Мери Каммингс - Стеклянные цветы

• Название: Стеклянные цветы
• Автор: Мери Каммингс
• Издательство: Современная школа
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-985-539-004-7

«Конец свободе!» — написала в календаре Бруни, обведя черной рамочкой тот день, когда отец прислал к ней в дом Филиппа Берка. «Больше никаких наркотиков и никаких скандальных историй!» — ишь, чего захотели! Это же не жизнь, а скучища получается! Но делать нечего — как-то придется уживаться... Да и самому Филиппу не слишком по душе роль «няньки» при вздорной и неуправляемой миллионерской дочке. Если бы не обещанные ее отцом деньги, он бы никогда на это не согласился.

Немало воды утечет прежде, чем он скажет: «Ну... мы же с тобой вроде как друзья!» — и еще больше — прежде, чем сама Бруни поймет, что ближе, чем Филипп, у нее нет никого на свете.

---

Филипп не сразу заметил, что к скрежету пластика, скользящего по веткам, примешивается еще какой-то звук; удивился — откуда здесь собака? — и лишь потом понял, что это еле слышно, тоненько и жалобно поскуливает Амелия.

Остановился, обернулся. Скулеж мгновенно затих.

— Эй, ты как там?

Показалось — или она всхлипнула в ответ?

Развернуться не дали лыжи, зацепившись за очередные елки. Он расстегнул крепления, вылез из них, сделал пару шагов — и понял, что почти не проваливается. Под пушистым, по щиколотку, ковриком свежевыпавшего снега скрывалась плотная корка, которая спокойно выдерживала его вес.

Подошел к Амелии, присел, достал фонарик. Когда свет ударил в глаза, она зажмурилась, но Филипп сразу увидел, что лицо все мокрое.

— Как ты?

— Двигайся! — сказала она с рыданием в голосе. — Шевелись… черт тебя подери!

— Очень больно?

— Неважно… давай, пошли!

Филипп отвел фонарик в сторону.

— Хорошо, сейчас пойдем. Дай я тебе капюшоном лицо прикрою, а то веткой хлеснуть может.

— Нет… не хочу лежать тут как в саване!

Он все-таки надвинул ей капюшон поглубже — почти до самых глаз.

Едва пластик снова заскрежетал о ветки, как вновь послышалось поскуливание, но Филипп шел, не останавливаясь и не оглядываясь, стараясь отключиться, не замечать этого звука, будто его и нет.

Зато когда спустя минут десять сзади раздалось негромкое: «Филипп!» — услышал сразу; затормозил, освободился от лыж и подошел к «санкам».

— Что?

— Подожди немного. Дай передохнуть — трясет очень, больно от каждого толчка.

Подтянув под себя полы куртки, он сел, поймал протянувшуюся к нему холодную влажную руку и зажал в ладони.

— Мы много уже прошли? — спросила Амелия после паузы.

— Километра полтора.

— Филипп…

— Да?

— Спасибо тебе… я очень боялась, что ты передумаешь и не пойдешь.

— Все в порядке. — Едва ли ей сейчас стоило знать, что решение его было продиктовано не уверенностью в своих силах, а просто отчаянием.

— Филипп, — снова позвала она.

— Ты лучше помолчи, не трать силы.

Амелия шевельнула рукой, словно отмахиваясь.

— Ты тут сказал… а я думала, ты знаешь… У меня не может быть детей.

— Почему? — вырвалось у Филиппа прежде, чем он сообразил, что ответ напрашивался сам, достаточно было вспомнить рассказ Катрин. Следующие слова подтвердили его догадку:

— Я сделала аборт, в школе еще. Не в больнице, у одной женщины, которая этим занималась — я не хотела, чтобы кто-нибудь знал. А потом меня на «Скорой» прямо из школы в больницу увезли. Очнулась — вокруг все белое, в животе ноет… я еще подумала — так мне, дуре, и надо… Папаша потом приехал, наорал…

Еще во время встречи в венском ночном клубе у него возникло чувство, противоположное тому, на которое рассчитывала Катрин — не отвращение к Амелии, а острая жалость к одинокой и стремившейся любой ценой обратить на себя внимание девчонке, какой она была когда-то. Но теперь Филипп понимал, что рана была куда глубже, чем он мог предполагать.

— …Когда я уже за Гюнтером замужем была, я к врачу ходила. Он и сказал, что у меня детей не будет — вот из-за этого самого. Папаша потом сказал, что да, его врачи еще тогда предупреждали. Я — почему ты, мол, мне об этом не говорил никогда?! — а он заявил, что ему было неприлично с ребенком о таких вещах говорить. А Гюнтер так и не поверил, сказал, что я с самого начала все знала и его нарочно обманула. А я не знала. Не знала! — повторила она жалобно, словно пытаясь убедить его.

— Я понимаю.

— Не понимаешь ты ничего! Он так красиво ухаживал, цветы дарил, кольцо шикарное на помолвку… Ласковый, внимательный… Я думала, он меня любит. А он потом сказал, что в жизни не женился бы, если бы знал, что я пустышкой окажусь. Так и. сказал — «пустышкой», представляешь?! — она всхлипнула и замолкла.

Филипп тоже молчал — да и что тут было говорить?

