Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

• Название: Пушка Братство
• Автор: Жан-Пьер Шаброль
• Жанр: История

---

Женщины мыли входные двери, мужчины в рубашках мурлыкали, бреясь перед зеркальцем. Из приоткрытых окон вырывался праздничный гул голосов, яблочный запах шкафа с чистым бельем и неистребимое благоухание жареного лука...

B my nopy naрижане еще не cмремились неомличимо походимь друг на друга. Каменомесы, с ног do головы в белом, носили красный шерсмяной пояс. Землекопы щеголяли в широченных шманах, в бархамных жилемах, обшимых золомым позуменмом. Рабочий умел хранить свое досмоинсмво, он не зкелал, чмобы даже в праздник его принимали за буржуа. B то воскресенье пролемариu надели свежевысмиранные шманы и блузы, y кого на голове была самая лучшая его каскемка, y кого фемровая широкополая праздничная шляпа. Hu за какие блага мирa они не вырядилисъ бы в редингом и цилиндр, ибо им дорого было появимься всей семьей в воскресной молчее y засмавы и услышамь себе вслед: tСмомри, смомри, машинисм идем!" или "A вом это пломник!"

Улица была своего рода зрелищем, в тогдашнем Париже на улице можно было жить.

Рабочий-кровельщик в хорошо выутюженных штанах, в маленькой синей холщовой каскетке о чем-то весело болтал перед витриной колбасной лавки со стройной рыженькой девицей, a та стояла простоволосая, прижав к боку локтем каравай хлеба, ивруке держала кровяную колбасу, еще теплую, завернутую в толстую серую бумагу.

На перекрестке я замедлил шаг, чтобы осмотреться и решить, в каком направлении идти. Марта, помахивая зонтиком, медленно, упругим шагом --шествовала по каменным плитам и, восхищаясь всем, как непритязательный горожанин, впервые очутившийся на деревенских просторax, ловко лавировала среди кучек прохожих.

Так через Тампль и Шато-д'O мы добрались до Бульваров. У заставы Сен-Мартен Марта взяла меня за руку уже привычным жестом и потащила на самую середину мостовой. Там, остановивпшсь среди бешено мчавшихся фиакров, военных повозок, ломовиков и ландо, Марта уперла руки в боки и попросила с подозрительной ласковостью:

-- Посади меня себе на плечо...

Мешкать в центре этого потока было слишком опасно, и мне оставалось только повиноваться. С высоты моего плеча Марта, приложив к глазам руку щитком, долго смотрела в сгорону церкви Мадлен и удовлетворенно вздыхала, a потом скомандовала:

-- A теперь поворачивай, пахарь!

Я шел, куда требовала Марта, в тайной надежде наконец-то побольше узнать о своей подружке, увидеть ee настоящее жилье, где она проводит долгие ночи без меня. B наш тупик она только наведывается, a вот fде же она ютится на самом-то деле?

На площади Согласия люди прохаживалйсь перед статуей города Страсбурга, украшенной знаменами и цветами. У подножия катафалка лежала книга, где каждый желающий мог поставить подпись, дабы выразить осажденному Страсбургу cfiою признательность патриота. Марта полистала книгу с понимающей миной, потом поставила вместо подписи крестик.

Полдень все еще свято выполнял посулы утра. Марта затащила меня в какой-то ресторанчик и уселась за чисто накрытым столиком. Прежде чем занять место, я с минуту топтался, охваченный сомнениями. Потом шепнул:

-- A деньги-то y тебя есть, a?

Марта фыркнула. Ясно, ресторанчик ничем не напоминал кафе Бребан, но зато был рангом куда выше, чем обычные обжорки...

Моя подружка заказала тушеную говядину с овощами, телячье рагу под белым соусом, горошек с салом, сьip, виноград и бутылку легкого сюренского вина. Ела она не торопясь, клала в рот маленькие кусочки и долго их

смаковала. Прежде чем запить еду вином, выжидала положенное время и, прихлебнув из стакана, тоже не сразу бралась за вилку.

Горошек с салом она старательно доела до последней горошинки, ко всему глухая и немая. Потом посмотрела мне прямо в глаза мрачным взором. A в паузе между сыром и виноградом сказала медленно, но с той же энергией, с какой пережевывала пищу:

-- Я никогда не знала своего отца. Или, вернее, могла выбирать себе любого, понятно?

Я кивнул.

Она отщипнула и отправила в рот несколько виноградин, отхлебнула полстакана вина.

-- Когда я родилась, мать целых три дня с горя ревела. A когда я чудом выжила, она орала, что, мол, не заслужила такого наказания. Оправившись от этого тяжкого удара, она только об одном и думала: как бы меня больше не видеть. Зато едва я дрстигла возраста, когда уже смогла зарабатывать, мать взяла меня к себе.

Марта ухмыльнулась и доела виноград все так же медленно. Потом допила вино:

-- Моя почтенная матушка заставляла меня делать все, что только можно, для заработка. Все. Понимаешь? Я снова кивнул.

