Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции

• Название: История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
• Автор: Виктор Петелин
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-227-03914-9

Русская литература XX века с её выдающимися художественными достижениями рассматривается автором как часть великой русской культуры, запечатлевшей неповторимый природный язык и многогранный русский национальный характер. XX век – продолжатель тысячелетних исторических и литературных традиций XIX столетия (в книге помещены литературные портреты Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, В. Г. Короленко), он же – свидетель глубоких перемен в обществе и литературе, о чём одним из первых заявил яркий публицист А. С. Суворин в своей газете «Новое время», а следом за ним – Д. Мережковский. На рубеже веков всё большую роль в России начинает играть финансовый капитал банкиров (Рафалович, Гинцбург, Поляков и др.), возникают издательства и газеты («Речь», «Русские ведомости», «Биржевые ведомости», «День», «Россия»), хозяевами которых были банки и крупные предприятия. Во множестве появляются авторы, «чуждые коренной русской жизни, её духа, её формы, её юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца» (А. П. Чехов), выпускающие чаще всего работы «штемпелёванной культуры», а также «только то, что угодно королям литературной биржи…» (А. Белый). В литературных кругах завязывается обоюдоострая полемика, нашедшая отражение на страницах настоящего издания, свою позицию чётко обозначают А. М. Горький, И. А. Бунин, А. И. Куприн и др.

XX век открыл много новых имён. В книге представлены литературные портреты М. Меньшикова, В. Розанова, Н. Гумилёва, В. Брюсова, В. Хлебникова, С. Есенина, А. Блока, А. Белого, В. Маяковского, М. Горького, А. Куприна, Н. Островского, О. Мандельштама, Н. Клюева, С. Клычкова, П. Васильева, И. Бабеля, М. Булгакова, М. Цветаевой, А. Толстого, И. Шмелёва, И. Бунина, А. Ремизова, других выдающихся писателей, а также обзоры литературы 10, 20, 30, 40-х годов.

---

Ремизов, далёкий от политики, словно притягивал своей нравственной чистотой и высокой религиозностью, к нему частенько заходили писатели, артисты, художники, они просто тянулись душой к нему и его супруге Серафиме Павловне. В Петрограде они не могли больше жить, хлеба нет – это не так страшно, страшно, когда великая страна разваливается, когда страной начали управлять не известные политики императорского двора, а псевдонимы. Супруги уехали в село Берестовец, потом в Чернигов, Ессентуки. Но жизнь петроградская по-прежнему жила в Ремизове в воспоминаниях, а главное в снах, сновидениях, которые потом он долго расшифровывал; видел во сне постаревшего Бориса Савинкова, в другой раз на автомобиле появился известный издатель Гржебин, как всегда полон энергии и ума Василий Васильевич Розанов, он был чем-то озабочен и просил показать ему человека из 10-й армии, а у Ремизова таковых и не было. Розанов очень волнуется, что не получил нужной информации. Видел во сне З.Н. Гиппиус и Д. Философова, он делал для них какую-то декорацию, думал, что не получилось, а Философов нашёл, что лучше и не надо. В какой уж раз видел во сне Ивана Сергеевича Соколова-Микитова, куда-то надолго уезжавшего, а потом эта картина сменилась появлением Николая Давидовича Бурлюка. «Из всех нор в русскую жизнь вылез наглец и бесстыдник. Перед этим наглецом и бесстыдником вся Русь примолкла без ропота, без протеста. Выслушиваются невообразимые мерзости, с пеной у рта предлагаются действия, которые претят самому элементарному нравственному чувству и энергичного отпора не находят. И почему мы этому торжествующему хулигану подчиняемся и даём разрушать нашу родину?» – цитирует Ремизов одного из своих современников.

Несколько лет назад Ремизов опубликовал книгу «Бедовая доля», в которой поведал о том, что его замучили сны, удивительные и тайные. И в те дни, перед Октябрьским переворотом, он много раз видел своих коллег-писателей во сне, то привидится ему пожар в его доме, то две церкви, в одну из них зашёл с художником Чехониным, потом ему приснился издатель Копельман, то видел чем-то расстроенного Пришвина, то писателя П.Е. Щеголева, то Иванова-Разумника, всё ещё мечтавшего объединить талантливых единомышленников в издательство «Скифы», то только что приехавшего из Англии талантливого Евгения Замятина. Ремизов и в начале Февральской революции, и в начале Октябрьского переворота постоянно читал газету «Новое время» и чаще всего соглашался со статьями Максима Горького. Весь октябрь болел, а после болезни всё и произошло: власть взяли большевики: «И у меня такое чувство, словно меня из дому выжили».

2

«Лирически настроенный, но бестолковый А.В. Луначарский», по словам А.М. Горького, с которым он дружил в эмиграции, в первые же дни Февральской революции, оторвавшись от перевода великого швейцарского поэта Карла Шпиттелера (1845–1924), в 1919 году получившего Нобелевскую премию, поехал к Ленину и Зиновьеву и заявил, что он полностью поддерживает их точку зрения и готов на сотрудничество с большевиками по всем актуальным вопросам. Через несколько дней после приезда Ленина в Петроград тем же путём, через Германию, Луначарский приехал в Петроград, и, как и Троцкий, вошёл в группу межрайонцев, чтобы затем накануне революции войти в большевистскую организацию. Луначарский был избран в городскую думу и стал руководителем большевистской и межрайонной фракций в думе. В июле 1917 года был арестован как немецкий шпион и посажен в тюрьму. Но вскоре освобождён и при новых выборах в думу избран вновь и затем стал товарищем городского головы, занимаясь культурой всего Петрограда. А после Октября был назначен народным комиссаром по просвещению, его заместителем был известный историк Михаил Николаевич Покровский (1868–1932), автор книги «Русская история с древнейших времён», подвергшейся разносной критике в начале 30-х годов.

