В. Лосев - Русские поэты XX века: учебное пособие

• Название: Русские поэты XX века: учебное пособие
• Автор: В. Лосев
• Жанр: Языкознание
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-89349-444-0, 978-5-02-002949-1

Книга открывается вступительной статьей «Живое слово» о ведущих тенденциях в развитии русской поэзии двадцатого века, главным образом в советский и постсоветский периоды. Отбор тех или иных авторов продиктован целями учебного процесса. В двух первых разделах, где материалы располагаются в основном в хронологическом порядке, – о каждом поэте краткая заметка о его жизни и творчестве. После – небольшая библиографическая справка. В третьем разделе представлены современные авторы. В конце книги – два словаря: диалектных и устаревших слов, а также имен и названий.

Учебное пособие адресовано главным образом студентам-филологам. Но знакомство с ним будет полезным и ученикам средних учебных заведений гуманитарного профиля, и преподавателям-словесникам различных вузов и школ.

Составитель и автор методических материалов в двух первых разделах – Л.П. Кременцов, в третьем – В.В. Лосев.

---

<Апрель 1921>

Литература

Гумилёв Н. Собрание сочинений в 4 томах. М., 1991.

Гумилёв Н. Конквистадор. Стихотворения. М., 1997.

Давидсон О. Муза странствий Николая Гумилёва. М., 1992.

Панкеев И. Николай Гумилёв. Биография писателя. М., 1995.

В.Ф. Ходасевич (1886–1939)

Владислав Фелицианович Ходасевич был современником таких мастеров русской поэзии, как Н. Клюев, М. Волошин, Н. Гумилёв, А. Ахматова, Б. Пастернак, О. Мандельштам и другие. Но в отличие от них, либо возглавлявших, либо входивших в состав многочисленных групп, школ, литературных течений и направлений, в изобилии функционировавших в литературе серебряного века, он не примыкал ни к кому и шел своим путем – «путем зерна», как он его называл.

Возможно, что одна из причин этого заключалась в том, что как личность Ходасевич сформировался в польской католической семье и постоянно доказывал самому себе право пребывать в русской культуре:

России – пасынок, а Польше —
Не знаю сам, кто Польше я.
Но: восемь томиков, не больше, —
И в них вся родина моя.

Восемь томиков – это популярное в начале XX века издание сочинений А.С. Пушкина. Вся деятельность великого русского поэта, все его творческое наследие были для Ходасевича неиссякаемым источником вдохновения: он писал продолжения его неоконченных стихов, создал книгу «Поэтическое хозяйство Пушкина», его оригинальные стихотворения изобилуют пушкинскими ассоциациями – «Люблю людей, люблю природу», «Памятник» и многие другие. Художественный мир Ходасевича стоит на пушкинских ценностях. Они определяют тематику и звучание его стихов:

…для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья,
Вот счастье! вот права…

Хотя чаще, чем у Пушкина, звучат у него трагические и религиозные мотивы. Обратить на себя внимание в том половодье великолепных стихов, какое явила миру в те годы русская литература, было не просто. Ходасевичу это удалось уже в первых его поэтических сборниках «Молодость», «Счастливый домик» и других, созданных до 1917 года. Вершина же его поэтической деятельности пришлась на первые послереволюционные годы – сборники «Путем зерна» и «Тяжелая лира».

В 1922 году Ходасевич эмигрировал. В зарубежных стихах, собранных в сборнике «Европейская ночь» (1927), обращает на себя внимание решительное преобладание русской тематики. Программным же произведением поэта осталось стихотворение «Путем зерна», открывавшее поэтический сборник под этим названием.

Библейская притча о сеятеле из Евангелия от Матфея перекликается у Ходасевича с мотивами стихотворения Пушкина «Свободы сеятель пустынный». Его волнует главная для него проблема: судьба и долг поэта – проповедника, сеятеля, пророка – в новых исторических условиях:

Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец и дед его по тем же шли путям.

Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.

И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.

Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет – и оживет она.

И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, —

Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.

23 декабря 1917 года

Жизнь Ходасевича, как и жизнь большинства русских эмигрантов, закончилась печально. Он умер в парижской больнице для бедных. Его имя и его творчество вернулись в Россию только несколько десятилетий спустя.

СТАНСЫ

Уж волосы седые на висках
Я прядью черной прикрываю,
И замирает сердце, как в тисках,
От лишнего стакана чаю.

Уж тяжелы мне долгие труды,
И не таят очарованья
Ни знаний слишком пряные плоды,
Ни женщин душные лобзанья.

С холодностью взираю я теперь
На скуку славы предстоящей…
Зато слова: цветок, ребенок, зверь —
Приходят на уста все чаще.

Рассеянно я слушаю порой
Поэтов праздные бряцанья,
Но душу полнит сладкой полнотой
Зерна немое прорастанье.

