Алексей Филиппов - Плач Агриопы

• Название: Плач Агриопы
• Автор: Алексей Филиппов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Все события далекого прошлого и настоящего являются отражением извечной битвы между силами Света и Тьмы. Средневековая бубонная чума, против которой не помогают ни крестное знамение, ни алхимические таинства, обретает черты охватившей Москву пандемии: так называемого Босфорского гриппа, от которого не спасают все достижения современной медицины. Стабильное общество потребления оказывается радужной пленкой на воде. 8-летняя дочь главного героя становится жертвой неизвестного вируса, и, не верящий ни в какую дьявольщину человек эпохи Интернета, ипотеки и фастфуда, начинает цепляться за все, что лежит за пределами здравого смысла — лишь бы спасти свою единственную девочку от страданий и смерти. Его задача — выявить носителей древнего сакрального знания: Инквизитора, Деву, Стрелка и Алхимика — и сколотить из них команду чумоборцев. Никому не известный электрик, знаменитый врач-вирусолог, разведчик ГРУ в отставке и живущая в сектантском «граде» староверка становятся заложниками вселившихся в них личностей, теряя при этом свое современное «я» и начиная разговаривать на языке Овидия, Данте и протопопа Аввакума. Где-то в огромном мегаполисе живет, может быть, пьет в «Макдональдсе» кофе, может быть, заседает в Государственной Думе, Иной — мужчина или женщина, в которых воплотилась Чума.

---

Сделать это было не так просто: редкие светильники, выставленные вдоль стен, едва теплились. Масло, служившее им топливом, на первосортное никак не тянуло: над каждым огненным язычком клубилось облако удушливого чада, почти скрывавшее огонь. И всё-таки ночного гостя — хозяина собаки — человек разглядел. Тот был высок, хорошо сложён и — с головы до пят — залит алой кровью. Так показалось человеку на первый взгляд. Незнакомец беззвучно приблизился на несколько шагов, замер у одного из светильников — и человек понял, что обманулся. Гость был облачён в красную мантию с капюшоном — всего-то. Впрочем, вместо того чтобы успокоиться, человек испугался. Испугался всерьёз. Испугался за супругу и собственную душу. Ему показалось, незнакомец явился, чтобы отнять у него то и другое.

Капюшон красной мантии — вот что пугало пуще прочего. Глухой островерхий капюшон, полностью покрывавший голову чужака. В прорезях для глаз плескалась ночь. Человек заметил это — и сердце его едва не оборвалось. А в голове теснились мысли: кто позволил незнакомцу переступить порог чумной палаты? Знает ли привратник о том, что это случилось? Ведает ли об этом Вазари? Ночной гость слишком статен, слишком уверен в себе, чтобы почитать его за зачумлённого. А уж пса причислить к больным не выйдет и подавно.

А незнакомец вдруг поднял руку и обратил чёрный взор на человека.

- Приветствую тебя, Валтасар, дитя Божье, — громогласно возвестил он. Голос прошёлся по смрадной палате штормовым ветром. Голос поколебал язычки пламени в светильниках. Но голос не пробудил ото сна ни живых, ни мёртвых в палате святого Людовика.

- И ты здравствуй, — хрипло ответил человек. — Здравствуй, кем бы ты ни был.

- Ха, — Хорошо сказано, — незнакомец воздел к небу уже обе руки. — А хотел бы ты знать, Валтасар, с кем ведёшь беседу?

- Ты — демон? Палач? Чумной доктор, для которого не нашлось подходящего платья?

- Ха-ха-ха, — зычно расхохотался гость. — Сколько домыслов — один чудней другого! Даже в страдании люди тщеславны! Ты не лучше прочих: первым по старшинству назвал демона. Почему ты полагаешь, что достоин визита почётного гражданина Ада? А ведомо ли тебе, что по соседству с Пистойей, во Флоренции — славнейшем городе на земле — о мертвецах заботится Общество Милосердия? И все его члены — добродетельные и богобоязненные горожане — носят точно такую одежду, какую ты видишь сейчас на мне?

- Так ты из Флоренции? — Сбитый с толку, переспросил человек.

- Это зависит от того, жив я или мёртв, — со смешком процедил чужак. — Если мёртв — то уж наверняка из Флоренции. Флоренция теперь — город мертвецов. Там трупами усеяны улицы, и вонь от них стоит такая, что ангелы, посмевшие кружить над городом, мрут в полёте. Там кончились гробы, и мёртвых хоронят на досках, или в пыльных мешках, или попросту сталкивают, в чём есть, в обширные ямы. Там сыты собаки, потому что жрут мертвечину, пока не лопнет брюхо.

Человека, слушавшего слова незнакомца, вдруг смутили хруст и чавканье, донёсшиеся слева. Он обернулся и обомлел. Словно в доказательство правоты флорентинца, огромный пёс грыз ногу покойника не далее чем в десятке шагов от ложа жены человека.

- Что это? — Более не сдерживаясь, прокричал человек. — Зачем? Так невозможно!

- Э, брось, — незнакомец словно бы и впрямь дивился горячности собеседника. — Ты хочешь оставить моего пса без ужина? Этому бедняге — бывшему венецианскому таможеннику, прибывшему в Пистойю навестить сестру — не помочь. Чума его уже съела, бог с ангелами — доедят. Если что и достанется псу — осьмушка голени. Разве это так уж много в сравнении с бессмертной душой? Я смотрю, ты совсем разучился веселиться, Валтасар. Ты ввязался в весёлую драку — в драку с чумой, — но отвешиваешь ей оплеухи с хмурой гримасой. А вот она просила передать, что приглашает тебя на бал. Вместе с твоей дражайшей супругой, разумеется. И он начнётся прямо сейчас!

Незнакомец громко хлопнул в ладоши. Но звук хлопка едва долетел до ушей человека. Этот звук заглушили стоны, раздавшиеся одновременно со всех концов, изо всех вонючих углов палаты святого Людовика. Как будто незнакомец разбередил сотню ран сразу.

Зазвучала тихая музыка. Ей неоткуда было взяться в ночном госпитале, но она, накатывая, казалось, сразу отовсюду — с пола, от потолка, от холодных стен, — слышалась всё отчётливей, приобретала танцевальную ритмичность. Гость в красной мантии начал забавно кривляться, подтанцовывать в такт. Его движения убыстрялись; сперва не чуждые грации, они постепенно превращались в резкие, угловатые, а затем и вовсе сделались вульгарны. Человек заворожённо наблюдал за диким танцем ночного гостя. А тот вдруг присел на четвереньки, мотнул головой — и растёкся по полу красной волной. Казалось, прямо из-под мантии выдавили всю плоть, — и одеяние, украсившись замысловатыми складками, безжизненно свалилось на пол.

Человек изумлённо оглянулся по сторонам. Ночной гость исчез, вместе со своей огромной собакой. Но жизнь в палате святого Людовика только пробуждалась.

По всей длине этого мрачного пристанища словно бы образовался муравейник. Сотни ног и рук одновременно пришли в движение. Конечности сгибались и разгибались, но их владельцы поначалу оставались прикованными к подстилкам: сучили пальцами в воздухе, словно жуки, перевёрнутые на спину. Потом, один за одним, они начали учиться ходьбе. С ужасными стонами переворачивались на живот, пытались поставить себя на ноги, оттолкнувшись от подстилок худосочными руками. Не у всех это выходило: некоторых болезнь ослабила настолько, что мышцы и мускулы рук отказывались им служить. Тогда они упирались в подстилки лбами, согнутые в колене ноги просовывали под живот, и делали новую попытку. Когда и это не помогало, худосочные подкатывались к соседям, опирались друг о друга, о стены и резные стулья и — многоногим пауком — умудрялись-таки подняться. Поднявшись, они уж не поддавались слабости. Уродливые человеческие конструкции не рушились на пол, как того следовало ожидать. Они внимали музыке — и пытались танцевать.

Это была страшная картина: десятки людей словно бы впали в предсмертную агонию. При этом они стойко держались на своих двоих, ни один не повалился мешком на пол. Они танцевали танец смерти. Некоторые выкидывали уморительные коленца, будто заправские шуты. Другие, облапив друг друга и раскачиваясь, как корабль в непогоду, кружили в медленном танце. Третьи дёргали нелепо плечами, волочили ноги и казались марионетками под водительством пьяного кукловода.

Вдруг музыка грянула сильней. Взревела, оглушила. И смешала танцевавших в одно общее варево, в один мерзкий хоровод. Будто вороньё закружилось под сводами палаты святого Людовика. И этот чёрный тайный круг начал приближаться к человеку и его жене — единственным, кого не затронуло безумие.

Женщина, проснувшись, с ужасом наблюдала за танцорами. Она не проронила ни звука — лишь попыталась отодвинуться, забиться в дальний тёмный угол палаты. Человек же поднялся, загородил собою жену и выкрикнул:

- Господи, помоги мне!

В ответ послышались смешки, шепоток, ропот. Вся палата святого Людовика возмутилась просьбой человека. Шепоток, будто тонкий червь, вполз в ушную раковину, пробрался человеку в голову и загремел там детской песенкой:

Сперва сплетали мы венки
Из алых роз и лилий.
Потом воскликнули: «Апчхи!», -
И навзничь повалились.

Люди — или то, что от них осталось — надвинулись на человека и его жену. Первые толчки были похожи скорее на ласковые прикосновения. Бессильные тела давали ими знать о себе. Человек же не гнушался больничной стряпнёй, потому был полон сил. Он оттеснял обитателей чумной палаты плечом, отталкивал их руками, наконец, пустил в ход кулаки. Он надеялся ослабить напор человечьего стада. Но, с каждым пинком или зуботычиной, которые щедро раздавал человек, масса грязных изъязвленных тел, их получавшая, казалось, становилась сильней и настырней. Человек вскоре перестал помышлять о спасении. Он смирился со скорым концом и рассчитывал теперь лишь на то, что сумеет отвлечь безумных от женщины, скорчившейся в углу. Человек превратился в демона, в душегуба, в солдата, получившего на разграбление пленённый город. Он размахивал кулаками от души, наносил страшные удары по щекам, глазам, кадыкам и рёбрам зачумлённых. Но те, раскачиваясь пугалами на крестьянском поле, умудрялись удерживать равновесие и вновь осторожно, мягко, оттесняли человека на полшажка, на шаг, на два шага от жены.

Человек слишком поздно понял, что он не интересует безумных. Они хотели только женщину. Они дрожали от похоти — невероятной для этих полутрупов. Когда воронье кольцо сомкнулось вокруг несчастной — та страшно закричала.

- Муж мой! — Расслышал человек. — Муж мой, где ты? Не оставь меня!