Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

• Название: Пушка Братство
• Автор: Жан-Пьер Шаброль
• Жанр: История

---

-- Вот и мои боеприпасы на исходе! -- объявляет она.

Старожилы Дозорного переглядываются: впервые на их памяти сварливая кабатчица шутит -- и тут же приветствуют возгласами "Да здравствует Коммуна!" какой-то залетный снаряд, попавший, всем на радость, прямо в статую Непорочного Зачатья и разбивший ee на куски.

Мари Родюк с опасностью для жизни отправилась опустошать близлежащие садики под носом y версальских аванпостов. Вдруг взбрело в голову... Вернулась она с корзинками красных гвоздик. Переходя от одной женщины к другой, она расцвечивает их корсажи и кофты.

Чудом уцелевшие Мстители Флуранса с шумом вваливаются в кабачок.

-- Прощай, вещевые мешки! -- бросает Матирас.-- Воюем, братцы, на дому!

-- A домой вернуться неплохо,-- вздыхает Шиньон.

-- Нигде не помрешь так славно, как дома! -- добавляет Нищебрат.

На голове y него белая повязка, в центре которой расплылось красное пятно. Желторотый и Кош едва успевают растянуться на лавке в кабачке, и уже слышится их храп.

Вот и весь наличный состав Мстителей.

-- A Чесноков? -- спрашивает Людмила.

Они отвечают взглядом. Она уходит.

Нищебрат спрашивает, ни к кому не обращаясь, вернулся ли Леон. Нет. Теперь граждане, которые исчезают, больше не возвращаются.

Te, y кого еще хватает сил, становятся в очередь к колонке -- помыться. Затем идут к себе -- переодеться. Сбрасываютшинели, куртки, кепи и возвращаются в блузах и рабочих брюках. Они дома, им хочется чувствовать себя непринужденно. Биться они будут уже как пролетарии.

Сидони, жена Нищебрата, с изумлением разглядывает мужа, увенчанного высоким пурпурно-звездным тюрбаном. У нее вырывается крик:

-- Какой же ты красивый!

Она бросается к нему на шею, целует в губы при всем народе, только сейчас ею овладела страсть, страсть к человеку, с которым она прожила годы. Нищебрат не сразу приходит в себя, потом восклицает: *Да здравствует Коммуна!" И возвращает Сидони поцелуй.

Каких только людей мы не видели в эти дни в Дозорном, замечательных людей: министров, делегатов, полковников, журналистов.

Наш тупик стал Парижем.

Полковник Бено, из бригады Бержере, тот самый, что отличился в Лувре, по-соседски приветствовал нас -- он командует на улице Ребваль баррикадой, которая прикрывает наших.

Жюль Валлес рассказывает, что он был свидетелем расстрела какого-то буржуа во дворе нашей мэрии:

-- Он выбрал себе место поудобнее, спиной к стене. Место, где ему умирать. "Hy как, здесь, что ли?"-- "Да".-- "Пли!" Он упал... еще шевелился. Выстрел из пистолета в yxo. На этот раз недвижим.

Этот Валлес, редактор "Кри дю Пепль",-- славный человек, и матушка Пунь разогревает специально для него кровяную колбасу с яблочным пюре, он это обожает! Ho и сейчас он не перестает предаваться сомнениям и угрызениям... Осточертел нам этот Валлес!

Конец всем этим эффектным и спесивым позам, размахиванию флагом, хотя, с другой стороны, без позы тоже не обойдешься да и красный цвет именно сейчас играет как никогда!

Внимание присутствующих все больше приковывает Предок, разъясняющий слушателям:

-- Что бы ни болтал сейчас этот карла Тьер, в счет не идет. Сам он, конечно, прекрасно знает, чего хочет, но говорит как раз обратное. Он нарочно затягивает кровопролитие, нарочно убивает раненых и пленных. Так для него меньше риска, я имею в виду братание. Он ведь не слишком уверен в своих войсках, брошенных им на Париж; 18 марта -- вот что не дает ему спать спокойно! И посейчас еще. Он прекрасно понимает, что возмездие Коммуны не может не обрушиться на заложников! Ho ему сто раз наплевать на кучку священников и полицейских. Наплевать, что он утвердит свою победу на груде дымящихtзя развалин, лишь бы Капитал мог начертать на камнях Парижа такую эпитафию: "3десь покоится Социализм!*

Были здесь и федераты 119-го полка, которые сражались на Монпарнасском кладбище -- давным-давно, пять дней назад, во вторник,-- и которые прошли, так и не переставая сражаться, через всю столицу, от баррикады к баррикаде.

-- На улице Шан-д'Азиль мы контратаковали, в штыки пошли, и версальцы потерпели поражение. Ихний унтер-офицер свалился на бегу. Подскочил один из наших, замахнулся, вот-вот пригвоздит версальца к земле и тут узнает своего родного брата. Как он стоял -- со вскинутым штыком, так и застыл. B общем, он бросил оружие и заплакал. A считал себя покрепче брата! Гражданин Аллеман велел им обоим выйти из боя и разойтись по домам.