-- Ничего ты не понимаешь.

Марта прикрыла глаза и, почти не разжимая губ, произнесла:

-- A теперь иди себе. Жди меня y статуи Страсбурга. Я начал было протестовать, но она даже зубами скрипнула:

-- Иди, тебе говорят, дуралей!

Когда наконец y статуи Страсбурга появилась Марта, она вся раскраснелась от бега.

-- Дорого пришлось заплатить?

Она с жалостью поглядела на меня, и я ясно прочел в ee глазах, что лучше мне было бы до конца своих дней сидеть y себя в Рони.

К вечеру мы очутились на самой вершине Монмартрского холма, щетинившегося жерлами пушек. Под безоблачным небом панорама Парижа открывалась во всей своей кристальной четкости: видно было даже то, чего нельзя было видеть, a только знаешь, что оно есть, на вос

токе -- лента Марны, ee широкая излучина y полуострова Сен-Mop, на юго-востоке -- Сена, потом она течет с востока на запад, и, наконец, на юго-запад. A над Венсенном, Монтрейем и Рони стоял дым. (Очевидно, это горели леса, ux подожгли, чмобы расчисмимь none для npucмрела.) Я пытался представить себе эти неприступные фортификации, этот надежный щит, прикрывающий столицу щит, воспетый на все лады.

Здесь, на Монмартре, пахло свежескошенной травой. B вечерней газете, брошенной кем-то из артиллеристов, сообщалось, что пруссаки вышли к Марне.

Как раз в это воскресенъе, 18 сенмября 1870 года, в то время как Париж фланировал, смеялся, садился за ужин, плясал и заполнял в вечерних муалемах меамры и концермные залы, npуссаки шли от Шуази-ле-Pya к Версалю, окружив наши позиции в районе Шамийона и Кламара. B два часа дня y засмав уже молпилисъ какие-mo насмермъ nepепуганные люди; это оказались naрижане, они еще с ympa омправились за город и, намкнувшись на неприямельские дозоры, бросились вспямъ. Последний поезд, омошедший от Северного вокзала, захвамили немецкие аванпосмы. Под началом принца Саксонского армия, шедшая с Maaca, охвамила Париж с северa, могда как III армия наследного принца Пруссиu окружала его с юга. Через несколько часов уланы обеих армий соединямся в районе Версаля и еесь Париж будем окончамелъно замкнум в кольцо.

-- Танцевать умеешь?

Движением подбородка Марта указывает мне кабачок на краю Шан-де-Полоне, где y подножия башни Сольферино уже вовсю идет бал. Слышен смех, потом корнет-апистон в сопровождении скрипок весело заводит "Полькужемчужину". Нет, танцевать я не умею.

-- Тогда смотри!

Она забирается на лафет тяжелого артиллерийского орудия и меня тянет за собой. Здесь, на вершине Монмартра, мы оказываемся в центре треугольника площадью тридцать четыре квадратных километра -- в узилище простого люда.

Я обнимаю Марту.

-- Скажи, где же тот друг, которого мы должны были повидать?

Марта поднимает на меня глаза -- и вот уж не поверил бы: они полны самых настоящих слез.

Заходящее солнце в этот сентябрьский вечер зажигает для нас на черном бархате Парижа два неграненых алмаза.

-- Бельвиль, Менильмонтан,-- шепчет Марта, и голос y нее тоненький, как y засыпающего ребенка.

Все вокруг затянуто сумерками, может, это не самое красивое, зато самое лучшее -- сереющее небо Парижа, старый его сообщник, посылающий столице свои дар.

Звон разбитого стекла и визг какой-то девицы сразу прерывают "Польку-жемчужину".

-- Сколько тебе лет, Марта?

-- A какое твое собачье дело?

Вторник, 20 сентября. Ночь.

Вчерa днем Париж впервые услышал звук пушечного выстрела.

Марта потащила меня на самый верхний этаж виллы, туда, где мансарды. Из окошка, дающего свет лестничной клетке, можно выбраться на крышу. Ухватившись за трубу, мы напрасно обозревали окрестности. Канонада доносилась откуда-то издалека, совсем издалека. Ни вспышки, ни дымка, одно лишь неотчетливое погромыхивание, оно стихает на мгновение и тотчас же начинается снова. Ho не только нам с Мартой пришла в голову мысль посмотреть, что происходит, бельвильцы машут руками, подбадривая детвору, взгромоздившуюся на коньки крыш между улицей Ренар и улицей Ребваль.

Мариаль оглаживает Бижу, a тот вздрагивает, прядеf ушами.

-- Смотрите, он сразу повернул голову в нужном направлении. Животные всегда такое чуют.

Среда, 21 сентября.

Сегодня меня разбудил не звон Барденова молота о наковальню, a шум голосов и мычание, будто вернулись ярмарочные дни и тупик заполонили сбившиеся в кучу коровы. Я быстро оделся и сбежал вниз.