»!

---

Сидя в сырой полутёмной комнатушке, Эгерт дрожал от азарта и возбуждения. Это будет красивый, красивый вызов; толпа притихнет, Карвер побледнеет и сделает попытку увильнуть — Эгерт при всех высмеет его за трусость, а потом скрестит свою шпагу с его презренным клинком — и убьёт, убьёт бывшего друга, ставшего смертельным врагом, потому что подлость заслуживает наказания, потому что…

…Солль вздрогнул. Мечты его оборвались, как песня кузнечика, накрытого ладонью.

Он убил троих. Первого звали, кажется, Тольбер, он был гуардом, простодушным до глупости забиякой. Эгерт даже не помнил толком, из-за чего возникла ссора — может быть, из-за женщины, а может быть, просто в хмельном кураже… Поединок оказался мгновенным и свирепым, ибо Тольбер бросался на Эгерта, как бешеный вепрь, а Солль встречал его напор блестящими безжалостными контратаками… Потом шпага Солля угодила противнику в живот, и Эгерт, в чьих жилах кипела в тот момент не кровь, а горячая смола, понял только, что победил…

Имени второго человека, закончившего жизнь от его руки, Солль так и не смог вспомнить. Тот не был гуардом — просто какой-то надменный помещик, явившийся в город с намерением как следует покутить. И покутил, и, пьяный как свинья, закатил Соллю пощёчину и обозвал сопляком — а сам и правда был лет на двадцать старше… У него остались жена и три дочери, Эгерту сообщили об этом после похорон…

Светлое небо, а что было делать?! Разве можно стерпеть подобное оскорбление и не наказать обидчика? Да, на свете бывают и вдовы, и сироты, но помещик получил по заслугам, да и тот, первый, тоже… Это ведь только Динар пострадал безвинно…

Три девочки, старшей лет двенадцать. Растерянная женщина. Кто сообщил ей о смерти мужа? Небо, хоть бы вспомнить имя того кутилы… Но память решительно отказывается извлечь из прошлого слово, давно забытое за ненадобностью.

Далеко-далеко, где-то в глубинах тёмного коридора, нежно поскрипывал сверчок. Стоял поздний вечер; против воли содрогаясь, Эгерт зажёг сразу пять свечей — это было немыслимое расточительство, но комнатка осветилась, как днём, и в мутной глубине железного зеркала, помещавшегося в простенке у двери, Эгерт увидел своё лицо со шрамом.

И в эту секунду способность кожей чувствовать боль и насилие вернулась к нему с такой силой, что он зашатался.

Светлое небо. Город лежал за толстыми стенами и представлялся сплошной ноющей раной; университет был почти что пуст, и вовсе пуст был флигель, но Эгерт ощущал неподалёку страдание — тупое, привычное, как навязчивая головная боль.

От мысли, что придётся идти через тёмные коридоры и лестницы, колени его мелко задрожали. Зажав вспотевшими ладонями свечи — в правой три, а в левой две — Солль плечом отворил дверь.

Ниши зияли чернотой; колонны отбрасывали уродливые, пресмыкающиеся тени. Лица великих учёных, изображённые на барельефах, оборачивались к Эгерту с презрительными гримасами, и, чтобы подбодрить себя, Солль принялся напевать дрожащим голосом: «Ой-ой-ой… не говори, милый, не рассказывай… Ай, душа моя горит, а дверь скрипит… не смазана…»

Горячий воск капал ему на руки — он не чувствовал. Источник боли был впереди, и помещался он в библиотеке.

Из-под массивной двери пробивался свет. Эгерт решил постучать — но руки его были заняты, и он тихонько поскрёбся носком сапога. Из библиотеки донеслось удивлённое деканово: «Да?»

Некоторое время Эгерт пытался ухватить медную ручку, не выпустив при этом горящих свечей; возможно, его усилия увенчались бы успехом — но в этот момент дверь открылась сама, и в проёме её стоял декан Луаян, но источником боли был не он, а кто-то в полумраке заполненного книгами зала.

— Это я, — сказал Солль, хотя декан наверняка узнал его и ни с кем не спутал. — Это я…

Он запнулся, не зная, что говорить дальше. Декан помедлил и отступил, приглашая Солля войти.

Тория по обыкновению сидела на краю стола, и тележка её, пустая, прижималась к её коленям, как испуганный пёс. Эгерт не видел Торию с того самого дня, когда принёс декану Динарову книгу и получил тяжёлым томом по лицу. Сейчас глаза её оставалось в темноте, Эгерт не видел устремлённого на него взгляда — но ощущение исходящего от девушки тупого страдания сделалось сильнее, как будто сам вид Эгерта вызвал у Тории новый приступ боли.

— Да, Солль? — суховато спросил декан.

Они говорили обо мне, понял вдруг Эгерт, сам не зная, откуда взялась такая уверенность.

