Павел Мамонтов - Разведчик

• Название: Разведчик
• Автор: Павел Мамонтов
• Жанр: Боевое фэнтези
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-085729-6

Виктор Ахромеев – командир разведгруппы Зелёного Города: русской колонии, созданной в суровом и жестоком мире магии, чудовищ, нечеловеческих рас и врагов-людей, еще более опасных, чем нечисть. Задача Виктора – делать то, что он умеет лучше всего: драться и убивать, защищая свою родину, своих друзей и любимую сестру. От врагов внешних и врагов внутренних. От нечисти, нелюдей, разбойников, предателей…

Этому учил Виктора отец, этому учили его наставники.

Здесь Мир Колоний.

Здесь – граница между своими и чужими всегда в шаге от тебя. Отступи – и всё, что ты любишь, превратится в прах.

Здесь живут и побеждают те, кто сражается насмерть.

---

Они, что, меня за контрразведчика принимают?

Ну да ладно, мне же лучше, тем более с контрразведкой всё равно придётся пообщаться.

То ли после пятого, то ли после шестого тоста Коля Викинг грохнул жестяной кружкой об стол и затянул песню – настоящую скандинавскую балладу «Herr Mannelig». О троллихе, которая влюбилась в рыцаря и предлагает ему офигенные дары, лишь бы тот полюбил её и она смогла стать человеком. А рыцарь отказывается, потому что троллиха не носит креста. Я бы тоже отказался от женщины-троллихи, и отсутствие распятия было бы последним в списке причин. Но баллада действительно была красивая, и голос у Коли то что надо – сильный, чуть с хрипотцой.

Коля Викинг, или Коля Конунг, был действительно сыном конунга. Как-то один древнескандинавский вождь из какого-то знатного рода решил отправиться в плавание и взять с собой шестилетнего сына, чтобы мальчик учился ратному делу. Корабли викингов отплыли от родных берегов и вскоре попали в туман, а когда туман рассеялся, они оказались в Мире Колоний.

Флотилия поднялась вверх по неизвестной реке, потеряла четверть хирда в бою с речными троллями и ещё треть у города Факторий, когда храбрые викинги, увидев хлипкие укрепления неизвестного городишка, вне себя от радости, стали растаскивать проволочные заграждения перед частоколом. По ним врезали картечью почти в упор – с тридцати метров.

Спустя два дня обстрел миномётов подошедшего подкрепления Факторий лишил викингов всех кораблей и самого конунга, но хирд сумел укрыться в лесу и ночью вырвался из окружения. А потом скандинавские воины прошли с боями больше трёхсот пятидесяти километров территории нашей Колонии. Дошло их меньше четверти от первоначального состава, но самое удивительное – среди них был шестилетний сын убитого конунга. С тех пор прошло тринадцать лет, Кьёрлав стал Колей, Николаем, белокурым парнем с яркими голубыми глазами. Он носил нательный крестик и свободно говорил по-русски. Но скандинавский не забыл и сейчас с удовольствием пел за столом, радуя своих друзей и соратников.

Я вдруг почувствовал, что слушаю балладу словно через вату. Комната начинала потихоньку кружиться.

– Так, тормози, – приказал я сам себе, – вечер только начался. – Действительно, на столе ещё осталось много закусок, которые я не попробовал.

Сквозь шум и гам застолья, перерастающего в попойку, послышались звонкие гитарные аккорды. Это Саша Заторный где-то раздобыл гитару. Желание есть пропало, сейчас что-то будет! Насколько Коля хорошо поёт, настолько Саша классно играет.

Аккорды слились в один раскатистый звон, Саша запел:

Думы мои – сумерки,
Думы – пролет окна,
Душу мою мутную
Вылакали почти до дна.
Пейте, гуляйте, вороны,
Нынче ваш день,
Нынче тело, да на все четыре стороны
Отпускает тень.
Вольному – воля,
Спасенному – боль.

Вот он я, посмотри, Господи,
И ересь моя вся со мной.
Посреди болот алмазные россыпи,
Глазами в облака да в трясину ногой.
Кровью запекаемся на золоте,
Ищем у воды прощения небес,
А черти, знай, мутят воду в омуте,
И стало быть, ангелы где-то здесь.
Вольному – воля,
Спасенному – боль.

Но только в комнатах воздух приторный,
То ли молимся, то ли блюем.
Купола в России кроют корытами,
Чтобы реже вспоминалось о Нём.
А мы все продираемся к радуге
Мертвыми лесами да хлябью болот,
По краям да по самым по окраинам,
И куда еще нас бес занесет?
Вольному – воля,
Спасенному – боль.

Но только цепи золотые уже порваны,
Радости тебе, солнце мое!
Мы, такие чистые да гордые,
Пели о душе, да все плевали в нее.
Но наши отряды, ох, отборные,
И те, что нас любят, – все смотрят нам вслед,
Да только глядь на образа, а лики-то черные,
И обратной дороги нет.
Вольному – воля,
Спасенному – боль[3].

Все замерли за столом. Я тоже молчал, я любил и не любил эту песню, она какая-то близкая, хоть и пришла к нам с Внешней Земли. Она что-то задевала в душе.

Потом были другие песни, уже самого Виктора Цоя: «Белый день», «Война» и «Группа крови» – негласный гимн разведчиков в нашей Колонии.

