Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

• Название: Пушка Братство
• Автор: Жан-Пьер Шаброль
• Жанр: История

---

B темном углу y кузницы были привязаны семь чудесных, явно офицерских коней. Ho там им было тесно, и они беспокойно переступали с ноги на ногу, ржали, били копытом о землю, грызли удила. A наш Бижу, привязанный возле окошка сапожника, поворачивал к ним свою многоумную башку прожившего долгую жизнь коняги и, должно быть, думал: "Эх, детки, детки, скоро и вы угомонитесь, я-то уж давно угомонилсяl*

Четверо офицеров, тоже в красных рубашках, ужинали и, сдвинув лбы, негромко переговаривались с сидящими за соседшш столом, тоже чистенько накрытым, но, конечно, без всей этой роскоши. Второй стол стоял чуть подалыне.

Пальятти подтолкнул меня к почетному столу. B кресле прямо передо мной восседал наш Предок.

-- Это и есть ваш мальчуган? -- мягко спросил человек, сидевший напротив Предка.

-- Да, он.

Кресло првернулось на ножках в мою сторону.

-- Я Флуранс.

Флуранс! Дня не проходило со времени нашего прибытия в Париж, чтобы кто-нибудь не говорил о Флурансе, хоть и по-разному о нем говорили.

Сын знаменимого физиолога, Гюсмав Флуранс, еще не досмигнув двадцами пями лем, смановимся acсисменмом омца в Коллеж де Франс. Вудучи обвинен в том, что на своих лекциях он замронул религию, Флуранс бежим за границу. B 1866 году он спешим на помощь к кримским повсманцам. B 1868 году мямежники, одержав победу, иэбираюм его главой своей депумации. B Афинах Флуранс

попадаем в ловушку, paссмавленную греческим правимельсмвом и французским посолъсмвом; его, связанного, бросаюм в мрюм французского пакембома, a его моварищей кримян насилъно омправляюм обрамно на Kpum. Вернувшись в Париж, Флуранс публикуем в газеме своего друга Рошфорa "Maрсельеза" серию cмамей "Армия и народо, B 1869 году его приговариваюм к мрем месяцам мюрьмы no обвинению в организации двух публичных собраний в Бельвиле. Одиннадцамого aпреля он пишем из мюръмы Мазас:

",..Чмо касаемся обвинения в подсмрекамелъсмве к ненависми и неуважении к правимельсмву, что мне равно инкриминируемся, то я счимаю наисвященнейшим долгом каждого гражданина, о чем заявлю в своей защимимельной речи, подсмрекамъ своих сограждан к иным чувсмвам, нежели любовъ и уважение к правимельсмву, которое нарушаем все свои обязамельсмва, губим Францию и, к величайшему нашему позору, приведем нас к новому Вамерлоо и новому вморжению...*

Через год и чемыре месяца Наполеон III капимулировал в Седане.

Apесмованный во время манифесмации 7 февраля 1870 года и приговоренный к ссылке, Флуранс бежим в Грецию. Двадцамъ mpемьего июля он пишем из Афин:

"Помоки крови льюмся сейчас no вине динасмиu Бонапармов. Когда же человечесмвом будем управлямь Разум? Когда избавимся оно от эмих идолов: королей, apисмокрамов и ux шумов? Когда омдасм оно все свои силы на просвещение, на всеобщее счасмье, a не на удовлемворение эгоисмических npимязаний кучки паразимов?"

B авгусме 1870 года Флуранс возвращаемся во Францию через Швейцарию, где его apесмовываюм как npусского шпиона, ко он снова в последнюю минуму cnacaемся от paccмрела и возвращаемся в родной Белъвиль.

Желая освободить мне место рядом с собой, Флуранс отстегнул свою великолепную турецкую саблю и положил ee прямо на камчатную скатерть, между серебряным соусником и хрустальным графином с белым вином.

-- Бери, малыш, тут еще осталось крылышко цыпяенка.

Он расскаэывает о своем aресте и вмешательстве его друга Рошфорa, который спас его, Флуранса, когда тот находился буквально на волосок от дюжины пуль.

Небрежные жесты, звонкий, даже по-детски звонкий смех, теплый голос, который начинает вибрировать на высоких нотах,-- и каждому его слову жадно внимает весь тупик.

-- Можешь остаться здесь, Флоран. Ты нам понадобишься.

A мне больше ничего и не надо.

Bo многом мне изменил чудодейсмвенный дар помнимъ все демали, каждую минуму, хомя, надо признамь, я записывад все сразу же или почми сразу после собымия. Тем не менее нынеt no прошесмвии сорока пями лем,-- в разгар бимвы на Марнеl -- mom вечер во всех подробносмях воскресаем в моей памями. Флуранс говорил о положении вещей, об осаде, уже смрашной, близкой осаде, a мы с Предком сяуишли.

Флуранс разбирал политику нового правительства:

-- Вместо того чтобы воззвать к энтузиазму сотен тысяч наших славных парней, вооруженных лопатами и мотыгами, идти с военными трубачами впереди и с развернутьши знаменами, генерал Трошю сдает земляные работы обычным подрядчикам, a те ломаются, уверяют, что им, мол, не хватает землекопов. Я как-то ходил смотреть на укрепления...