24–25 октября 1918

АНЮТЕ

На спичечной коробке —
Смотри-ка – славный вид:
Кораблик трехмачтовый
Не двигаясь бежит.

Не разглядишь, а верно
Команда есть на нем,
И в тесном трюме, в бочках,
Изюм, корица, ром.

И есть на нем, конечно,
Отважный капитан,
Который видел много
Непостижимых стран.

И верно – есть матросик,
Что мастер песни петь
И любит ночью звездной
На небеса глядеть…

И я, в руке Господней,
Здесь на Его земле, —
Точь-в-точь как тот матросик
На этом корабле.

Вот и сейчас, быть может,
В каюте кормовой
В окошечко глядит Он
И видит – нас с тобой.

25 января 1918

* * *

Не матерью, но тульскою крестьянкой
Еленой Кузиной я выкормлен.
Она Свивальники мне грела над лежанкой,
Крестила на ночь от дурного сна.

Она не знала сказок и не пела.
Зато всегда хранила для меня
В заветном сундуке, обитом жестью белой,
То пряник вяземский, то мятного коня.

Она меня молитвам не учила,
Но отдала мне безраздельно все:
И материнство горькое свое,
И просто все, что дорого ей было.

Лишь раз, когда упал я из окна,
Но встал живой (как помню этот день я!),
Грошовую свечу за чудное спасенье
У Иверской поставила она.

И вот Россия, «громкая держава»,
Ее сосцы губами теребя,
Я высосал мучительное право
Тебя любить и проклинать тебя.

В том честном подвиге, в том счастье песнопений
Которому служу я каждый миг,
Учитель мой – твой чудотворный гений,
И поприще – волшебный твой язык.

И пред твоими слабыми сынами
Еще порой гордиться я могу,
Что сей язык, завещанный веками,
Любовней и ревнивей берегу…

Года бегут. Грядущего не надо,
Минувшее в душе пережжено,
Но тайная жива еще отрада,
Что есть и мне прибежище одно:

Там, где на сердце, съеденном червями,
Любовь ко мне нетленно затая,
Спит рядом с царскими, ходынскими гостями
Елена Кузина, кормилица моя.

12 февраля 1917, 2 марта 1922

* * *

Люблю людей, люблю природу,
Но не люблю ходить гулять,
И твердо знаю, что народу
Моих творений не понять.

Довольный малым созерцаю
То, что дает нещедрый рок:
Вяз, прислонившийся к сараю,
Покрытый лесом бугорок…

Ни грубой славы, ни гонений
От современников ни жду,
Но сам стригу кусты сирени
Вокруг террасы и в саду.

15–16 июня 1921

Когда б я долго жил на свете,
Должно быть, на исходе дней
Упали бы соблазнов сети
С несчастной совести моей.

Какая может быть досада,
И счастья разве хочешь сам,
Когда нездешняя прохлада
Уже бежит по волосам?

Глаз отдыхает, слух не слышит,
Жизнь потаенно хороша,
И небом невозбранно дышит
Почти свободная душа.

8-29 июня 1921

В ЗАСЕДАНИИ

Грубой жизнью оглушенный,
Нестерпимо уязвленный,
Опускаю веки я —
И дремлю, чтоб легче минул,
Чтобы как отлив отхлынул
Шум земного бытия.

Лучше спать, чем слушать речи
Злобной жизни человечьей,
Малых правд пустую прю.
Все я знаю, все я вижу —
Лучше сном к себе приближу
Неизвестную зарю.

А уж если сны приснятся,
То пускай в них повторятся
Детства давние года:
Снег на дворике московском
Иль – в Петровско-Разумовском
Пар над зеркалом пруда.

12 октября 1921, Москва

* * *

Было на улице полутемно.
Стукнуло где-то под крышей окно.

Свет промелькнул, занавеска взвилась
Быстрая тень со стены сорвалась —

Счастлив, кто падает вниз головой:
Мир для него хоть на миг – а иной.

23 декабря 1922, Saarow

* * *

Жив Бог! Умен, а не заумен,
Хожу среди своих стихов,
Как непоблажливый игумен
Среди смиренных чернецов.
Пасу послушливое стадо
Я процветающим жезлом.
Ключи таинственного сада
Звенят на поясе моем.
Я – чающий и говорящий.
Заумно, может быть, поет
Лишь ангел, Богу предстоящий, —
Да Бога не узревший скот
Мычит заумно и ревет.
А я – не ангел осиянный,
Не лютый змий, не глупый бык.
Люблю из рода в род мне данный
Мой человеческий язык:
Его суровую свободу,
Его извилистый закон…
О, если б мой предсмертный стон
Облечь в отчетливую оду!

4 февраля – 13 мая 1923, Saarow