Слова били кувалдой по голове и прямо в душу.

Я уже порядком устал и не выдержал – спросил у головы, куда нас определили на постой. Тот честно пытался что-то сказать, но уже лыка не вязал, все объяснил его секретарь – на постоялый двор, прямо напротив управы.

Я попрощался со всеми, вышел на улицу. Над головой мерцал звёздный купол, голова гудела. Я заплетающейся походкой проковылял по пустой улице и ввалился в гостиницу. Хозяин вежливо показал, куда идти, даже попытался помочь дойти. Я оттолкнул его плечо и сам поднялся в комнату, плюхнулся на кровать и уснул. Сон мне приснился странный, будто кто-то смеётся, дразнит меня, и я должен его убить, но, кто это, я не вижу.

3. Игла

Разбудил меня скрип. Кто-то приоткрыл дверь и вошёл в комнату. Впрочем, я уже догадался, кто это, – по очертаниям в просвете двери, по мягкости шага, по запаху.

– Ты меня видишь? – спросила она.

Я дважды сфокусировал и расфокусировал взгляд. Темнота отступила, сменилась серой пеленой, в которой через долю секунды проступила обстановка комнаты и силуэт девушки, пришедшей ко мне, черты ее лица, очертания рук, фигуры.

Инга подошла ко мне, держа две кружки в руках, поставила колено на край кровати, перекинула ногу на другую сторону и села мне на ноги.

– Оставил всех, командир, а мне скучно, – с этими словами она протянула мне жестяную кружку В ней было вино, хорошее вино, но с каким-то привкусом, наверняка лёгкий наркотик.

Инга, не дожидаясь ответа, поставила свою кружку на тумбочку у кровати и закатала правый рукав.

– Видишь? – спросила она.

Я видел: на внутренней стороне запястья были вытатуированы девять шрамов. Шрамы наверняка изображались красными, кровоточащими, но сейчас я не мог в этом убедиться – ночным зрением я не различал цветов. Но ещё недавно шрамов было семь.

– Мне их у трапперов набили, – сказала Инга и залпом выпила вино.

Инга, дочь офицера-артиллериста и мастера спорта по биатлону, с ранних лет училась стрелять. Но в Колониях снайперу мало метко стрелять, нужно ещё уметь чувствовать, куда надо стрелять. Только таким давали зачарованные по максимуму пули для СВД.

Инга в девятнадцать лет чувствовала так, что даже в густом тумане, когда не видишь дальше собственной руки, могла попасть в голову снежного человека. Или в полной темноте пробить защиту дробящего амулета.

Инга это умела делать и предпочитала, чтобы её называли «Игла».

– Красивые? – спросила она. – Твои татуировки мне тоже нравятся.

Я отхлебнул из кружки и поставил её на пол. Мои руки сами расстегнули пряжку ремня Инги, пуговицу. Молния разошлась сама. Я запустил руку вниз, проник за неуставные трусики.

Удивлённо-возмущённо-довольный взгляд.

Инга задвигала бёдрами и устроилась поудобнее на мне.

Моя левая рука нырнула ей под майку и, поглаживая живот, медленно поползла вверх, пока не достигла упругой груди. Я аккуратно коснулся соска, сжал его немного, прокрутил между пальцев. В темноте Инга улыбнулась. Она расплела косу, волосы рассыпались по плечам, наклонилась и поцеловала меня в губы.

– А руки убери – жарко прошептала она мне, – давай с тебя тоже майку…

Она чуть привстала, скинула свою майку, потом схватилась за мою. Через две секунды мы были уже без одежды, и Инга, выгнувшись так, что её грудь смотрела чуть ли не в потолок, мерно раскачивалась на мне. Я сжал её бёдра, притянул её к себе, целовал грудь, шею, губы. Ласкал, наслаждаясь её телом.

Инга откинулась на моих руках, застонала, я бросил её на спину, приподнялся на левой руке, правую опустил ниже. Инга застонала громче, я начал двигаться ещё быстрее, ещё. Инга уже кричала, изгибалась в такт мне. Ещё толчок, ещё. Вскрик! И кайф, растекающийся по всему телу…

– Надеюсь, твоя сестра не будет против, она красивая, – прошептала Инга мне в ухо прерывистым голосом.

– Нет, ты ей тоже нравишься, – ответил я.

В следующий раз разбудил меня металлический лязг, еле слышный, но способный поднять целый полк, быстрее чем команда: «Тревога!»

Я открыл глаза и увидел Ингу. Она сидела на кровати и вертела в руках мой «стечкин», который я взял с собой в город. Уже рассвело, и свет лился в окно. Ночь прошла очень неплохо. Вид у Инги был как у кошки, объевшейся сметаной, – нет, скорее, как у львицы, налакавшейся крови.

– Ты посмотри, какая красота, какая мощь, какая изящная сила! – сказала она, глядя на пистолет. – Откуда он у тебя?

– От отца остался.

– Красивая вещь, наверное, замучаешься к нему запчасти искать, если что.

– Не знаю, ещё ничего не менял, – ответил я.

– Ничего себе! – искренне удивилась она.

Инга скрестила руки над головой, вытянулась, улыбнулась, голая, красивая. Она окинула меня плотоядным взглядом. Потом положила пистолет на тумбочку и легла на меня, куснула за ухо, поцеловала в губы, сказала: