Ганс Фаллада - Фридолин, нахальный барсучок

• Название: Фридолин, нахальный барсучок
• Автор: Ганс Фаллада
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1972

Ганс Фаллада — замечательный рассказчик, большой немецкий писатель, живший в первой половине нашего столетия. Его книгами «Волк среди волков», «Маленький человек, что же дальше?», «Железный Густав» и другими до сих пор зачитываются взрослые читатели. Но Ганс Фаллада писал и для детей. На русском языке вышли его «Сказки», в которых рассказывалось и «Про курицу-неудачницу», и «Про мышку-вислоушку», и про «Страшных гостей», а главное — «Про крысу, которая решила исправиться». Сказки эти понравились советским ребятам, и мы надеемся, что история про барсука Фридолина им тоже поправится.

---

Опустившись на задние лапы, Фридезинхен принялась поучать сына:

— Вот так и получается с детьми, когда они не слушаются мудрых советов матери! Бедная моя Фридерика! Собаки тебя растерзали. А может быть, и застрелил злой человек? И уже съел тебя! Жалко мне твою сестрёнку, Фридолин! Какая была способная девочка! Я уверена, что из неё вышла бы самая ворчливая барсучиха в мире, отшельница из отшельниц — она прославилась бы среди барсуков. А теперь вот погибла, и такая молодая!

Быстренько схватив большого жука, намеревавшегося бесцеремонно проползти мимо её чуткого носа, Фридезинхен продолжала:

— Из многих, многих моих детей ты остался у меня один. Надеюсь, ты не посрамишь своего отца Фридера и меня, твою мать, Фридолин. Пусть судьба, постигшая твою сестру, послужит тебе уроком, сынок. Подальше держись от людей и зверей, будь то хоть самая очаровательная барсучиха. Живи всегда один, фырчи, царапайся, кусайся — никого к себе не подпускай! Даже самый лакомый кусочек должен вызвать у тебя подозрение — а вдруг в нём таится опасность? Нет, нет, не хочу я, чтобы ты окончил дни свои во чреве людском, Фридолин. Хочу, чтобы ты умер в самом преклонном возрасте, в уютной, мягко выстланной мхом норе.

— Я всё сделаю, как ты велишь, мама! — ответил сын, потеревшись рыльцем о мордочку Фридезинхен.

Конец лета и большую часть осени мать и сын прожили в редком согласии. Спали они рядышком, вместе грелись на солнце, вместе и охотились; чтобы понять друг друга, им даже рта открывать не надо было, поэтому они молчали целые дни напролёт. Фридолин был уже вполне взрослым барсуком, ростом выше, чем мать, как это и должно быть: ведь у барсуков мужчины крупней и сильней женщин.

Но вот подули холодные ветры, день за днём лили дожди, и странное беспокойство овладело Фридолином. Надвигалась первая зима на его веку. Знать этого он, конечно, не мог, как не знал и того, что с наступлением морозов впадёт в зимнюю спячку. Непонятное это беспокойство гнало его с вечера одного, без матери, на охоту, и возвращался он всегда с морковкой или корешком в зубах, а то и набив за щеку буковых орешков.

Мамаша Фридезинхен оказалась не столь запасливой. Правда, она знала, что к концу зимы ей придётся люто голодать и что весну она встретит, отощав до костей; но её лень, одна из главных добродетелей барсучьего племени, была сильнее всех страхов. Вместо того чтобы в преддверии зимы хлопотать о запасах, она принялась на тайных лесных тропинках разыскивать отца своих детей — барсука Фридера. Нашла она его или нет, но всё её поведение внезапно изменилось самым решительным образом. Материнской ласки у неё не осталось и следа, напротив, она всячески давала понять сыну, как он мешает ей в норе, что он стал лишним. Как когда-то Фридерика, она без всякого повода то толкнёт его, то укусит, и сын ничего уже другого от матери не слышал, кроме гневного рыка.

А однажды она сказала ему напрямик:

— Долго ты, толстомясый, будешь толкаться в моей квартире? Кажется, я уж вдосталь натерпелась! Ты что ж думаешь, я с тобой буду тут зиму зимовать? Мне и сейчас тесно, вон ты сколько сала нагулял! Ступай отсюда! Да поживей! Даром я тебе лисью нору у замшелых валунов показывала? Самое время теперь всё там перестроить и привести в порядок. А ну-ка принимайся за дело и — с глаз моих долой!

Задохнувшись от столь непривычно длинной речи, Фридезинхен наконец умолкла, глядя на сына сверкающими от гнева глазами.

Фридолину сразу представилась лисья нора в лесной чаще, куда никогда не заглядывало солнце; подумал он и о том, сколько труда придётся вложить, чтобы очистить её от грязи… Потом ему пришло на ум, сколько запасов он уже натаскал сюда, и под конец решил, что он ведь гораздо больше и сильней, чем мать.

— Нет, не согласен я с тобой, матушка Фридезинхен, — промолвил он угрюмо. — Если уж уходить кому отсюда, так это тебе! Ты сама расхваливала старую лисью нору, а мне она никогда не нравилась — вот ты и перебирайся в неё. Потом, ведь я сильней тебя да и припасов сюда натаскал немало, так что давай уноси-ка ноги, пока целы, а я хочу отдохнуть от твоей бабьей болтовни.