— Ты… прости меня, — плачущим голосом сказала вдруг Амелия, потянула к себе его руку и прижалась к ладони шершавыми горячими губами, — за сигарету за ту… я не хотела — просто нашло что-то… прости…

— Брось ты, я об этом уже забыл давно! — Он и правда не сразу вспомнил, о чем идет речь.

— Прости… я не хотела… ты меня сейчас тащишь… а я…

— Перестань! Рано тебе каяться да прощения просить, ты еще лет семьдесят проживешь, не меньше!

— Филипп…

Если бы она была здорова, ее можно было бы встряхнуть, еще как-то привести в чувство, но сейчас рука не поднималась.

— Не плачь, перестань… все в порядке. — Снял с ветки комок снега, обтер ей залитое слезами лицо. — Вот так… Сейчас пойдем уже. Все будет хорошо, вот увидишь.

Амелия вздохнула со всхлипом и кивнула.

Возвращаясь к лыжам, Филипп топнул ногой. Снежная корка держала. Для проверки топнул сильнее — корка подалась. Но если не топать… он сделал еще несколько шагов — да, вполне можно идти.

Поставил лыжи вертикально, прислонив их к елке повыше — просто отбросить в сторону не позволила врожденная привычка к порядку.

Следующий участок пути дался легче — в ельнике стали попадаться большие проплешины. «Санки» по ним двигались почти без толчков, да и идти без лыж действительно оказалось удобнее.

Когда ельник снова стал гуще и Амелия несколько раз подряд всхлипнула, Филипп остановился сам, не дожидаясь, пока она позовет.

— Болит сильно?

— В животе… будто стекло расплавленное…

— Сейчас мы с тобой еще немного пройдем, потом передохнем. Потерпи, пожалуйста.

— Ладно, — почти неслышно сказала она. — Ладно…

Наверное, стоило уже дать ей очередную сигарету с марихуаной, чтобы хоть немного приглушить боль, но его сдерживало одно обстоятельство: сигарет оставалось всего две, а склон становился все круче и круче. Возможно, наступит момент, когда везти по нему Амелию будет уже нельзя.

Вот тогда ей потребуются все силы, вся выдержка… и все сигареты тоже, если они хоть немного помогают.

Снова остановился Филипп метров через восемьсот. Подошел к Амелии, присел рядом.

— Сейчас отдохнем. И сигарету заодно выкуришь.

— Давай…

Расстегнул куртку — там, во внутреннем кармане, лежала серебряная визитница и коробок спичек. Заодно взглянул на часы — оказывается, прошло полтора часа с тех пор, как они пустились в путь.

Достал сигарету, хотел прикурить. Амелия тем временем сгребла полную пригоршню снега и, до того как он понял, что она собирается делать, сунула ее в рот.

— Не смей, простудишься! — вырвалось у него прежде, чем он понял, что это звучит сейчас глупо, и поправился: — Тебе же нельзя пить.

— Во рту сухо… мерзко… Все равно помирать — так чего?..

— Перестань! — оборвал ее Филипп. — Какого черта я тебя тащу, если ты помирать собираешься?!

— Не сердись.

— Да я не сержусь. Не говори только больше так. На вот тебе сигарету.

— Ты никогда не спрашивал, почему я за Понтера вышла, — пару раз глубоко затянувшись, сказала Амелия, — небось думаешь — деньги, титул…

Филипп пожал плечами. Он уже давно понял, что хотя именоваться «госпожой баронессой» ей действительно нравилось, но титул в этом браке был для нее не главным. На самом деле ей в то время очень нужен был заботливый и любящий отец, и именно его она, наверняка сама того не сознавая, хотела получить, выходя замуж за человека намного старше себя.

— …Да какие деньги, у папашки моего этих денег куры не клюют! Уж чего-чего, а денег он мне не жалел, ему всегда проще было чек выписать, чем поговорить со мной лишний раз… Дом этот… знаешь, как я о нем мечтала? Увидела — и сразу влюбилась!..

На этот раз сигарета подействовала сразу — Амелия то и дело сбивалась с мысли, не всегда можно было понять, о муже она говорит, об отце или еще о ком-то.

— …Я ему предложила — давай разведемся, в чем проблема-то?! А он не-ет, у него, мол, традиции семейные… католик хренов! Меня не замечал, будто меня и нет, мимо проходил, не здоровался… Ну, я ему, гаду, тоже…

Филипп отвлекся от ее монолога, прикидывая, сколько еще осталось — выходило никак не меньше километра. Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил, что стало тихо — совсем тихо, ни ветерка, ни шороха. Почему-то в голове мелькнуло: «Как в могиле».

— Эй! Ну как тебе — полегче? — позвал он, дотронулся до холодной руки.

Ответа не было…

— Амелия! — схватил за плечо, встряхнул, судорожно нашаривая в кармане фонарик.

Но тут она шевельнулась.

— Чего ты?

— Ты не отвечала!

— Я… отключилась, наверное… Меньше болит… я отключилась… Что, опять… ехать, да?

— Еще нет.

— Печет все, жарко… — Она попыталась расстегнуть куртку. Филипп отвел ее руку, потрогал лоб — температура явно поползла вверх.