Луи Буссенар - Охотники за каучуком

• Название: Охотники за каучуком
• Автор: Луи Буссенар
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1993
• ISBN: 5-86218-073-7

Впервые полностью переведенный на русский язык роман «Охотники за каучуком» является продолжением романа «Гвианские робинзоны».

_{Художник А. С. МаховПримечания Л. И. Лебедевой}

---

Маркиз был вправе называть себя гасконцем, парижанином и тулузцем. И слияние столь разных типов в одном лице не могло не сделать из молодого человека незаурядную личность.

Пойдя по стопам отца и будучи в душе странствующим актером, он с раннего детства изображал ангелов или чертенят, в качестве ученика выходил на сцену в феериях, драмах, батальных пьесах. Так длилось вплоть до того самого дня, когда вместе с пушком над верхней губой у него прорезался хорошенький голосок. Тут юноша отважно решил сменить амплуа и стал тенором.

Тщеславие его и погубило. Голоска оказалось недостаточно, чтоб выступать на большой и даже на средней сцене, Маркизу пришлось довольствоваться ролью певца в ресторанах.

Молодой актер, отчаявшись добиться славы и составить состояние, видя к тому же, что навечно приговорен исполнять ритурнели[143] в кабаках, совсем упал духом. Он решил круто изменить судьбу, уехал в Тулон и поступил там, особенно не раздумывая, в четвертый полк морской пехоты.

Маркиз, встречавшийся когда-то на подмостках с нашими самыми славными полководцами, считал, что уж он пороху понюхал и что события будут развиваться совсем как в театральных пьесах. Юноша твердо верил, и не скрывал этого, что очень скоро станет, «как другие», маршалом Франции, послужив для начала в морской пехоте, где, конечно же, будет расти в звании с умопомрачительной быстротой.

Мечты кончились… чином капрала![144] Но Маркиз был «упрям как осел» — так говорят в армии. Чего уж там: тулузец с задатками провансальца[145], да еще парижанина! Так что, сами понимаете, довольствоваться столь скромным положением он не мог, хоть чин капрала вопреки тому, что обычно думают, весьма близок к маршальскому — ведь говорят же, что крайности сходятся!

Так или иначе, но Маркиз снова стал рядовым морской пехоты, уяснив, что ему будет все же сложновато командовать полком, — а звание маршала Франции к этому времени было упразднено, — и решил использовать время армейской службы самым плодотворным образом.

Так он и поступил: настойчиво работал на фехтовальной дорожке, увлеченно постигая искусство уничтожения себе подобных, и стал истинным виртуозом шпаги и клинка.

Тем временем Маркиз успел побывать в Кохинхине и Сенегале, избороздил землю вдоль и поперек и мог бы соперничать с самим Вечным Жидом[146]. Сей бородатый космополит не решался, насколько нам известно, пуститься в плавание по соленой воде вплоть до того дня, пока не получил отставку по всей форме и для него не приблизились радости личной жизни.

Повинуясь непреодолимому предчувствию, он вернулся в Тулузу к старому дядюшке, бедному, как церковная мышь, отцу очаровательной девушки, красавицы и умницы. Естественно, Пьер Леблан влюбился в свою кузину и, естественно, стал ее мужем. В качестве приданого госпожа Леблан принесла счастливому супругу, если не считать прекрасных глаз и нежности, милый голосок, семейную реликвию. Так что если молодая чета и щелкала порой зубами от голода, то щелкала, по крайней мере, мелодично. А уж заливались — совсем как пара соловьев! К несчастью, на протяжении долгого времени наши чудесные артисты пели лишь в своей комнате, импресарио[147] не торопились выводить их на сцену, хотя Пьер Леблан, прозванный Маркизом, был в ту пору более чем когда-либо увлечен собственным голосом.

Увы! Несчастная любовь самая прочная.

Итак, бывший служака, вынужденный зарабатывать на жизнь уроками фехтования, нередко заменяя клинок палкой, повстречал в один прекрасный день театральную труппу, собиравшуюся на гастроли в Южную Америку. Возглавлял коллектив его давнишний приятель. Он предложил Маркизу ангажемент[148], и тот недолго думая согласился. Молодого артиста предупредили, что заработки у него будут существенно ниже стипендии тех, кого посылает Национальная музыкальная академия. Придется, сказали ему, вносить некоторое разнообразие в привычные жанры и амплуа, играть и драму, и комедию, и водевили, может, даже пантомиму[149], петь в опере и в оперетте. Кроме того, быть собственным костюмером, а по необходимости и декоратором, и рабочим сцены, и осветителем!..

