Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции

• Название: История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
• Автор: Виктор Петелин
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-227-03914-9

Русская литература XX века с её выдающимися художественными достижениями рассматривается автором как часть великой русской культуры, запечатлевшей неповторимый природный язык и многогранный русский национальный характер. XX век – продолжатель тысячелетних исторических и литературных традиций XIX столетия (в книге помещены литературные портреты Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, В. Г. Короленко), он же – свидетель глубоких перемен в обществе и литературе, о чём одним из первых заявил яркий публицист А. С. Суворин в своей газете «Новое время», а следом за ним – Д. Мережковский. На рубеже веков всё большую роль в России начинает играть финансовый капитал банкиров (Рафалович, Гинцбург, Поляков и др.), возникают издательства и газеты («Речь», «Русские ведомости», «Биржевые ведомости», «День», «Россия»), хозяевами которых были банки и крупные предприятия. Во множестве появляются авторы, «чуждые коренной русской жизни, её духа, её формы, её юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца» (А. П. Чехов), выпускающие чаще всего работы «штемпелёванной культуры», а также «только то, что угодно королям литературной биржи…» (А. Белый). В литературных кругах завязывается обоюдоострая полемика, нашедшая отражение на страницах настоящего издания, свою позицию чётко обозначают А. М. Горький, И. А. Бунин, А. И. Куприн и др.

XX век открыл много новых имён. В книге представлены литературные портреты М. Меньшикова, В. Розанова, Н. Гумилёва, В. Брюсова, В. Хлебникова, С. Есенина, А. Блока, А. Белого, В. Маяковского, М. Горького, А. Куприна, Н. Островского, О. Мандельштама, Н. Клюева, С. Клычкова, П. Васильева, И. Бабеля, М. Булгакова, М. Цветаевой, А. Толстого, И. Шмелёва, И. Бунина, А. Ремизова, других выдающихся писателей, а также обзоры литературы 10, 20, 30, 40-х годов.

---

2 января 1918 года этот митинг «Народ и интеллигенция» в зале Армии и Флота состоялся, но многих заявленных участников просто не оказалось, не было Иванова-Разумника, Петрова-Водкина, Блока.

3 января Сергей Есенин был у Александра Блока читал поэму «Инония», только что им законченную:

Я сегодня снесся, как курица
Золотым словесным яйцом.

И долго говорили об искусстве, о политике, о Кольцове, которому Белинский не давал свободы, о Клюеве, который мечется между «берегами», «и так и сяк», словно существует щит между людьми, а революция должна снять эти щиты, вот между Есениным и Блоком этого щита нет. Конечно, заговорили о сложных и противоречивых отношениях поэта и государства, говорили и о сложных отношениях между писателями. Почему Иванов-Разумник удивляется, что Ремизов не может слышать о Клюеве, который полностью поддержал Октябрьскую революцию? Какая уж у Клюева революционность? Слышал звон, а не знает, где он…

По литературным салонам Петрограда и Москвы разнеслась фраза Максимилиана Волошина (1877–1932) – «Над схваткой», он не против большевиков, захвативших власть, и не против тех, кто сражается за самодержавие, он не хочет вмешиваться в эту борьбу: «Редакции периодических изданий, вновь приоткрывшиеся для меня во время войны, захлопываются снова перед моими статьями о революции, которые я имею наивность предлагать, забыв, что там, где начинается свобода печати, – свобода мысли кончается, – писал М. Волошин в «Автобиографии» 1925 года. – Вернувшись весною 1917 года в Крым, я уже более не покидаю его: ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую – и все волны гражданской войны и смены правительств проходят над моей головой. Стих остается для меня единственной возможностью выражения мыслей о совершающемся. Но в 17-ом году я не смог написать ни одного стихотворения: дар речи мне возвращается только после Октября, в 1918 году я заканчиваю книгу о революции «Демоны глухонемые» и поэму «Протопоп Аввакум» (Харьков, 1919. – В. П.)… Сам же я остаюсь все в том же положении писателя вне литературы, как это было и до войны» (Цит. по: Воспоминания о Максимилиане Волошине / Сост. В.П. Купченко, З.Д. Давыдов. М., 1990. С. 32–33).

