Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11

• Название: Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11
• Автор: Лариса Михайлова
• Жанр: Периодические издания

Ежемесячный журнал «Сверхновая американская фантастика» — русское издание американского ежемесячника «Magazine of Fantazy and Science Fiction». Выходит с июля 1994 года.

---

— Хорошо, — соглашается он, — может быть я и не буду его хоронить. Может быть, я сделаю запруду и устрою тут озеро. Парусные гонки, водные лыжи. И назову это место Озерная Терраса.

Внизу, у ручья мелькнула тень — возможно, выдра? Или норка? Или лисица с выводком? И мысленно Сильвия умоляет: Рыжий Лис, Рыжий Лис, беги. Беги прочь, найди себе другое убежище. Другую долину, где мой брат позволит тебе остаться в живых. И лес глухо бормочет и шелестит, хотя ветер не колышет деревья.

Сильвия кричит:

— Бад, ты ничего с этим не можешь сделать! Взгляни на это место! Здесь нет ни одной мусорной свалки, даже ни одной пивной банки! У любой деревенщины хватило бы ума оставить Пайнтер Вэлли в покое, а ты…

Он перебивает:

— Я добьюсь своего и никто мне не указ! — Его сжатые челюсти свидетельствуют о непоколебимой уверенности. — По правде говоря, сестричка, мне не нравится это место. Аж мурашки по коже бегут. Я не собираюсь тянуть: лучше покончить с ним побыстрее.

Верхушки громадных деревьев дрогнули и зарокотали, как при ураганном ветре. Однако никакого ветра вообще не было, а Пайнтер Вэлли шумела как в бурю.

— Пошли отсюда, — жестко говорит Бад. Но на обратном пути он то и дело вздрагивает и озирается.

— Что это было? Мне кажется, я заметил какое-то движение.

Сильвия ничего не видит, ничего и не ожидает увидеть там, где мгновение назад стояла туманная тень. Но она знает, что этот рокот, беспредельный, как осенний мир, вызван не шумом листьев под порывами ветра.

Кажется, он исходит отовсюду и ниоткуда — от плодородной шоколадной земли, от этих древних камней на откосах, от запорошенного листьями неба, громыхая будто вдалеке, ревя всей глоткой вблизи и сотрясая мир, как несущиеся в панике призраки десяти тысяч бизонов, удаляясь, но не затихая. Кажется, что у этого звука нет ни конца, ни начала, он слишком огромен, чтобы назвать его голосом.

Но тут Пайнтер Вэлли заговорила.

Высоко над головой раздался пронзительный визг, словно призыв к дьявольскому шабашу. Издалека донеслись рыдания, вопль женщины, покинутой любовником-демоном. Поблизости что-то вздыхало и причитало, словно брошенный умирать ребенок.

Вад стоит бледный и дрожащий, не в силах бежать; куда бы он ни повернулся, со всех сторон его встречает невыносимый, неземной крик.

— Пожалуйста, — Сильвия умоляет Пайнтер Вэлли, — пожалуйста, не причиняй ему зла. Он мой брат. Я постараюсь как-нибудь его образумить, обещаю тебе.

Она берет Бада за руку.

— Я — Сильвия, — она переходит на шепот, заклиная неведомой силой своего имени-талисмана, и тянет брата вверх по склону холма, прочь из глубины оврага; скорбные крики отступают перед ними, а затем обрываются с яростным ворчливым рыком.

В машине брат и сестра не разговаривают и не смотрят друг на друга. Бад отделался лишь ушибом руки. Но на следующее утро, допивая кофе, он снова полон негодования и грандиозных планов.

— Это какая-то треклятая птица издавала все эти звуки. Я уничтожу их. Отравлю этих тварей.

— Бад, выбрось это из головы. Ты не вернешься туда.

Стоя у окна на кухне и глядя на лес, Сильвия говорит без горячности, со спокойной уверенностью.

— Конечно, не вернусь. Я запущу команду моих ребят с ружьями, — заявляет Бад. — Ружья и охотничьи собаки. Или зашлю туда какого-нибудь чертова священника, если это то что там требуется! Я…

— Говорю тебе, забудь об этом, — прерывает его Сильвия, мягко, но раздраженно. — Иди сюда. Взгляни.

Он становится рядом с ней, глядя на отдаленные верхушки деревьев, на туман, поднимающийся над Пайнтер Вэлли.

Рыжевато-желтый, кремово-коричневатый, нечеткий в золотистом утреннем свете, он лежит на вершине своих владений, его длинный, толстый и пушистый хвост оборачивается вокруг неподвижных задних лап, передние расслаблены и мягки, когти втянуты, но уж точно не коротки. Оживая, он может двигаться по своей долине тихо и бесшумно, как призрак, или мчаться быстрее лесного пожара. Он может перемахнуть расстояние вчетверо больше длины своего тела, тащить добычу вчетверо тяжелее себя, убить взрослого оленя одним ударом и закинуть тушу на дерево. Сейчас он вспоминает бурю, соперников, наводнение, людей, ранение, людей и их ружья, людей… Загнанный в угол, он снова находится перед лицом этой смертельной угрозы. Из первобытной дали он поднимает раскосую морду, демонстрируя зубы в беззвучном рыке. Сильвия наблюдает за этими узкими, лиственно-желтыми глазами, влажной пастью и блеснувшими белой вспышкой клыками.