С Маркиза, сытого по горло уроками фехтования, к этому времени слетел всякий апломб[150]. Он просто ответил: «Идет» — и так же запросто поднялся на борт парохода в Поилаке.

Прежде чем мы встретились с ним на палубе «Симона Боливара», молодой актер целых три года колесил по Бразилии, познав превратности судьбы.

О внешности Маркиза можно сказать, что это был лихой молодец невысокого роста, лет двадцати семи — двадцати восьми, с умным лукавым лицом, освещенным серыми хитровато поблескивавшими глазами. Только добрая улыбка, почти всегда игравшая на губах, смягчала общее выражение, которое могло бы без нее показаться язвительным.

Всегда веселый, настроенный оптимистично, считающий, что нет худа без добра, Маркиз презирал нищету и бурно радовался удачам. Прекрасный товарищ, золотое сердце, философ поневоле — как всякий, кому приходится ежедневно становиться то высокородным сеньором, то лакеем, то благородным отцом, то первым любовником[151]. При всем при том бесстрашный, как истинный француз, честный, надежный, как сталь, — вот каков был по своей натуре наш новый знакомый.

Оба его спутника на первый взгляд проигрывали ему в выразительности и яркости. Старший — высокий крупный мужчина лет сорока, черноглазый, с густыми черными бровями, как у предателя в мелодраме[152], и с чисто выбритым сизым подбородком. Правда, теперь, когда две недели уже им не приходилось бриться, обветренная кожа его лица покрылась густой колючей щетиной.

Звали его Жорж Раймон, он исполнял роль благородного отца или басовые партии[153], смотря по необходимости. Грузный, апатичный, Жорж был в глубине души прекрасным человеком, хотя внешне производил не лучшее впечатление — пузатый, с бычьей шеей, огромными волосатыми руками, обыкновенно меланхоличный и молчаливый. Он чувствовал приближение старости — голос садился, годы летели, и бедный артист уже не мог глядеть в будущее без страха.

Другой — высоченный детина тридцати пяти лет, эльзасец, на длинных, как у водомерки[154], ногах. Он мог бы поспорить худобой с грифами контрабаса и музыкальностью со струной. Волосы же его своим светлым оттенком не уступали соломе.

Мягкий взгляд бледно-голубых глаз с сиреневым отливом придавал всему облику этого артиста удивительно благодушное выражение, оттененное наивной стеснительностью. Даже привычка выступать каждый день перед публикой не прибавила ему развязности.

Звали его Фриц, как почти всех эльзасцев, он довольно мило мог пропеть весь репертуар, играть на любых инструментах и даже сочинять по случаю легкую музыку, имевшую иногда успех. Думаю, нет смысла уточнять, что этих трех актеров связывало нечто большее, чем обычные приятельские отношения, — настоящая искренняя дружба, основанная на взаимном уважении, стала прочнее булата после пережитых вместе испытаний.

Кроме того, столь различные натуры неминуемо должны были проникнуться взаимной симпатией, по закону притяжения противоположностей.

Как бы ни были актеры закалены превратностями бродячей жизни, можно без труда представить, в какую пучину горя погрузили их недавние ужасные происшествия.

Единственным утешением им служило сознание того, что их несчастные подруги благодаря вмешательству благородного защитника оказались в безопасности и избежали плена, возможно, сурового и длительного.

Довольные тем, что, по крайней мере, страдают только они, уверенные в своих силах и опыте, актеры надеялись, что выпутаются из самой сложной ситуации. Вскоре друзья воспрянули духом, хотя в первый момент чувствовали себя убитыми или, как выразительно высказался Маркиз, «пришибленными».

Между тем им следовало собрать в кулак всю свою волю, поскольку в деревне их ждали суровые испытания.

Едва прибыв на место, Диого велел отвести пленников в просторную хижину, которую он насмешливо прозвал «французским кварталом». Здесь им предстояло жить.

В хижине уже было трое постояльцев, причем отвратительных: трое каторжников.

Учитывая предшествовавшие появлению новых жильцов события, трудно было ожидать от бандитов сердечного приема.

— Смотри-ка. Еще народ подходит, — заметив актеров, первым вступил в разговор господин Луш.

— И при багаже! — добавил противным голосом Красный.

— В общем, публика что надо, — заключил Кривой.

— Ого! Да здесь уже кто-то есть! — радостно воскликнул Маркиз. — По-французски говорят!.. Наверное, земляки… Здравствуйте, господа!

— Здравствуйте! — проворчал господин Луш, с трудом повернув в гамаке свое истерзанное тело. — Вы из нашей компании, а? Откуда, спрашиваю?

— Разумеется, оттуда… мы пришли издалека, из далекого далека, — ответил Маркиз. И пропел: