Генри Олди - Кабирский цикл

• Название: Кабирский цикл
• Автор: Генри Олди
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-01762-3

«Утопия и чудеса, жестокость реальности и покой души, вихрь Бесед и неспешность мудрости, да приправить хорошей толикой юмора, и терпкое послевкусие: «Будь проклят день, когда оружию стали давать имена!» — говорил читатель о романе Г. Л. Олди "Путь Меча».

«Это самое-самое лучшее, что я когда-либо читала. Может, было особое настроение, или в моем сердце есть что-то, что откликнулось... Не знаю. Помню только свое состояние — как в трансе, как будто все это правда, и эти строки: "Нерожденные слова горло теребят. Я училась убивать, начала с себя...» — сказано про роман «Дайте им умереть».

«Перед нами — поэма. Блестящая аллегорическая поэма о человеке, отринувшем меч, чтобы войти в историю в качестве поэта. Силой обладает лишь песня; герой обретает настоящую жизнь, а поэт Олди окончательно побеждает фантаста Олди» — это уже про "Я возьму сам».

Воистину «Кабирский цикл" Г. Л. Олди в отечественной фантастике «спокойно стоит один, как меч, против неба».

---

— Пойдемте, госпожа Коушут! — крикнул он, уже изрядно отойдя от скамейки. — Нас ждут, в конце концов!

— Вот. — В ладонь Карена легла твердая картонная карточка. — Не возьмут в мушерифы или ночные водовозы, приходи. Подыщем что-нибудь…

И дама неторопливо удалилась, прихватив свою папку.

— Слушай, крошка! — не сразу спохватился висак-баши, оборачиваясь к правнучке бабушки Бобовай. — А чего они, собственно, от тебя хотели-то?

— Чтобы я в ихнюю школу ходила, — скрипуче отозвалась девочка. — А я не хочу. Пусть сами в нее ходят, если нравится.

Карен закрыл рот и уставился на выданную ему карточку.

«Частный мектеб „Звездный час“ имени Омера Хаома, — значилось там. — Зейри Коушут, сотрудник администрации».

Очень болел затылок.

* * *

Явившись на следующий день к Фаршедварду — хайль-баши был разгневан самовольным приходом, но, услышав о случившемся в тупике, сменил гнев на милость, — Карен поинтересовался историей мектеба «Звездный час».

— Газеты читать надо, — буркнул Фаршедвард и потянулся к телефону. Аппарат на столе у хайль-баши был старым, дисковым, в отличие от современных кнопочных, и Карена ужасно заинтересовало, как сосиски пальцев Того-еще-Фарша пролезают в отверстия на диске.

Увидеть это ему не удалось — телефон зазвонил раньше.

— Слушаю! — рявкнул Али-бей в трубку и вдруг осекся.

Мурашки пробежали по спине Карена, куснули разок-другой и исчезли, оставив лишь капли пота.

— Да, — прозвучало после долгого молчания. — Да, выезжаю. Немедленно.

Уже от дверей он через плечо бросил Карену:

— Захват автобуса на автостраде Дурбан — Кабир! Возвращайся в Ош-Дастан и жди указаний. Или лучше нет… садись в мою машину. Оружие есть?

И, получив отрицательный ответ, он полез в стенной сейф и кинул Карену двенадцатизарядную «гюрзу» в наплечной кобуре.

Глава девятая Хаким

Разбиты стекла в витраже.
Бесцельны жалобные речи.
Прощайте, милые, до встречи!
Мы не увидимся уже.

Музей уже закрывался; над парадным входом тепло желтела пара старинных фонарей в матовых колпаках, облитых чугунной вязью, по обе стороны от ступеней таинственно шумели листвой пирамидальные тополя, и на миг Рашиду почудилось, что он по мановению волшебного жезла перенесся в прошлое, что сейчас дверь ему откроет бормотун-дворецкий, любимец почтенного семейства, и под мерцание галунов ливреи отвесит гостю поясной поклон…

«Шайтана лысого он бы мне отвесил, да по загривку, по загривку, а не поклон! — оборвал себя хаким. — Небось принял бы за бродягу и велел слугам гнать в три шеи!»

Очарование разом пропало, но славная приподнятость духа, ожидание чуда остались. Негромкий скрип двери, почтительное приветствие старика швейцара (пусть не дворецкий, но все-таки!..), сумрак музейных залов, чьи стены и витрины прятали огрызки, но огрызки великого прошлого, — все это лишь усилило волнующее предчувствие неизвестного. И когда Рашид, пройдя насквозь третий зал, миновал короткий коридорчик и заглянул в приоткрытую дверцу чулана-комнатушки (о, благословенный диванчик в углу!), то некоторое время просто стоял на пороге, не дыша и боясь сдвинуться с места. Любое движение грозило спугнуть идиллию: Лейла заснула прямо в кресле, откинувшись на спинку и уронив измазанные чернилами руки на колени. Свет настольной лампы кончиками пальцев ласкал спящую девушку, нежность отблесков играла тенями на безмятежном лице спящей; красота застывшего фрагмента жизни потрясала не меньше портрета кисти Улугбека-живописца — человека, посмевшего нарушить запрет на изображение живых людей и растерзанного за то религиозными фанатиками на площади Оразма.

Однако стоять так вечно Рашид не мог. Осторожно шагнув внутрь, он склонился над спящей Лейлой и со словами: «Сейчас я тебя расколдую» поцеловал спящую девушку в губы, как и положено в сказке.

За что немедленно обрел если не счастье, то уж, во всяком случае, звонкую оплеуху — Лейла спросонья не разобралась, кто перед ней, а характер у студентки был еще тот.

Придя в себя, она прыснула и без особого вдохновения принялась извиняться, а Рашид растерянно приложил ладонь к горячей, быстро краснеющей щеке… и расхохотался.

Через минуту смеялись уже оба; хохот пошел бродить по закоулкам музея, так что швейцар и ночной сторож, собравшиеся перед расставанием тяпнуть по рюмочке-другой ячменной водки, понимающе переглянулись — отношения Рашида и Лейлы ни для кого не были секретом.

«В плен я взят врагом коварным, в душный сладкий плен — что там дальше?.. Трам-пам-пам, тирья-ри-яри, и не встать с колен!.. Жил я серо, жил в могиле, не душа, а тлен; распахни мне двери склепа, выпусти, красавица!..»

Тем не менее милые попрыгушки на диване аль-Шинби оставил на потом. Фрагментарно отключив сигнализацию, он вынул из витрины тяжелый эспадон и бережно перенес его в каморку Лейлы. Долго подбирал нужный угол освещения, ворочал лампу, наконец сделал три снимка. После тщательно замерил длину сколов, располагавшихся на ладонь выше крестообразной гарды, и уселся корректировать дневные наброски. Лейла же тихонько листала глыбу фолианта в кожаном переплете, не желая мешать хакиму. Рашид когда-то в шутку сказал, что это — человеческая кожа, однако был немедленно посрамлен: не всегда понимавшая подобные шутки Лейла как дважды два доказала магистру, что кожа — телячья и нечего соваться туда, где ты ни ухом ни рылом! Последнее, в общем, было верно, так как на реставратора училась именно Лейла, а в число навыков историка отнюдь не входило умение отличать телячью кожу от человеческой. Однако на этом девушка не остановилась, притащив из подвалов заплесневелый трактат то ли по алхимии, то ли по астрологии, и заявила, что вот эта книга как раз и переплетена в настоящую человеческую кожу. Почему-то Рашид ей поверил сразу и бесповоротно, но Лейла вдруг звонко рассмеялась, а историк так и не понял до конца: водила его девушка за нос или…

К тому времени, когда Рашид остался доволен получившимся эскизом, Лейла успела захлопнуть «телячий» фолиант и включила небольшой черно-белый телевизор, который стоял как раз напротив двери. Чемпионат по шахматам ее не заинтересовал, равно как и репортаж с чайных плантаций Верхнего Вэя; лишь когда на экране мелькнуло знакомое по газетам и телеинтервью лицо Узиэля ит-Сафеда, главы совета директоров корпорации «Масуд», Лейла наконец перестала щелкать ручкой переключения каналов.

— …почтил личным присутствием презентацию нового оружейного магазина в центре Дурбана…

Самодовольно улыбающийся ит-Сафед перерубил символическую ленточку — короткий взмах острого как бритва армейского штык-ножа; и под рукоплескания собравшихся, сопровождаемый вспышками фотокамер, Узиэль первым вошел в новый магазин.

Рашид аль-Шинби удовлетворенно прицокнул языком, сочтя рисунок вполне удачным, и принялся тщательно совмещать эскиз со сколом на клинке эспадона. Нарисованный захватник смотрелся абсолютно естественно, и аль-Шинби окончательно уверился: когда-то он (разумеется, захватник, а не историк) именно так и выглядел. Вот только еще чуть-чуть подвинуть лист, и совмещение станет полным.

— …стенд для стрельбы, чтобы наши покупатели имели возможность испытать приглянувшееся им оружие. Теперь каждый дурбанец в состоянии приобрести…

Камера прогулялась вдоль блестящих свежей смазкой ружей — одно-, двух— и даже трехствольных, нарезных охотничьих карабинов с оптическими прицелами, магазинных винтовок…

Узиэль ит-Сафед с видом знатока взял помповую «вертикалку» с укороченным прикладом. Главе совета директоров была немедленно вручена пачка патронов, и ит-Сафед, умело и быстро зарядив ружье, плавно повернулся к испытательному стенду.

Хозяин магазина с угодливой улыбкой потянулся к кнопке.

Рашид наконец совместил рисунок со сколом, достал фотоаппарат, проверил питание вспышки, отрегулировал диафрагму, выдержку…

Узиэль ит-Сафед с маслянистым щелканьем передернул затвор ружья.

Рашид аль-Шинби со щелчком взвел затвор фотоаппарата.

Хозяин магазина нажал на кнопку, и керамическая тарелочка, завораживая изображенными на ней концентрическими черно-белыми кругами стрелковой мишени, по пологой траектории устремилась через весь тир.

Выстрел Узиэля ит-Сафеда раздался одновременно со сверкнувшей вспышкой фотоаппарата Рашида аль-Шинби. Вдребезги разлетелась керамическая тарелочка, и в то же мгновение в темноте музейного зала раздался оглушительный грохот.

Рашид чуть не выронил от неожиданности свой фотоаппарат, Лейла буквально подскочила в кресле, оба переглянулись и, не сговариваясь, выбежали в зал.