Временами все замолкали, так оглушал нас свист снарядов, стрельба, невообразимый шум. Федераты, задыхающиеся, в крови, под неутихавшим дождем, кричали нам на ходу:

-- Улица Прадье -- вся баррикада к чертям!

-- Улице Ребваль требуется подмога!

-- На улице Пре паника!

Вдрызг разжиженный дождем ночной мрак хотел только одного: поскореe прикрыть все это собой.

BOCKPEСЕНЬЕ, 28 МАЯ 1871 ГОДА

Троицын день, воскресенье.

От Коммуны остался только клочок, не больше носового платка -- в пятнах, скомканного, рваного, липкого, окровавленного.

Прошлой ночью версальцы расположились бивуаком на площади Фэт и прилегающих улицах, Фессap и Прадье, их крики и песни долетали до нас.

Часть XI округа еще держалась в районе Фонтен-o-Pya. Филибер Родюк видел там Марту, он почти уверен, что это была она, во всяком случае какая-то девушка, ужасно на нее похожая. Видел издали: в ослепляющем свете горящих пакгаузов Ла-Виллета она переходила уяицу Сен-Mop.

Вся версальская артиллерия бьет no Бельвилю.

Этим похожим на кошмар ранним утром Троицына дня выстрелила пушка "Братство".

Тем временем пал Пэр-Лашез. Только много позже я узнал о его конце. B эти последние часы мы фактически не знали ничего, что происходит за рубежами нашего таявшего на глазах пятачка.

B "Монд иллюстре" некий Шарль Монселе вздыхал по этому поводу с циничным облегчением:

"Бойня теперь уже далеко, пожар оттеснили в предместья. Чудовищная драма завершилась на кладбище, подобно последнему акту "Гамлета", среди истоптанных могил, опрокинутых надгробий, оскверненных урн, статуй и мраморных плит, похищенных для постройки последней баррикады. Дрались грудь к груди, топча венки иммортелей, чуть ли не по колено проваливаясь в братскую могилу, где под ногами хрустели кости, дрались в семейных склепах, где под штыком живые падали на усопших!"

Федерамов на Пэр-Лашез было не более двух сомен. Когда прямым попаданием из пушки снесло главные воромa, смали драмъся шмыками, саблями, ножами -- и все это в помемках, под проливным дождем. Федерамы бы

ди смямы численно превосходящим ux врагом. Cmo сорок семь федерамов, в болъшинсмве раненых, согнали ударами прикладов к смене и paccмреляли.

Предместье замкнулось в кольце мрачного, чреватого угрозами молчания. Молчала и баррикада, которую укрепляли всю ночь. Слышен был только стук булыжника о булыжник и временами чей-то спокойный голос: "Подсобите-ка, гражданин, это за вас мы будем умираты>. Камни, мебель, мешки с песком и грязыо громоздили друг на друга до самой зари.

Баррикада была границей, тупиком, родиной. B свободные от работ и караула минуты каждый приводил в порядок свои личные дела.

Заглянув на минутку к себе домой, Шиньон остановился на пороге виллы полюбоваться обломками статуи Непорочного Зачатья. "Вот она, наша Колонна",-- хихикнул он и демонстративно прошел по ней, как по ступенькам.

Кош в последний раз обошел свою столярную, где из всех углов неслись стоны и хрипы умирающих. Раненых уложили повсюду, даже на верстаки. Шагая через лежавших, столяр переходил от одного своего инструмента к другому, и сразу к нему вернулась обычная походка, даже жесты стали прежние. Он потрогал фуганок, сдул с него опилки и проверил кончиком пальца, остры ли кусачки для резки проволоки.

Гифес, не выпуская руки Вероники Диссанвье, в последний раз обошел свою типографию, тоже забитую ранеными. Остановился перед наборной кассой, зачерпнул целую пригоршню своих самых любимых литер и как-то удивительно торжественно отсыпал половину своей подружке. B нежную подставленную ладонь из его горсти потекли медные литеры и коротко блеснули, как струйка в песочных часах. A из типографии любовники, не скрываясь, отправились прямо в квартиру над аптекой, чтобы любить друг друга в последний раз в кровати фарыацевта.

На всех этажах женщины опустошали ящики комодов. Избежавшие ломбарда простыни шли на саваны.

Каждого вновь появляющегося я расспрашивал о Марте. Кто говорил, будто видел ee накануке, кто -- поздно вечером, издали, она неслась куда-то при свете пожарища -- горели пакгаузы Ла-Виллета.

Уже почти рассвело, когда явились семеро федератов из 230-го батальона, уцелевшие после бойни на улице Ребваль, где баррикаду взяли лишь после того, как был выпущен последний снаряд. Командир батальона полковник Бено, бывший подручный мясника, попал в руки версальцев.

На бульваре, куда выходила Гран-Рю, от 191-го батальона не осталось ни одного человека, a от бывшего батальона Жюля Валлеса уцелели всего только офицер и пятеро-щестеро бойцов, расстрелявших все свои патроны и присоединившихся к нам.