Илья Пиковский - Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

• Название: Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика
• Автор: Илья Пиковский
• Жанр: Юмористическая проза

Этот роман написан в Одессе, вышел в Одессе, читался и зачитывался в Одессе. Его публиковала главами "Вечерняя Одесса", над похождениями героя смеялись десятки тысяч читателей. Затем он вышел отдельной книгой и "могучим ураганом", как писали Ильф и Петров, был сметен с книжных полок.…

---

— Бог создал землю и людей, — произнёс Берлянчик, когда кон­ники скрылись за углом. — А дьявол — нации, чтобы мы стреляли и ре­зали друг друга...

— Взрывай! Нажми на кнопку, — она выхватила портативный телефон. — Или я подам сигнал, и твоего друга разорвут на части!

— Гаррика Довидера?! О, боже! Я забыл тебе сказать: там в сумке не взрывчатка, а булыжник, а бомба у твоих ребят. Гаррик сделал сменку, понимаешь?! Если я нажму на кнопку, они все взлетят на воздух, но зачем, Майрам?! Взрывать, резать, убивать… Ещё полчаса любви в «Тойоте», и ты бы лишилась смертельного врага, но зато каким гуманным способом! Нет, Майрам, я предлагаю всему живому человечеству только так себя уничтожать.

... Вечером Берлянчик прощался с Хайфой. Он стоял с Гарриком Довидером на смотровой площадке, глядя на бриллиантовые россыпи огней, опоясывающих тёмные холмы. Чёрные, как дёготь, обрывки туч плыли по фиолетово-синему небу, подожжённые пламенем заката, и ка­залось, разом горят вода и небеса, прикрытые багрово-красным бере­том террористки. Додик воспринял это как странное знамение небес. «Почему, — подумал он, — сердцевина самых непримиримых и опасных человеческих проблем лежит именно тут, в Иерусалиме, в колыбели трёх самых гуманнейших доктрин?».

Глава 14. Дети Сомали

На следующее утро после инцидента с террористкой Берлянчик направился в Хайфское отделение Мизрани-Банка. Он открыл стеклян­ную дверь и попал в небольшое помещение с меняльными аппаратами и лишь затем — в операционный зал. В центре зала спиной к спине сто­яли два ряда стульев для клиентов, а напротив них прозрачные ка­бинки. Берлянчик подошёл к одной из них и протянул документы худо­щавой брюнетке с гортанной речью и резкими чертами лица. Она отор­вала взгляд от компьютера и что-то быстро спросила его на иврите.

— Ноу! Я не понимаю.

— Рашен?

— Да.

— Натали! — громко крикнула брюнетка.

Из служебной комнаты в углу зала за кабинами вышла молодая русская женщина, и Берлянчик с облегчением вздохнул, как глухонемой, которому вдруг вернули слух и речь.

— Я вас слушаю? — спросила она. Берлянчик пояснил, что хочет сделать перевод и протянул документы. Брюнетка развернула доверен­ность и, нетерпеливо передёрнув плечами, передала её русской сослу­живице, после чего обе обменялись несколькими фразами, и вернули клиенту документы.

— Я вас должна огорчить, — пояснила ему бывшая соотечествен­ница. — Наш банк не может принять эту доверенность.

— Почему?

— Она заверена одесским нотариусом, а мы им не доверяем... Пусть ваш доверитель обратится к консулу или заверит в любой дру­гой европейской стране.

Берлянчик понял, что спорить бесполезно, забрал документы и вышел на улицу. Надо было срочно звонить монархистке. Он достал из портмоне телефонную карточку, которую заблаговременно купил в газет­ном киоске, и разыскал автомат. Рядом подметал тротуар перед своим магазином старик в клетчатой безрукавке и джинсах. Берлянчик обра­тился к нему:

— Вы говорите по-русски?

— Да. А что вы хотели?

— Возможно, вы знаете код на Украину?

— А вы будете звонить за деньги или по карточке?

— По карточке.

— А где вы её купили — у меня?

— Нет, в киоске.

— Тогда не знаю.

Берлянчик вежливо попрощался со стариком, заметив ему, что делает это совершенно бескорыстно, и остановил ещё одну прохожую, которая помогла ему вызвонить Одессу. Монархистка узнала его голос и сразу же спросила:

— У вас всё в порядке?

— Всё, кроме ваших миллионов, — и Берлянчик пояснил ситуацию.

После этого возникла пауза. Несколько секунд она молчала, ви­димо обдумывая что-то, а затем предложила встретиться на Мальте, ку­да вылетала с мужем по его делам. Все расходы она брала на себя… Всё это она сказала вполне спокойно, поскольку верила Берлянчику. Впервые он поразил её на даче. Как всякий молодой человек, мечтаю­щий о великих свершениях, монархистка ставила силу поступка выше её нравственной стороны. Они условились о времени и месте встречи, и Додик повесил трубку.