23 ноября 1917 года М. Волошин написал стихотворение «Мир», в котором высказал своё отношение к революционной России: «С Россией кончено… На последях / Ее мы прогалдели, проболтали, / Пролузгали, пропили, проплевали, / Замызгали на грязных площадях, / Распродали на улицах…» В последующих стихотворениях М. Волошин, вспоминая кровавые события Великой французской революции, её вождей, посылавших на гильотину за малейшие отступления от теорий своих недавних единомышленников, яростно взывает: «Париж в бреду. Конвент кипит, как ад. /Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают / Кровь вопиет. Казненные взывают. / Мстят мертвецы. Могилы говорят…» М. Волошин вспоминает и Степана Разина, и Емельяна Пугачева. И наконец, 29 декабря 1917 года Волошин подводит первый итог в стихотворении «Демоны глухонемые», вспоминая слова Исайи о слепых и глухих:

Они проходят по земле
Слепые и глухонемые
И чертят знаки огневые
В распахивающейся мгле.
Собою бездны озаряя,
Они не видят ничего,
Они творят, не постигая
Предназначенья своего.
Сквозь дымный сумрак преисподней
Они кидают вещий луч…
Их судьбы – это лик Господний,
Во мраке явленный из туч.

(Волошин М.Избранные стихотворения.М., 1988. С. 162).

Все эти стихотворения и позиция М. Волошина – вовсе «Не над схваткой» – а в самом центре революционных событий и Гражданской войны: в Феодосии и Коктебеле бывали белые и красные, каждый из участников войны порой оказывался в трудном положении, и Волошин помогал, не различая в данном случае цвета. В 1920 году белогвардейцы арестовали О. Мандельштама. Его друзья забеспокоились. Мог выручить Мандельштама только Волошин, с которым Мандельштам только что поссорился. Пришлось пойти И. Эренбургу к М. Волошину, который тут же написал записку:

«Начальнику Политического Розыска Г-ну Апостолову. Поэта Макс. Волошина

Заявление

Политическим розыском на этих днях арестован поэт Мандельштам. Т. к. Вы по своему служебному положению вовсе не обязаны знать современную русскую поэзию, то считаю своим долгом осведомить вас, что Ос. Мандельштам является одним из самых крупных имен в последнем поколении русских поэтов и занимает вполне определенное и почтенное место в истории русской лирики.

Сообщаю Вам это, дабы предотвратить возможные всегда ошибки, которые для Вас же могут оказаться неприятными.

Не мне, конечно, заступаться за О.Э. Мандельштама политически, тем более, что я даже не знаю, в чем его обвиняют. Но могу только сказать, что для всех, знающих Мандельштама, обвинение его в большевизме, в партийной работе – есть абсурд. Он человек легкомысленный, общительный и ни к какой работе не способный и никакими политическими убеждениями не страдающий» (Воспоминания о Максимилиане Волошине. С. 429).

Вскоре Мандельштам был освобождён.

В это время Александр Блок завершал свою статью «Интеллигенция и революция» и поэму «Двенадцать», вокруг которых поднялся действительно критический шум чуть ли не во всех выходящих журналах и газетах. «Новую жизнь» Блок называет самой европейской газетой сейчас, а Максима Горького – «величайшим русским писателем».