С этими словами сын стал наседать на мать и шаг за шагом вытеснил её сперва из котла, а затем и из норы, сколько она ни противилась, сколько ни шипела.

Минуту-другую матушка Фридезинхен посидела в корыте под пронизывающим осенним дождём, а потом, решив, что сын её в конце концов прав — право сильного признаётся в мире животных повсюду, — отправилась в путь к старой лисьей норе, озабоченно размышляя о предстоящих трудах и недовольно пофыркивая.

Глава вторая. Приключения лисёнка Изолайна. Фридолина выкуривают из норы, и он отправляется куда глаза глядят

К тому времени, когда Фридолин прогнал матушку Фридезинхен из норы, он стал уже рослым, красивым молодым барсуком с толстым слоем сала под шкуркой и брюшком, едва не касавшимся земли. Пожалуй, его не пропустила бы ни одна барышня-барсучиха, не повиляв от удовольствия хвостиком.

Прямая, жёсткая и довольно длинная лоснящаяся шерсть покрывала всё его тело и даже уши. На спинке она была светло-серой с чёрными подпалинами, по бокам и ближе к хвосту — с рыжинкой, а на брюхе и лапах — чёрно-коричневая. Голова белая, по обеим сторонам чёрная полоска, расширяясь, она охватывала глаза и где-то позади белых ушек терялась на шее. От головы до хвоста Фридолин был сантиметров семидесяти пяти длиной, а его хорошенький пушистый хвост ещё сантиметров двадцать. Ростом он был не выше школьной линейки, а это как раз тридцать сантиметров. Откормившись за лето, он сейчас, когда стояла осень, весил около семнадцати килограммов, да и вообще, с какой стороны на него ни погляди, — это был великолепный барсук.

Как только начало подмораживать, Фридолин свернулся комочком, спрятал голову между передними лапами и крепко уснул в своей норе. Мирно посапывая, проспал он так и зимние вьюги, и снег, и лёд, и трескучие морозы, питаясь накопленным за лето и осень салом. А когда выпадали ласковые солнечные дни, то Фридолин это чувствовал, хотя и лежал глубоко под землёй. Проснувшись и чихнув раза два, он медленно полз по норе всё ближе и ближе к свету, осторожно принюхиваясь — не грозит ли ему какая-нибудь опасность. На воле он спускался к озеру, долго и с наслаждением пил, затем делал свои «дела», причём никогда не забывал аккуратно всё закопать: ведь надо было уничтожить после себя все следы.

Потом он вновь взбирался на холм и там в корыте позволял себе немного полежать на солнышке и почистить шкурку. В конце концов он спускался в котёл, съедал две-три морковки, несколько буковых орешков и вновь погружался в спячку.

Вот такую жизнь он вёл до наступления настоящего тепла, когда начинала зеленеть травка, лопались почки на деревьях и стол для него вновь оказывался накрыт. Хорошенько подкормиться было уже самое время — ведь зимняя спячка съела последний жир, остались шкура да кости, а округлого брюшка как не бывало. Ни одна барсучиха не подарила бы его даже взглядом, особенно если учесть, что за зиму шубка его потеряла весь свой лоск.

Весной Фридолин жил так же, как в прошлом году с матушкой Фридезинхен, только спал он теперь один, один грелся на солнце, один ходил на охоту, что, по правде сказать, было ему гораздо больше по душе. Никто его теперь не тревожил, да и в котле он устраивался на самом мягком месте, и, разумеется, все лакомые кусочки тоже доставались ему одному. От такого образа жизни Фридолин скоро вновь округлился, да и шубка его обрела прежний блеск.

Наставительные речи матушки Фридезинхен он давно уже забыл, но по самой природе своей был весьма осторожен. Однако и его порой охватывала какая-то дерзкая смелость — уж очень он любил хорошо поесть!

Это и привело к тому, что Фридолин теперь гораздо чаще навещал тот огород, где его в своё время так напугала Аста, и, само собой разумеется, визиты эти доставляли немалое огорчение хозяйке, у которой с грядок пропадала то молодая морковь, то сладкий горошек и, главное, никому не удавалось обнаружить злодея. Что это тут барсук похозяйничал, никому и в голову не приходило, сколько бы в семье ни гадали: ведь в окрестностях Большого букового леса никто никогда не видел барсука.

В один из своих ночных походов Фридолин встретил и свою мать Фридезинхен. Он как раз увлёкся обследованием сгнившего пня — нет ли в нём личинок и жучков, — когда она прошла рядом, чуть не задев его. Но сын только приподнял рыльце — уж очень жаль было отрываться от вкусного ужина — и вновь уткнулся в древесную труху, с наслаждением продолжая чавкать. Да и Фридезинхен преспокойно труси́ла своей дорогой, и ни он, ни она не пожелали друг другу удачной охоты. Но так уж повелось среди зверей: едва дети отделятся от родителей, как они уже чужие, не узнают родных даже при встрече, не говоря уже о том, чтобы помочь друг другу в беде.