Станислас де Гуайта - Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны

• Название: Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны
• Автор: Станислас де Гуайта
• Издательство: Ланселот
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: 5-902753-01-5

Автор книги — знаменитый французский маг, оккультный философ, поэт и библиофил конца XIX в., создатель Каббалистического ордена Розы+Креста (руководителем российского отделения которого был известнейший оккультист Г.О.М.) — пользуется мрачной славой сатаниста, отравителя и колдуна; некоторые даже считают, что он играл в XIX в. такую же роль, какую Алистер Кроули — в XX в. Названия его книг всегда будут шокировать как «доброго христианина», так и устойчивого в своей благонамеренности неоспиритуалиста «правой руки». В настоящий сборник вошли его «Очерки о проклятых науках» и «Храм Сатаны» (первая часть трилогии «Змей Книги Бытия»). Недолгая жизнь (1861–1897) бесстрашного разоблачителя темных сторон оккультизма закончилась, по словам его ученика и соратника Папюса, в результате враждебной магической атаки. И весьма вероятно, что такая атака была вызвана содержанием его книг: ведь то, что описывал Гуайта, небезопасно предавать огласке. Мы впервые знакомим российского читателя с одной из ярчайших фигур французского эзотеризма и его невероятно глубокими и загадочными произведениями, приобретающими подчас почти детективную занимательность.

---

Рассудительность, проницательность и специальные знания, которые необходимо здесь применить, превращают ее в весьма деликатную проблему… И, не оправдывая пыток, всегда жестоких и достойных осуждения, лишь немногие эрудиты смогут понять и признать, что виновники колдовства заслуживали, по большей части, если не костра, то, по крайней мере, эшафота.

Не уместно ли, впрочем, сослаться, в оправдание безжалостных судей, на панику населения, выступавшего в роли пособника, и обскурантизм столь прискорбной эпохи? Это двойное смягчающее обстоятельство повлияет на приговор беспристрастной истории, когда все документы высшего процесса будут окончательно собраны и классифицированы, а советники и прокуроры предстанут, в свою очередь, перед судом потомства.

Несомненно, следует сожалеть о казни множества невиновных, немало из которых было раздавлено колесом слепой Фортуны!.. Растерянность обвиняемых, глупость свидетелей, недостаточная криминалистическая подготовка, слишком часто поверхностное и отданное в неспособные или предвзятые руки: всё способствовало тому, чтобы сделать иллюзорной ту безопасность, которой любой справедливый законодатель всегда старается окружить беззащитного обвиняемого. Сколько раз этот последний, преждевременно признанный виновным, становился жертвой личной жестокости прокурора или коллективной недобросовестности предубежденных судей!

Впрочем, в вопросе колдовства обычная процедура более не надевала на следственных судей свою спасительную «узду» и не обеспечивала подсудимому гарантию благодетельной рутины: это было исключительное преступление! Судьи получали дискреционные полномочия, и часто их юрисдикция заранее объявлялась верховной и не подлежала обжалованию. Так было в 1609 году, когда король Генрих IV делегировал гг. д’Эспанье, Председателя Парламента Бордо, и советника де Ланкра «для розыска колдунов в Лабуре и окрестных землях… Дабы они могли вершить и завершить верховный процесс, невзирая на любые опротестования и обжалования»[371]. Так было и в 1634 году, когда король Людовик XIII, страстно желая удовлетворить злобу кардинала, предоставил неограниченные полномочия господину Лобардемону, для того чтобы он поехал в Луден и расправился с неукротимым кюре де Сен-Пьером — Юрбеном Грандье.

С другой стороны, подобные криминалисты-демономаны вознамерились сформулировать в своих сочинениях Кодекс фанатизма[372]. Неслыханная вещь! Эти невероятные постановления принимались бальи, парламентами, церковными или смешанными судами как имеющие силу закона.

То была победа бредовых предрассудков над справедливостью и здравым смыслом; то был апофеоз произвола, попирающего право.

Возбуждаемое ошибочно или справедливо малейшими уликами, общественное осуждение указывало пальцем на подозреваемых — и последние могли считать себя заранее обреченными на неизбежную казнь на костре.

Все это печальное положение вещей, по-видимому, больше связано с самим временем, чем с людьми… Каковы бы ни были эти беды и сколько бы колосьев чистейшей пшеницы ни легло под серп вместе с плевелами, не будем необдуманно предавать анафеме судей былых времен: они считали себя обязанными «прижигать» каленым железом повсюду процветающую и возрождающуюся «проказу»; свою миссию эти жуткие «хирурги» выполнили; и завершение этого произведения станет, я думаю, конечно же, не их оправданием, но, несомненно, их уважительным извинением.

Истина обязывает нас признать, что колдовство запрещалось во все времена законодателями всех народов и повсюду наказывалось с величайшей строгостью. Приведем основные примеры.