Накануне Октябрьской революции 16–19 октября 1917 года Луначарский организовал в Петрограде конференцию пролетарских культурно-просветительных организаций, создавшую Пролеткульт и заявившую о себе как о самостоятельной культурной единице. Толки о пролетарской культуре шли давно, рабочие и революционные писатели всегда говорили и писали о независимости своей деятельности от предшественников, от буржуазной культуры в особенности, мечтали создать своё направление в литературе и искусстве. Количество желающих попробовать себя в этом направлении было очень велико.

Один из революционных писателей Александр Александрович Богданов (настоящая фамилия Малиновский, 1873–1928), один из «левых большевиков», ещё в 1909 году в докладе «Современное положение и задачи партии» (Париж, 1909) высказал идею о возникновении «чистой пролетарской культуры», писал об этом в газетах «Речь», «Киевская мысль», «Одесские новости». Окончательно сформировались его мысли о пролетарской культуре в книге «О пролетарской культуре» (Л.—М., 1924). Александр Богданов был одним из организаторов и руководителей Пролеткульта. В июле следующего года возник журнал «Пролетарская литература» при активном участии того же А. Богданова, В. Полянского (П.И. Лебедева-Полянского), П. Керженцева, Ф. Калинина.

Луначарский, увидев, какие разрушительные действия последовали со стороны пролетарских сил в Москве, подал заявление об отставке:

«Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве.

Собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются. Кремль, где собраны сейчас все важнейшие художественные сокровища Петрограда и Москвы, бомбардируется.

Жертв тысячи.

Борьба ожесточается до звериной злобы.

Что ещё будет? Куда идти дальше! Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен.

Работать под гнётом этих мыслей, сводящих с ума, нельзя.

Вот почему я выхожу в отставку из Совета народных комиссаров. Я сознаю всю тяжесть этого решения. Но я не могу больше.

А.В. Луначарский.2 ноября 1917 года».

На следующий день Луначарский заявил, что Совет народных комиссаров его отставку не принял: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Урицкий, с которым они вместе отбывали ссылку, объяснили ему, привыкшему к гуманизму европейского христианского наполнения, что сейчас, во время пролетарской революции, во время ожесточённой классовой борьбы, меняются все связи и отношения между людьми и государствами, в том числе меняется и нравственность, и мораль, всё то, что входило в понимание гуманизма.

Второе, что удивило Луначарского, это выступление В.И. Ленина на заседании ВЦИК 4 ноября 1917 года, буквально через два дня после его заявления об отставке, в котором было решительно сказано о введении политической цензуры: «Мы и раньше заявляли, что закроем буржуазные газеты, если возьмём власть в руки. Терпеть существование этих газет, значит, перестать быть социалистом… Мы не можем дать буржуазии возможность клеветать на нас (Полн. собр. соч. Т. 35. С. 54).

Вскоре был принят утверждённый Совнаркомом Декрет о печати:

«Всякий знает, что буржуазная пресса есть одно из могущественнейших оружий буржуазии. Особенно в критический момент, когда новая власть, власть рабочих и крестьян, только упрочивается, невозможно было целиком оставить это оружие в руках врага, в то время, как оно не менее опасно в такие минуты, как бомбы и пулемёты. Вот почему и были приняты временные и экстренные меры для пресечения потока грязи и клеветы, в которых охотно потопила бы молодую победу народа жёлтая и зеленая пресса» (Протоколы заседаний ВЦИК 2-го созыва. М.: Изд-во ВЦИК, 1918. С. 6–7).

Закрыты были газеты «Речь», «День», «Биржевые ведомости», «Петроградский листок», заняты были их типографии и изъяты запасы бумаги. Но вскоре эти же газеты под другими названиями вновь были зарегистрированы и выходили до июля 1918 года. Точно так же произошло и с журналами «Русская мысль», «Русское богатство», «Вестник Европы». Но появились десятки новых журналов, таких как «Пролетарская литература», «Творчество» под редакцией А.С. Серафимовича, «Пламя», «Сирена», «Горнило», «Грядущее», в которые просто хлынул поток стихотворений, очерков, повестей рабочих, солдат, крестьян, мелких чиновников, острых, пламенно поддерживающих революцию и новую власть, но совершенно малограмотных и непрофессиональных.

Вскоре стало известно, что Декреты о печати были приняты в ходе острой дискуссии между большевиками, меньшевиками, эсерами и особенно «левыми эсерами», которые продолжали защищать основные принципы демократии, сложившиеся в европейских странах, однако большевики твёрдо заявили, что они отстаивают новую свободу печати в отличие от устаревшего «понятия мелкобуржуазных и буржуазных свобод» (Там же. С. 24).

Живо откликнулся на введение политической цензуры Максим Горький: «Нет, – в этом взрыве зоологических инстинктов я не вижу ярко выраженных элементов социальной революции. Это русский бунт без социалистов по духу, без участия социалистической психологии» (Революция и культура: Статьи за 1917 г. Берлин. С. 72).