— Я пришёл спросить, — сказал он глухо, — об отменённых заклятиях… О заклятиях, которые были сняты. Зависит ли… Зависит ли возможность освобождения… От того, насколько виновен человек?

Тория медленно перевела взгляд на отца, но не сдвинулась с места и не сказала ни слова. Переглянувшись с дочерью, декан нахмурился:

— Не понял?

Тория — а у неё всё сильнее ныл левый висок, Эгерту хотелось приложить ладонь к своей собственной голове — бесцветно и ровно сказала в темноту:

— Вероятно, господин Солль хочет выяснить, имеет ли он, как безвинно пострадавший, какие-либо преимущества…

Сердце Эгерта затравленно сжалось. Едва шевеля губами, он прошептал, и тоже в пространство:

— Нет… Я…

Слов не было, Тория сидела неподвижно, как статуя, ни единой чёрточкой не выдавая ноющей боли.

— Я сейчас уйду, — тихо сказал Эгерт, — и вам станет легче. Я только… Простите.

Он повернулся и пошёл к двери. Тория за его спиной прерывисто вздохнула — и в этот момент её схватил спазм, да такой, что Эгерт зашатался.

Декан, вероятно, тоже почувствовал неладное — быстро взглянув на дочь, он перевёл на Эгерта неласковый, подозрительный взгляд:

— Что с вами, Солль?

Эгерт привалился плечом к дверному косяку:

— Не со мной… Разве вы… Не видите… Ей плохо. Вы-то должны это чувствовать… Как вы можете допускать, чтобы она… — он перевёл дыхание. Отец и дочь смотрели на него, не отрываясь; клещи спазма понемногу разжались, и Эгерт ощутил, как Торию накрывает волна облегчения.

— Надо, наверное… Холодную повязку на голову, — сказал он шёпотом. — Я уже ухожу… И я знаю, что я виновен. Знаю, что я убийца… То, что со мной сделали — плата. Может быть… — он содрогнулся, — может быть, Скиталец не сжалится и не снимет шрама… Что ж. Вам легче?

Даже в полутьме было видно, какими большими и тёмными стали её глаза.

— Солль? — быстро спросил декан.

Тория наконец-то сделала то, что давно хотелось сделать Эгерту — прижала ладонь к виску.

— Скажете — я уйду из университета… — сказал Солль едва слышно. — Я здесь… бесполезен, а ей меня видеть больно… Я ведь понимаю.

Он перешагнул порог, вышел в коридор и только теперь заметил, что судорожно стиснутые в кулаках свечи заливают воском его одежду, и сапоги, и обожжённые ладони.

— Солль! — сказали за его спиной.

Он не хотел оборачиваться, но декан схватил его за плечи и развернул, всматриваясь в измождённое Эгертово лицо. Во взгляде его был такой напор, что Соллю стало страшно.

— Оставь его, — тихо попросила Тория. Она тоже стояла в проёме, и на душе у неё было чуть легче — может быть, потому, что и головная боль притупилась.

Ухватив Солля за локоть, декан вернул его в библиотеку, насильно усадил на скрипучий стул и только тогда обернулся к Тории:

— Почему бы тебе сразу же не принять микстуру?

— Я думала, обойдётся, — ответила она в сторону.

— А теперь?

— Теперь — легче…

Декан испытующи глянул на Эгерта:

— Да, Солль? Легче? Правда?

— Правда, — ответил тот, едва шевеля губами. Свечи его погасли; с трудом разжав пальцы, он уронил огарки на пол. Вокруг лампы над столом с мягким шорохом вертелись бархатные ночные бабочки, а из тёмного окна, выходившего на площадь, доносилась далёкая перекличка сторожей.

— Давно это у вас? — небрежно, будто бы невзначай, поинтересовался декан.

— Это… не постоянно, — объяснил Солль, глядя на бабочек. — Это было… один раз, и сегодня — второй… Я над этим не властен… А можно, я пойду?

— Тория, — поинтересовался декан со вздохом, — у тебя нет вопросов к господину Соллю?

Она молчала. Обернувшись от дверей, Эгерт поймал на себе полный изумления взгляд.

Летний город захлёбывался горячей пылью, и разносчики лимонада за один только длинный день успевали заработать больше, нежели зарабатывали обычно за целую неделю. Прохожие страдали от жары, и даже Башня Лаш исторгала ритуальный звук реже, чем обычно. Лоточники приспосабливали над головой соломенные зонты с длинной шёлковой бахромой, и казалось, что по площади шествуют огромные цветные медузы. В огромном здании университета кружилась никем не потревоженная пыль, поблёскивала в солнечных лучах, беспрепятственно укрывала кафедру, и скамьи, и подоконники, и статуи учёных, и мозаичные полы; жизнь теплилась в пристройках для служащих, в кабинете декана — он напряжённо работал над жизнеописанием великих магов — и в комнате его дочери, да ещё во флигеле — там жил в полном одиночестве вольнослушатель Солль.