— Видишь? — говорит она Баду.

Тот видит, хотя еще не готов признать этого. И, заикаясь, произносит: «Я н-не — н-не могу — что это за чертовщина?»

— Местные жители звали их «пайнтерами», - поясняет Сильвия, — или пантерами. — Она мечтательно перечисляет множество других имен: — а еще пума, кугуар, королевский кот, горный ревун, катамаунт, серебряный лев, горный лев. Но обычно пайнтер. Понимаешь?

— Ты хочешь сказать, что здесь внизу водятся горные львы? — шипит Бад.

— Один, я полагаю. Один большой горный лев. Но не такой, которого можно было бы убить из ружья.

Молчание. Туман свивается в воронку и исчезает в лучах солнца, ярких, как осенняя листва.

— Я ничего не видел, — угрюмо бурчит Бад.

— Конечно нет. Так ты оставишь Пайнтер Вэлли в покое?

Не отвечая, он поворачивается и выходит из кухни. По пути он вытаскивает из кармана рубашки карту и швыряет ее в мусорное ведро.

Сильвия следит за ним с печальной улыбкой, затем начинает упаковывать вещи. Теперь сомнений нет. Она — Сильвия Верити Дюбуа, повелительница леса — неважно, сколько минуло поколений с тех пор, как ей поклонялись, — лесная богиня не может жить на верхушке плешивого холма, где не кружат ястребы и вырублены деревья.

Она неторопливо собирает вещи, и ее глаза смотрят куда-то вдаль, очень древние, очень мудрые, мягкие и глубокие глаза цвета осенней дымки.

Пол ди Филиппо Верите ли вы в чудо?[25]

Это, вероятно, худший день моей жизни, дружище!

Семь часов утра, и я крепко и мирно сплю, проведя большую часть ночи за написанием рецензии для престижного журнала «Мэгнетик Моумент» на какую-то сверхмультимедийную дрянь, присланную Поп-Маркетплейс, — сейчас не помню, на какую именно: вся эта новая музыка звучит одинаково. Ложась спать, я не собирался вставать до полудня. Но мои блаженные грезы о днях иных разбиты вдребезги скрежетом, вслед за которым что-то брякнулось на пол.

Итак, едва мне удается высвободиться из объятий покрывал «Уют» — я, как всегда, метался во сне, — я с трудом осознаю, что сегодня тот день, когда мне приносят продукты из бакалейной лавки. Мальчишка из магазина только что втолкнул ящик через специальную дверцу, которая тяжело хлопнула: пневматический замок сломан.

Разбуженный всем этим, я не могу вновь уснуть и решаю встать. Внезапно меня начинает интересовать, что прислали из магазина — следовало бы разобрать ящик.

Встаю со своего старого, испятнанного временем матраса, лежащего на полу. Надеваю чистые джинсы и свитер, которые, выстирав вчера, повесил сушить на веревку на всю ночь. Они еще сырые и липкие и облепляют меня, как водоросли. Это только начало. Я выглядываю в Иллюминатор, чтобы определить погоду, хотя, как и обычно, не собираюсь выходить. (Все окна комнаты закрашены черным. Иллюминатор — та область в верхней части одного из них, откуда краска осыпалась.) Панорама, открывшаяся таким образом — клочок неба и несколько квадратных футов стены. На улице пасмурно, местами кирпично — почти как всегда.

Я плетусь босиком к ящику с провизией. Ух ты, тяжелый, зараза! Понятия не имею, где они раздобыли все эти консервы для меня. В последнее время они особо не баловали меня ассортиментом. (Не переношу на дух эти новые пластиковые банки. Либо алюминий и жесть, — либо я отказываюсь принимать пищу!) Подумай только — пластиковые банки! Конец света… К сожалению, местные продукты больше не запечатывают в жесть. Поэтому я вынужден питаться импортными, ввозимыми из стран, где традиции более сильны (можно, конечно, считать их отсталыми), а именно: португальскими и норвежскими сардинами, уэльскими пирогами с мясом, испанским осьминогом, итальянским скунгилли, северокорейской шар-рыбой[26], частями тела нигерийской гиены, лапками бирманских ящериц, побегами китайского бамбука — меня уже тошнит от этой экзотики.

Мне не терпится поскорее узнать, что принесли в этот раз. В полумраке я подхожу с коробкой к старому деревянному столу и тяжело опускаю ее.

Слышится душераздирающий ХРУСТ! Слишком поздно. Я понимаю, что наделал. Быстро хватаю ящик со стола и ставлю его на стул. Тихий стон срывается с моих губ:

— О-ох!

Я дергаю за цепочку и включаю голую лампочку над столом, надеясь, что ничего страшного не произошло, в виниловые осколки сейчас превратилась всего лишь какая-то чепуха, вроде пятьдесят пятого альбома Лайонела Ричи[27].