В тот же день Берлянчик разыскал экскурсионное бюро и через трое суток отбыл на Мальту. Ля Валетта очаровала его. Над её аккурат­ными узенькими улочками витал дух Средневековья. Странно было ви­деть у парадных, очень похожих на одесские, совсем не одесскую кар­тину: ухоженных и франтоватых стариков в модных пиджаках и бабоч­ках; или слышать, как где-то за известковой крепостной стеной ра­зучивают гаммы на рояле. Когда Берлянчик отыскал условленное место — бронзовых крестоносцев, монархистка уже ждала его. На ней была шляпа из мягкой рисовой соломы с широкими полями, густо усыпанная коралловыми цветами, и белый джинсовый сарафан с тонкими бретель­ками. На её загорелой шее висело жемчужное ожерелье, а в ушах блес­тели серьги в виде изящных бриллиантовых лепестков. На фоне рыца­рей с огромными мечами её красота казалась очень хрупкой и земной. Она поспешно улыбнулась, как бы завершая этим все формальные любез­ности, и сразу же сказала:

— Идёмте, нас ждут!

— Нотариус?

— Да.

— Обождите, я возьму такси.

— Не надо, это рядом. Тут всё рядом... Муж уехал на экскур­сию в Медину, а я сказалась больной.

— Я бы на его месте не поверил.

— Почему?

— На больных мальтийцы не оглядываются, Ирочка, — бросил он находу. — Как он пережил ваше бегство с «Мавритании»?

— Не спрашивайте! Это было почище, чем Торнадо... Кричал, что я ничтожество, пустая сумасбродка, что если он ещё раз услышит о «Престольном Набате», выгонит меня из дому и не даст нигде устро­иться, что я подохну на панели.

— Превосходно! Все вожди подвергались серьёзным испытаниям. Вы это отразите в мемуарах.

— Не всё так весело, профессор…

— Не придавайте этому значения.

Нотариус находился неподалёку от площади с крестоносцами. Монархистка свободно владела английским, и вся процедура с оформ­лением доверенности заняла не более получаса. Внешне Ирина Филип­повна держалась вполне уверенно, и только едва заметная торопли­вость и щегольство, с какой она подбирала английские слова, выда­вали её беспокойство. Берлянчик тоже был взволнован. Ему передава­ли на руки документ стоимостью в три миллиона долларов. Нечто по­добное он уже однажды испытал в Лимасоле, на Кипре, когда они с Алкеном зашли в магазин ювелирных изделий. Его двери были распах­нуты настежь. В торговом зале и за прилавками — ни души, а из отк­рытого ящика кассы торчали пачки денег. Алкен зарделся, как девуш­ка перед первым поцелуем, а Берлянчик, испугавшись этой дикой для Одессы картины, стал громко звать: «Хозяин! Хозяин! — и даже обо­шёл все подсобные помещения, но никого не нашёл. Видимо, все ушли на обед, доверив магазин и открытую кассу любому прохожему. Бер­лянчик и Алкен переглянулись, громко захохотали и вышли. Сейчас Берлянчик тоже испытывал мучительный дискомфорт от этой страшной пытки доверием. Когда они вышли на улицу, монархистка сказала:

— Мы улетаем с Мальты двадцать первого. Позвоните мне, пожа­луйста, если что-то прояснится.

— Я непременно это сделаю.

— Чему вы улыбнулись?

— Видите ли, я привык иметь дело с документами. Если я по­лучаю на фирму обычный умывальник, я даю взамен доверенность. А тут мне вручили судьбу «Престольного Набата» — судьбу страны. И даже расписки не берут!

— Я чувствую, вы меня не подведёте.

— Но, я вижу, вы волнуетесь.

— Это по другой причине! Вы не представляете, какой жизнью я живу… Я знаю, что красива, и ненавижу это; знаю, что талантли­ва и умна, и тоже ненавижу. Эти качества, которые мне даны для счастья, по сути — издевательство. Их нельзя востребовать! Я там не личность! Я пустая сумасбродка, и это самое страшное, профессор: сознавать способность вести массы за собой, но танцевать в «Лотерее любви», и считаться сумасбродкой. Мне нужно победить на выборах! Какой-нибудь общественный успех «Престольного Набата»! Как воздух нужен! А он без этих миллионов невозможен!

Додик был тронут до глубины души.

— Вы их получите, — сказал он. — Я вам обещаю. Слово чести потомка питерских лейб-медиков.

Каждый раз, когда что-либо вырывало его из сухих, будничных расчётов и вызывало живое и горячее участие, он чувствовал себя полным идиотом, а также безмерную радость по поводу этого открытия.

В Израиль он вернулся в окрылённом состоянии, и Гаррик это сразу уловил. Довидер не любил этих внезапных просветлений друга. Это приводило к дисбалансу их отношений, имевших давние, малопоч­тенные традиции. В своё время Берлянчик держал подпольные цеха, а Гаррик продавал американцам подлинники Брейгеля, которые, как пра­вило, оказывались портретами маршала Будённого. Однако эра великих потрясений не обошла их стороной. Додик загорелся идеей «Виртуозов Хаджибея», а Гаррик с головой ушёл в религию. Но это иногда вреди­ло старой дружбе: как все новообращённые, они упивались собственной духовностью, и крайне ревниво относились к её признакам в товарище.