В. Лосев - Русские поэты XX века: учебное пособие

• Название: Русские поэты XX века: учебное пособие
• Автор: В. Лосев
• Жанр: Языкознание
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-89349-444-0, 978-5-02-002949-1

Книга открывается вступительной статьей «Живое слово» о ведущих тенденциях в развитии русской поэзии двадцатого века, главным образом в советский и постсоветский периоды. Отбор тех или иных авторов продиктован целями учебного процесса. В двух первых разделах, где материалы располагаются в основном в хронологическом порядке, – о каждом поэте краткая заметка о его жизни и творчестве. После – небольшая библиографическая справка. В третьем разделе представлены современные авторы. В конце книги – два словаря: диалектных и устаревших слов, а также имен и названий.

Учебное пособие адресовано главным образом студентам-филологам. Но знакомство с ним будет полезным и ученикам средних учебных заведений гуманитарного профиля, и преподавателям-словесникам различных вузов и школ.

Составитель и автор методических материалов в двух первых разделах – Л.П. Кременцов, в третьем – В.В. Лосев.

---

1918

НАС ПОБИТЬ, ПОБИТЬ ХОТЕЛИ

Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися,
А мы тоже не сидели,
Того дожидалися!

У китайцев генералы
Все вояки смелые:
На рабочие кварталы
Прут, как очумелые.

Под конец они, пройдохи,
Так распетушилися:
На советские «подвохи»
Дать отпор решилися:

«Большевистскую заразу
Уничтожить начисто!»
Но их дело стало сразу
Очень раскорячисто.

Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися,
Но мы тоже не сидели,
Того дожидалися!

Так махнули,
Так тряхнули,
Крепко так ответили,
Что все Чжаны
Сюэ-ляны
Живо дело сметили.

Застрочили быстро ноты
Мирные и точные,
Мастера своей работы
Мы дальневосточные!

Наш ответ Чжан Сюэ-лянам
Схватка молодецкая,
А рабочим и крестьянам —
Дружба всесоветская!

Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися,
Но мы даром не сидели,
Того дожидалися!

1929

Литература

Бедный Д. Стихотворения. М., 1988.

Маков В. Демьян Бедный. Жизнь и творчество. Ташкент, 1968.

Эвентов И. Демьян Бедный. Жизнь, поэзия, судьба. М., 1983.

Н.А. Клюев (1884–1937)

Николай Алексеевич Клюев родился в северной старообрядческой деревне Коштуги. Решающую роль в его духовном становлении и творческом самоопределении сыграла мать – талантливая сказительница: «Отроковицей прилепилась родительница моя ко всякой речи, в которой звон цветет знаменный, крюковой, скрытный, столбовой… Памятовала она несколько тысяч словесных гнезд стихами и полууставно, знала Лебедя и Розу из Шестокрыла, огненные письма протопопа Аввакума и много другого, что потайно осоляет народную душу – слово, сон, молитву, что осолило и меня до костей, до преисподних глубин моего духа и песни…»

В «Песне о Великой Матери», огромной неоконченной поэме, только в годы перестройки обнаруженной в архивах КГБ, Клюев запечатлел грандиозный животворящий образ Матери России, Матери – земли сырой, Богородицы – Божией Матери и черты своей вдохновительницы. Лучшие стихи поэта были посвящены матери.

Первая публикация произведений Клюева – 1904 год. Важный момент биографии – творческие контакты с А. Блоком. Первые поэтические сборники – «Сосен перезвон» (1911), «Братские песни» (1912), «Лесные были» (1913) – интерес читателей, широкая известность.

Н. Гумилёв заметил: «До сих пор ни критика, ни публика не знают, как относиться к Николаю Клюеву. Что он – экзотическая птица, странный гротеск, только крестьянин – по удивительной случайности пишущий безукоризненные стихи, или провозвестник новой силы?» Мало кому было известно, что Клюев владел тремя европейскими языками, превосходно знал древнерусскую архитектуру и литературу, духовную и светскую, труды западных и восточных философов, был тонким ценителем и толкователем иконописи.

В десятые годы вокруг Клюева группируются так называемые «новокрестьянские» поэты – С. Есенин, С. Клычков, А. Ширяевец и другие. Особенно большое место в судьбе Клюева занял С. Есенин. Среди многочисленных стихотворений и поэм, посвященных рязанскому самородку, особое место принадлежит знаменитому «Плачу о Сергее Есенине», отклику на гибель поэта.

Революцию Клюев, подобно Блоку, встретил с энтузиазмом, надеясь на многообещавшее «солнце Осьмнадцатого года». Эти настроения отчасти отразились в стихотворениях, вошедших в сборники «Медный Кит» (1918) и «Песнослов» (1919). Однако вскоре он почувствовал, что новый режим для него еще более чужд, чем прежний. Клюев не мог смириться с претензиями советской власти на контроль за духовной жизнью личности. Уже в 1920 году его исключили из РКП(б) за религиозные убеждения. Несмотря на публикацию вполне лояльных произведений – «Ленинград» и «Корабельщики», отношение к стихам поэта с середины двадцатых годов резко изменяется. После же выхода в свет поэмы «Деревня» и последнего прижизненного сборника стихов «Изба и поле» (1928) за Клюевым надолго закрепляется «звание» кулацкого поэта.

Но официальное отлучение от литературы, аресты и ссылки творческой активности поэта не снизили: им написаны поэмы «Погорелыцина» (одно из центральных его произведений), «Песнь о Великой Матери» и много стихотворений.