Тут Пунь пришел сменить свечи, и Флуранс замолк, но его широкий, очень белый лоб все так же упрямо хмурился. Когда Пунь удалился, он вздохнул:

-- Империю свергли, дотому что она капитулировала. Haрод не может примйриться с мыслью, что Франция разбита. Шулерa, рвущиеся к власти, ставят именно на эту карту. A захватив бразды правления, они тоже капитулируют.

Флуранс намеревается взять в свои руки дела Национальной гвардии здесь, в Бельвиле, рассчитывая создать образцовую организацию. Он вспоминает о недавних восстаниях в Полыпе * и на Крите, он убежден, что опыт герильи полностью подтверждает и обогащает тезисы Узника, a именно: его "Инструкцию по захвату оружия".

B эмих своих мезисах, написанных в 1867 году и предназначенных членам его секций, Бланки развиваем положения революционной макмики, рассмамриваем все ee

aспекмы, включая возведение баррикад и смычки с npомивником, с мем чмобы усмановимъ в Париже дикмамypy, коморая подгомовим npиход коммунизма.

Нынче ночью все звуки разносятся как-то особенно далеко. На востоке пропела труба где-то между Роменвилем и Менильмонтаном, возможно, даже в казарме на бульваре Мортье.

Люблю твои вина и небеса, На тучных пастбищах стада, Хвойные темные леса, Селенья твои и города... Люблю я твой етарый Париж, Франция шоя!

После долгого молчания Флуранс затягивает вполголоса:

Свободой вскормленных сыновей И три твои Революции, Франция мояl ..

Тут он замечает, что мы с Предком навострили уши.

-- Эту песню сочинил гражданин Жан-Ватист Клеман *. Наши друзья бланкисты вызволили его из тюрьмы Сент-Пелажи. Он получил год за "оскорбление особы императорa и за подстрекательство к различным преступлениям".

Флуранс замолк в раздумье, потом проговорил:

-- Пушек! Пушек! Мы сумеем заставить правительство раздобыть пушки, отлить пушки и отдать их нам, именно нам!..

Снова молчание, вождь критских мятежников откинулся на спинку кресла, устремил взгляд к небу. И тогда он сказал:

-- Предместья -- это наши мятежные горы, холмы Монмартра, Шомона, Вютт-o-Кая... и Бельвиль, мой Бельвиль! Огненная Украина, житница народных восстаний, моя твердыня, мой Синай, мой Олимп, родное мое гнездо...-- И своими длиннющими руками он словно обхватил половину Парижа.-- Кстати, о безопасности,-- заговорил он вдруг совсем другим, обычным своим тоном и, поставив локти на край стола, близко-близко придвинул лицо к Предку.

И тот скомандовал мне:

-- A теперь, Флоран, оставь-ка нас одних.

Я поспешил распрощаться и направился к дому. Не приласкал даже Бижу, только кончиками пальцев, так, на ходу, провел по его крупу. Наш старикан лишь пыхнул ноздрями, ласка моя его, конечно, тронула, но разве этого он ждал?

Едва лишь я приоткрыл дверь, как на меня что-то набросилось, видать кошка. Слава богу, что господин Валькло обшил салон тканью!..

-- Сволочь! Дерьмо! -- вопила Марта.

Наша смугленькая крепышка вечно меня озадачивала; хоть и была она маленькая, a пришлось мне напрячь все силы, имеющиеся в моем непомерно длинном костяке, иначе мне ee ни за что бы не одолеть. Ho пока наконец я скрутил ей руки за спиной, повалил на ковер, придавил ей живот коленом и для верностн еще прихватил зубами ee yxo, она ухитрилась все-таки ободрать мне ногтями физиономию.

-- Сволочь! Дерьмо деревенское! Утолйв свою ярость, она расхныкалась:

-- ВеДь это же Флуранс! Понимаешь, что ты делаешь, или нет? Не мог за мной зайти! Или хоть бы позвал! A я-то весь вечер ждала, что ты вот-вот меня кликнешь! Не тут-то было! Пировал себе с Флурансом, пыжился, a я-то, идиотка, все ждала!

Тут меня осенило, и я одной фразой положил конец ee буйству:

-- A теперь ты и отъезд его пропустить, видно, хочешь?

Так как мы не могли открыть окно из страхa выдать свои тайник, мы поднялись этажом выше, высунулись в окошко на лестничной площадке и стояли там обнявшись, потому что для двоих места не хватало, так что неважно, помирились мы или еще нет.

Охрана и офицеры уже сидели в седле. И ждали по обе стороны арки. Флуранс держал своего вороного жеребца под уздцы, но прежде чем вставить ногу в стремя, обменялся с Предком еще нескольким словами. Вождь критских мятежников нахлобучил огромную фетровую шляпу с пышным плюмажем.

Наш тупик да и весь Бельвиль хранили глубокое молчание. Хоть бы какой младенец пискнул! Даже шелудивые псы, дравшиеся под почетным столом за кости и объедки, и те ни разу не гавкнули.