Галина Ширяева - Гюрги-Дюрги-Дюк

• Название: Гюрги-Дюрги-Дюк
• Автор: Галина Ширяева
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982
• ISBN: ИБ № 5604

Это повести о современных девочках-подростках, в жизнь которых неожиданно врывается эхо войны. Они узнают, что подлинные герои военных лет, оказывается, живут рядом. Девочки понимают, что не должны быть в стороне от главных тревог и забот времени.

Интересный сюжет повестей передает романтику поиска, связь прошлого с настоящим, преемственность поколений.

---

В самом деле! Может ли нормальный человек, которому стукнуло четырнадцать, два дня переживать из-за того, что какому-то приезжему мальчишке не понравился ее город и ее Волга? А потом назначить этому мальчишке свидание в двенадцать часов дня на одной из самых людных улиц? И только для того, чтобы он посмотрел на эту улицу и восхитился — ведь она самая красивая в городе, на ней даже растут сосны… Первое свидание в Юлькиной жизни — и из-за сосен на Советской!

2. Встреча

На аэровокзале чужого города Юльку никто не встретил.

Может быть, дед любил все точное, и оговорка, которую мать сделала в телеграмме о Юлькином приезде, сыграла свою злую роль?

Юлька подождала у вокзала, потопталась среди людей у автобусной остановки и у стоянки такси в нескольких метрах от реденького облезлого леса. Удивительно! Никто не подошел к ней. И вообще здесь не было человека, похожего хоть чуточку на высокого седого старика с сердитым лицом и черными, как у Юльки, глазами. И никто, абсолютно никто не реагировал на приветливо-заискивающую Юлькину улыбку!..

Когда прошел час бесполезного ожидания, обескураженная, готовая расплакаться Юлька в справочном бюро узнала, как ей добраться до Мельничной улицы, и влезла со своим чемоданом в переполненный автобус, хотя очень не любила стеснять людей своим присутствием. Тем более своим чемоданом! Автобус не сразу вырвался из прозрачной аллеи леса, и еще до того, как показались первые дома города, чемодан успел отмотать Юльке руки до боли в пальцах.

— Ну и куда ты лезешь со своим чемоданом? Все ноги ободрала!

Юлька давно заметила — чем взрослее она становилась, тем хуже к ней относились взрослые. Она не умиляла их теперь, как раньше, а чаще почему-то сердила. «Это потому, — объяснила ей как-то мать, — что ты сама становишься взрослой. А взрослые, вообще все люди, не любят друг друга». «Все?» — спросила Юлька. «Все», — ответила мать. И Юлька постаралась отгородиться от взрослых людей враждебной броней необщительности. Броня эта была не очень прочная, и Юльке не всегда удавалось отгородиться от людей. В особенности там, где их было много…

Но на этот раз она все-таки промолчала, отвернулась к окошку и стала смотреть на город, пролетавший мимо чужими домами и незнакомыми перекрестками… Может быть, время пригасило красоту этого города? А может быть, оно пригасило что-то в Юльке? Город разочаровал ее, хотя был не так уж и плох — нешумный даже в центре, с молоденькими липами вдоль тротуаров, с уютными площадями, с улицами, застроенными большими пятиэтажными домами в красных и белых кирпичиках по фасадам. Но Юльке все равно почему-то он показался некрасивым, хуже, чем раньше. Ей стало грустно, и песня о тихом, как сон, городе, мучившая ее всю дорогу в самолете, безнадежно умолкла.

До улицы, где жил дед, Юлька добралась почти благополучно. За все время долгого и незнакомого пути с двумя пересадками она только один раз сбилась с дороги. И когда выбралась наконец на Мельничную — тихую и спокойную улицу, совсем недалеко от центра и от главного почтамта, — сразу вспомнила, что видела эту улицу когда-то! Зеленую, красивую, похожую на громадную лестницу, ступеньками-домами спускающуюся к голубоватому в солнечную погоду озеру, затененную пышными деревьями — по два-три дерева у каждого дома-ступеньки. День уже шел к концу, и живая тень шевелящихся листьев, от которой покатый тротуар казался когда-то пестрым, а солнце зеленым, была вытеснена с улицы другой тенью — от домов, неподвижной и тяжелой.

Дом, где жил дед, был угловым, и из трех его подъездов два выходили в узенький короткий переулок. Подъезд же, в котором находилась квартира деда, — на тихую Мельничную.

С трудом волоча тяжелый чемодан, вконец отмотавший ей руки, Юлька поднялась на четвертый этаж и позвонила в сорок восьмую квартиру с блестящей желтой табличкой на двери: «Витанович Г. А.». Странно и неприятно было видеть свою фамилию, вывешенную напоказ на чужой двери!

Она ясно услышала, как за дверью в прихожей прозвенел звонок, потом, пугаясь, услышала тишину в квартире. Но это была чужая квартира, с чужой, незнакомой тишиной. Она могла обмануть Юльку — может быть, там, за дверью, все ходили крадучись, на цыпочках… Юлька позвонила еще раз и снова прислушалась к тишине. Нет, это была самая обыкновенная, самая нормальная квартирная тишина. Неужто в квартире никого не было?..

— Дед! А дед! — беспомощно позвала Юлька и постучала в дверь кулаком.

На стук сейчас же отозвалась соседняя квартира — дверь отворилась, на площадку выглянула старушка в белой косынке, с очками, вздернутыми на лоб, и с очень сердитым лицом.