В годы большого террора Клюев погиб в тюрьме. Его имя было предано полному забвению. Только через сорок лет после смерти была переиздана книжка его стихов.

Теперешняя судьба поэзии Клюева, невзирая на имеющиеся переиздания, к глубокому сожалению, незавидна. Яркий необычный мир его поэзии, созданный в русле давней традиции русской литературы, идущей от А. Кольцова, сохраняет для нас оригинальную художественную культуру уходящего (ушедшего?!) русского крестьянства, его красочный богатейший язык. Увы! Должной оценки созданное Клюевым так и не получило, хотя истинная картина русской поэзии XX века без его творчества, конечно же, непредставима.

* * *

Где рай финифтяный и Сирин
Поет на ветке расписной,
Где Пушкин говором просвирен
Питает дух высокий свой,

Где Мей яровчатый, Никитин,
Велесов первенец Кольцов,
Туда бреду я, ликом скрытен,
Под ношей варварских стихов.

Когда сложу свою вязанку
Сосновых слов, медвежьих дум?
«К костру готовьтесь спозаранку», —
Гремел мой прадед Аввакум.

Сгореть в метельном Пустозерске
Или в чернилах утонуть?
Словопоклонник Богомерзкий,
Не знаю я, где орлий путь.

Поет мне Сирин издалеча:
«Люби, и звезды над тобой
Заполыхают красным вечем,
Где сердце – колокол живой».

Набат сердечный чует Пушкин —
Предвечных сладостей поэт…
Как Яблоновые макушки,
Благоухает звукоцвет.

Он в белой букве, в алой строчке,
В фазаньи-пестрой запятой.
Моя душа, как мох на кочке,
Пригрета пушкинской весной.

И под лучом кудряво-смуглым
Дремуча глубь торфяников.
В мозгу же, росчерком округлым,
Станицы тянутся стихов.

1916 или 1917

* * *

Солнце Осьмнадцатого года,
Не забудь наши песни, дерзновенные кудри!
Славяно-персидская природа
Взрастила злаки и розы в тундре.

Солнце Пламенеющего лета,
Не забудь наши раны и угли-кровинки.
Как старого мира скрипучая карета
Увязла по дышло в могильном суглинке!

Солнце Ослепительного века,
Не забудь праздника великой коммуны!..
В чертоге и в хижине дровосека
Поют огнеперые Гамаюны.

О шапке Мономаха, о царьградских бармах
Их песня? О, солнце – скажи!..
В багряном заводе и в красных казармах
Роятся созвучья-стрижи.

Словить бы звенящих в построчные сети,
Бураны из крыльев запрячь в корабли…
Мы – кормчие мира, мы – боги и дети
В пурпурный Октябрь повернули рули.

Плывем в огнецвет, где багрец и рябина,
Чтоб ран глубину с океанами слить, —
Суровая пряха – бессмертных судьбина
Вручает лишь солнцу горящую нить.

1918

* * *

Владимиру Кириллову[3]

Мы – ржаные, толоконные,
Пестрядинные, запечные,
Вы – чугунные, бетонные,
Электрические, млечные.

Мы – огонь, вода и пажити,
Озимь, солнца пеклеванные,
Вы же тайн не расскажете
Про сады благоуханные.

Ваши песни – стоны молота,
В них созвучья – шлак и олово, —
Жизни дерево надколото,
Не плоды на нем, а головы.

У подножья кости бранные,
Черепа с кромешным хохотом;
Где же крылья ураганные,
Поединок с мечным грохотом?

На святыни пролетарские,
Гнезда вить, слетелись филины;
Орды книжные, татарские
Шестернею не осилены.

Кнут и кивер аракчеевский,
Как в былом, на троне буквенном.
Сон Кольцовский, терем Меевский
Утонули в море клюквенном.

Ваша кровь водой разбавлена
Из источника бумажного,
И змея не обезглавлена
Песней витязя отважного.

Мы – ржаные, толоконные,
Знаем Слово алатырное,
Чтобы крылья громобойные
Вас умчали во всемирное.

Там изба свирельным шоломом
Множит отзвуки павлинные…
Не глухим бездушным оловом
Мир связать в снопы овинные.

Воск – с медынью яблоновою, —
Адамант в словостроении,
И цвести над Русью новою
Будут гречневые гении.

1918

ПЛАЧ О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ

(Отрывок)

Забудет ли пахарь гумно,
Луна – избяное окно,
Медовую кашку пчела
И белка кладовку дупла?

Разлюбит ли сердце мое
Лесную любовь и жилье,
Когда, словно ландыш в струи,
Гляделся ты в песни мои?

И слушала бабка Рязань,
В малиновой шапке Кубань,
Как их дорогое дитя
Запело о небе грустя.

Напрасно Афон и Саров
Текли половодьем из слов,
И ангел улыбок крылом
Кропил над печальным цветком.

Мой ландыш березкой возник, —
Берестяный звонок язык,
Сорокой в зеленых кудрях
Уселись удача и страх.

В те годы Московская Русь
Скидала державную гнусь,
И тщетно Иван-золотой
Царь-колокол нудил пятой.

Когда же из мглы и цепей
Встал город на страже полей,
Подпаском, с волынкой щегла,
К собрату березка пришла.

На гостью ученый набрел,
Дивился на шитый подол,
Поведал, что пухом Христос
В кунсткамерной банке оброс.

Из всех подворотен шел гам:
Иди, песноликая, к нам!
А стая поджарых газет
Скулила: кулацкий поэт!

Куда ни стучался пастух —
Повсюду урчание брюх,
Всех яростней в огненный мрак
Раскрыл свои двери кабак.

1926