«Вендидад-Саде»[373] запрещает под страхом самых суровых наказаний обряды вызывания и волшебства. Эта сакральная книга приписывает их изобретение Яшу, врагам Зороастра. Если верить Франсуа Ленорма-ну, аккадские жрецы учили еще задолго до этого теократа искусству предотвращать порчу и отсылать ее обратно, путем своеобразного возвратного удара, на голову наславшей ее колдуньи: «Пусть она умрет, а я останусь в живых!..» — такова была формула отражения[374].

В папирусе Гарриса, очень древнем манускрипте, обнаруженном в Фивах в 1855 году, содержатся ценные сведения о практической магии Египта. Переводчик этого важного документа[375], г-н Шаба, расшифровал сохранившуюся часть еще одного манускрипта того же происхождения, также написанного тайными иерограммами: речь идет о процессе и осуждении на смерть в правление Рамзеса III одного управляющего стадами, возможно, простого египетского пастуха… Среди колдовских чар, вменявшихся в вину этому хаи («развращенному человеку»), упоминается парализация руки посредством человечков Менха[376], а также другие «великие мерзости». Туманно изложенный приговор гласит: пусть сам он умрет, согласно приказу фараона и согласно тому, что написано в строках божественного языка.

Нам остается лишь напомнить о трех категоричных текстах Моисея, приведенных в начале этой главы.

Все хорошо помнят характерный эпизод из Книги Царств: Саул у Аэндорской волшебницы[377]. Измученный вещими страхами, которые его совесть, насколько бы она ни огрубела, не могла в себе подавить, переодетый царь приходит к женщине, известной в народе своими пророчествами, совершаемыми под защитой призраков Аобот\ он приказывает ей вызвать тень наби[378] Самуила. Волшебница не желает подчиняться ему, ссылаясь на закон, грозящий смертью прорицателям, восстановленный самим Саулом. Последний успокаивает ее, и она, наконец, принимает решение; но как только привидение появляется перед глазами ворожеи, она издает громкий крик: «Зачем ты обманул меня? Ты — Саул!..» — «Не бойся, — сказал царь, — что ты видишь?» — «Я вижу разверзшуюся землю и как бы бога, выходящего из глубин… Это муж престарелый, одетый в длинную одежду». Узнав святого наби,

Саул падает ниц на землю; но — заслуживающая нашего внимания деталь — перед тем, как предсказать царю, отвергнутому Йод-хеве, его поражение и смерть, Самуил горько упрекает его за то, что он нарушил его загробный покой, и особенно за то, что он заставил его вновь пройти через мрачную дверь, которую всякий смертный должен пройти лишь однажды.

Если мы перейдем к Греции, то обнаружим изданный там закон против волшебников: «Он гласит, что все те, кто колдовскими чарами, речами, лигатурами, восковыми изображениями или другими видами порчи околдовывает или очаровывает кого-нибудь, и те, кто пользуется ими для того, чтобы погубить людей или скот, будут наказаны смертью»[379].

Об этом законе сообщает Платон[380]. Демосфен рассказывает о его применении: колдунья Лемния была предана смерти по доносу своей служанки. Павсаний[381] упоминает о судебной палате, специально учрежденной Афинской республикой с целью подавить преступное колдовство и положить конец всем суевериям, опасным и пагубным для культа национальных божеств.

В Риме Законы двенадцати таблиц[382] также карали смертью всякого гражданина, виновного в нанесении вреда, с помощью чар или заклинаний, людям, скоту или урожаю. Этот старый юридический текст клеймит самого колдуна, называя его «мерзостным»: Sacer esto![383]Известно, что римляне не злоупотребляли этим проклятием, которое было у них, как совершенно верно отмечает Ламар, проявлением высочайшего негодования.

Пьер де Ланкр[384] напоминает о казни ста семидесяти колдуний в Риме в консульство Клавдия Марцелла и Валерия Флакка: они насылали порчу на различных людей, натирая двери волшебными мазями.

При Августе пунктуально разыскиваются все книги по магии, которые могли находиться в Риме; они были сразу же сожжены, в количестве двух тысяч экземпляров, по категорическому приказу Императора. Тиберий и Нерон подтверждают новыми указами силу древних законов. Последний даже изгоняет из Италии всех философов под тем предлогом, что они тайно предаются искусству гадания: что не помешало этому государю, воодушевленному столь похвальным рвением, вызывать манов своей матери Агриппины.

Христианские государи подавляют, разумеется, с величайшей суровостью, занятия проклятыми науками, смешивая под этим названием самую высокую Магию и самую низменную Гоэтию — которые Собор в Анкире огульно предает анафеме (314 г.).

Константин издает в 319 году закон, направленный против Гарус-пиков; но два года спустя новый закон частично отменяет старый… Борьба усиливается при Констанции, который приказывает (357 г.), чтобы каждому волшебнику отрубали голову.

После попытки политеистической реставрации при Юлиане Мудром (прозванном Отступником) магия обычно смешивается с собственно язычеством в указах последующих христианских императоров: Иовиана, Валентиниана, Валента, Гонория, Феодосия, Аркадия и Льва.