С талантливыми деятелями русского искусства, уже немало сделавшими для его процветания, под революционные знамена становились и люди, далёкие от него. Из дневника Зинаиды Гиппиус об этом: «Савинков, ушедший из правительства после Корнилова, затевал антибольшевистскую газету. Ему удалось сплотить порядочную группу интеллигенции. Почти все видные писатели дали согласие. Приглашения многих были поручены мне. Если приглашение Блока замедлилось чуть-чуть, то как раз потому, что в Блоке-то уж мне и в голову не приходило сомневаться… Зову к нам, на первое собрание. Пауза. Потом: «Нет. Я, должно быть, не приду». – «Отчего? Вы заняты?» – «Нет. Я в такой газете не могу участвовать»… – «И вы… не хотите с нами… Уж вы, пожалуй, не с большевиками ли?» Все-таки и в эту минуту вопрос мне казался абсурдным. А вот что ответил на него Блок (который был очень правдив, никогда не лгал): «Да, если хотите, я скорее с большевиками» (Живые лица. Т. 1. Прага, 1925. С. 59–61).

У других известных писателей положение было сложнее.

Алексей Михайлович Ремизов (1877–1957), наблюдавший в Петербурге, как «27-го в понедельник забушевало», «простых людей очень раздразнило объявление, что муки нет», «не велено выходить из дома никому», записал в дневнике за 1917 год о своих впечатлениях после отречения Николая II от престола и своих предчувствиях «о человеческой жестокой жизни»: он не может «быть с победителями, потому что они торжествуют. Легкомыслия много и безжалостности». В эти дни было у него много посетителей, был и Фёдор Сологуб и Михаил Пришвин, говорили о том, что раньше Дума была в подчинении царя и жульнической бюрократии, а теперь Дума в подчинении Совета рабочих депутатов, «тогда было рабство и теперь тоже, но теперь рабство худшее»: «Только вера в силу народа русского, давшего Толстого и Достоевского, спасает меня от полного отчаяния». Отметил Ремизов и тот факт, что Максим Горький собрал совещание выдающихся деятелей искусства, которые решили создать Министерство изящных искусств и преградить путь «лавине американских долларов», запретить скупать выдающиеся национальные ценности и вывозить их за рубежи России. То, что Горький не пригласил на это совещание ни Фёдора Сологуба, ни его, Алексея Ремизова, вызвало недоумение, но Россия зашаталась, зацвела алыми маками, «нельзя было город св. Петра переделывать в Петроград, нельзя было отрекаться от Петра, и вот силы оставили».

Часто приходил Михаил Пришвин, который в своих беседах выражал боль и смущение от того, что происходит с народом, с солдатами, которые никому и ничему не подчиняются, «русский народ ещё не дорос до свобод». Был Разумник Васильевич Иванов-Разумник (1878–1946), бурно отстаивавший идею сплачивания талантливых литературных сил, противостоящих современному соглашательству с деятелями Февральской революции, продолжавших войну до победного конца и ничего не делавшего для укрепления России; были Кузьма Сергеевич Петров-Водкин (1878–1939), ратник лейб-гвардии Измайловского полка в Петрограде, знаменитый художник и писатель; заглядывал Вячеслав Яковлевич Шишков (1873–1945), выпустивший в 1916 году первый сборник своих рассказов «Сибирский сказ» и только что решивший полностью стать профессиональным писателем. «Добрая душа, – писал Ремизов. – Предлагал денег и муки обещал. Такая редкость!» Были с Пришвиным в Синоде, Сергей Прокофьев играл у него «Мимолетное». Заходил Николай Клюев (1884–1937), очень обрадовал Иван Сергеевич Соколов-Микитов (1892–1975), санитар в Первую мировую войну, «милый, прекрасный человек, тоже пишет прозу». Ремизов не мог пропустить и такой момент, как заём свободы: «Бедно очень. А призывы как-то бездушны. Народ говорит – ишь, нарядились! Положим. Савинков сказал: какой же тут народ, тут фабричные. А Розанов говорит: Россия в руках псевдонимов, и солдаты и народ тёмный. Само правительство под арестом» (Собр. соч. Т. 5. М., 2000. С. 423–438).