— Чего ты? — спросила она тревожно. — Куда ты?

— Я с-сюда, в сорок восьмую… Здесь живет м-мой дед.

— Так ты его внука! — с облегчением воскликнула старушка.

— Я внука, — смущаясь, подтвердила Юлька.

— Вот и слава богу! А то вся площадка по курортам. А я-то? Я и сама дачница, я и сама только на неделю покараулить приехала… Сейчас тебе ключ от квартиры принесу.

— К-как ключ? — испугалась Юлька. — А где же м-мой дед?

— Так в больницу же полег!

— Как в больницу? Зачем?

— А я и не знаю зачем. Кабы увезли, а то сам своими ногами вчера пошел. Просил тебе передать, что во вторую больницу. Палату, мол, сама узнает. А квартиру без присмотру бросил — заходи, грабь, кто хошь… А ключ мне оставил, сказал — внука приедет…

Она принесла ключ от квартиры и, напомнив Юльке, что дедов почтовый ящик внизу забит газетами и депешами, которые прибыли вчера уже без деда и за которые она расписалась, ушла, прочно, словно навсегда для Юльки, захлопнув дверь охраняемой ею квартиры.

Первое, что пришло Юльке в голову, — это сейчас же вломиться к соседке, поругаться с ней как с полномочным представителем деда, вернуть ключ и немедленно отправиться обратно на аэровокзал. Потом она немного успокоилась. В конце концов, Юльке-то что? Ключ ей оставили, вот дверь пустой квартиры, заходи, живи… К тому же Юлька имеет полное право подумать, искать ей или не искать эту самую вторую больницу с дедом. Раз он пошел туда «своими ногами», уже зная о том, что к нему должна приехать долгожданная Юлька, значит, не так уж и болен, значит, пусть пеняет на себя!

С трудом отомкнув незнакомый, не поддающийся чужим рукам замок, она вошла в полутемную прихожую. Она помнила эту прихожую просторной и высокой комнатой, теперь же прихожая казалась маленьким тесным чуланом… Прямо дверь в кухню, направо — в ванную, налево, вот эта, застекленная под цветной занавеской, — в комнату просторную и светлую. Все это Юлька помнила.

Она толкнула дверь, переступила невысокий порожек, и ее сразу окутал полумрак. Окна в комнате были плотно занавешены шторами. Юлька пробралась к ближнему окну, наткнувшись по дороге на что-то большое и неуклюжее, стоящее посреди комнаты, подняла штору и огляделась.

Огромный блестящий рояль стоял посредине. Он заполнил собой всю комнату, оттеснив к углам старенький диван, несколько стульев, шкаф с книгами, письменный стол. На рояле заметным слоем лежала пыль. Юлька поставила чемодан в угол и села на диван.

В комнате стояла старая-старая, из детства, тишина. Молчали стены, молчал рояль, даже шторы на окнах не пытались шелохнуться. Только беззвучно шевелились солнечные зайчики под опущенной шторой второго окна слева — словно хотели прорваться в комнату, спрятаться до утра от неуклюжих и громоздких теней, уже пришедших на первый этаж…

Когда-то она уже сидела вот на этом же самом диване! Она сидела на диване, а рядом с ней был отец, который придерживал ее рукой за плечо. А в комнате кто-то тихо играл на рояле. И оттого, что в распахнутом окне голубело небо, и оттого, что играл рояль и рядом были руки отца, готовые в любую минуту поддержать ее, если ей вдруг вздумается плюхнуться с дивана, — от всего этого Юльке было хорошо-хорошо. И небо казалось красивым, и музыка красивой, и голос отца — красивым и мягким… У Юльки тоже красивый и приятный голос. Если бы она не заикалась, она стала бы артисткой. Но голос ее звучит хорошо лишь в пустых комнатах, где прячется эхо.

— Ихтиандр! — вполголоса позвала Юлька. — Ихтиандр! Сын мой!

Эхо жило в комнате. Оно сейчас же отозвалось на Юлькин голос. Незвонкое и торопливое, но все-таки эхо. И когда оно умолкло, Юлька поняла, что жило оно в рояле.

Юлька встала и на цыпочках подошла к нему. Старенький школьный рояль в актовом зале было запрещено трогать, он оживал только на уроках пения… А в Юльке жила музыка! В сердце, в голове, в кончиках пальцев! Она любила петь, и ее руки всегда тянулись к клавишам, но не умели играть.

Она осторожно подняла покрытую слоем пыли крышку и прикоснулась пальцем к белому клавишу. Рояль, как человек, отозвался таким жалобным и скучающим голосом, что Юлька тут же отдернула руку. И тут же потянулась к клавишам снова. Когда кто-нибудь играл на рояле, ей всегда почему-то вспоминался высокий круглый холм у далекого горизонта, поросший зеленью, такой густой и такой темной, что не видно дороги, ведущей на его вершину, — как большая зимняя шапка из темно-зеленого искусственного меха, очень мягкая и очень теплая. А на вершине этого холма, покрытая легкой дымкой, словно голубой капроновой тканью, красная крыша дома. Юлька не помнила уже, где она видела такой холм и такой дом. Может быть, это видел человек, который написал ту музыку, что исполняли на рояле? Он умер, а в музыке оставил для людей то, что видел когда-то. Он ходил по земле, и центр голубого небосвода всегда был над его головой — так же, как теперь он над Юлькой. Если даже уйти на самый край света, все равно он будет над Юлькой!