Валерий Шамбаров - Государство и революции

• Название: Государство и революции
• Автор: Валерий Шамбаров
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Как следует из их собственных воспоминаний, никто из них не представлял и не выдвигал какой-либо программы целенаправленных действий. Если одна часть, представленная Ю. Орловым, считала, что благодаря их деятельности (и под влиянием инициированной ими международной реакции) возможны некоторые "реформы сверху" по смягчению советского строя - они даже писали соответствующие обращения к Брежневу, - то большинство правозащитников в вероятность каких-либо прогрессивных преобразований в СССР вообще не верило, и придавало своей борьбе сугубо частный характер. И велась она в сугубо пассивных формах. Такие столпы правозащитного движения как Сахаров и Турчин выступали даже принципиальными противниками забастовок - поскольку они, мол, наносят ущерб экономике. Тот же Сахаров ограничивал свою деятельность узким кругом знакомых, избегал контактов с "людьми из народа", и уже незадолго до смерти признавался, что просто не представлял, как и о чем он смог бы говорить в выступлении перед рабочими.

Создаваемые правозащитные структуры, вроде "Международной Амнистии" и Хельсинкских групп, соглашались брать под опеку лишь тех политзаключенных, которые "не призывали к насилию". То есть, только пассивные инакомыслящие или пострадавшие по какому-нибудь недоразумению получали право на их моральную и юридическую поддержку, на материальную помощь из курируемых ими фондов, только они имели возможность попасть в составляемые и пересылаемые на Запад материалы о нарушениях прав человека. А те, кто действительно оказывались непримиримыми врагами коммунистического режима и в качестве своей цели выдвигали его свержение, для правозащитников как бы и не существовали. Это не говоря уж о власовцах с бандеровцами, которые продолжали свои бесконечные мытарства по лагерям - такие старики сидели, например, в одной зоне с Орловым, но их вообще не считали "политическими"! Для правозащитников они были "военными преступниками", а стало быть, находились в заключении вполне "законно" и "правильно".

Со скрипом, с рядом оговорок поддерживались националистические организации, поскольку формально право наций на самоопределение содержалось в советской конституции, и их борьба каким-то боком подходила под разряд законной (если, опять же, не призывала к революциям и народным выступлениям, а велась в умеренных рамках). Но за русским народом такое же право почему-то в упор не признавалось, и от любых проявлений русского национализма правозащитники отмахивались и открещивались как от "черносотенства", связывая его не иначе как с "провокациями КГБ".

Категорически отрицались подпольные методы борьбы - ведь они сами по себе были "незаконными", а правозащитники демонстративно подчеркивали "легальность" своей деятельности. И порой это приводило к совершенно уродливым явлениям. Скажем, когда руководителя Хельсинкской группы Орлова уже обложили со всех сторон, и он вынужден был скрываться от ареста, то "сдали" его... собственные соратники. Встретившись с ним, обсудили ситуацию и глубокомысленно пришли к выводу, что негоже, дескать, их лидеру прятаться и жить на нелегальном положении, поскольку весь смысл правозащитной деятельности - в ее открытости и строгом соблюдении законов. А стало быть, ему нужно самому идти и "садиться". Он и сел. На семь лет лагерей плюс пять ссылки, едва не поплатившись жизнью. А пока сидел, один из ближайших соратников у него вдобавок и жену увел...

Или взять случай с капитаном КГБ Ореховым. Он получил задание от начальства контролировать и обрабатывать диссидента Морозова. Но сам искренне сочувствовал инакомыслящим, и начал помогать им - пытался предупреждать о готовящихся арестах и обысках членов Хельсинкской группы, друзей Сахарова. Но натолкнулся на полнейшее непонимание. Сама идея поддерживать тайные контакты с чекистским офицером, получать от него какую-то конфиденциальную информацию, показалась в этих кругах просто бредовой - потому что тоже относилась к "нелегальной" области. И мотивы Орехова, решившего вести двойную игру, выглядели для них чуждыми и непонятными, все его предупреждения неизменно, а то и подчеркнуто игнорировались, его воспринимали не иначе как "провокатора". И заложили его сами же правозащитники - пренебрежительно, между делом. Всего лишь желая поиздеваться над КГБ, выдали "их капитана", который, мол, зря старается обмануть. Орехов был арестован в 1978 г. и получил 8 лет, которые отсидел от звонка до звонка. Вот вам и борцы за свободу... Однако существует еще один немаловажный аспект, наложивший серьезный отпечаток на судьбы и сущность советского диссидентства. Поскольку собственные силы каждой личности, группы, движения были ничтожны по сравнению с мощью тоталитарной системы, в оппозиции начала проявляться все более выраженная ориентация на Запад. И это казалось вполне естественным. В двухполярном мире демократический Запад выступал объективным противовесом коммунизму, то есть союзником. И если из-за рубежа многие процессы в СССР выглядели примитивно и упрощенно, то ведь и с внутренней стороны "железного занавеса" Запад тоже виделся в свете собственных иллюзий и идеализировался как "друг, товарищ и брат", бескорыстный помощник униженных и оскорбленных. И по внешним проявлениям это, как будто бы, подтверждалось. Только за рубежом можно было опубликовать запрещенные произведения, изложить в прессе смелые мысли, обнародовать разоблачительные материалы, только оттуда можно было получить поддержку общественного мнения. Хотя если разобраться, никаким бескорыстием в данном вопросе и не пахло. В условиях плотного срастания партийной и государственной машин, когда антикоммунистическая борьба одновременно становилась и антигосударственной, западные державы больше интересовал второй аспект.

Прозападные тенденции особенно резко обозначились в правозащитном движении. Тут они вообще стали преобладающими, а то и самодовлеющими. В этих кругах уже вообще не шла речь о том, чтобы развернуть борьбу за свои права в собственном народе, вызвать какой-то протест, организовывать несуществующее общественное мнение - это было бы сверхтрудно. Да и в перспективы такой деятельности, как отмечалось выше, правозащитники не верили, и саму ее принципиально отвергали. Так что для реальной борьбы оставлялся один путь - пожаловаться за рубеж и снабдить иностранную пропаганду уличающими материалами против советской власти. И всевозможные Хельсинкские группы, и многие отдельные энтузиасты данного периода как раз этим и занимались - сбором информации о нарушениях прав человека в СССР (то бишь невыполнении подписанных Брежневым международных соглашений), и пересылкой таких данных за границу. Запад, таким образом, признавался в роли верховного арбитра в вопросах законности и справедливости, единственного заступника и утешителя всех страждущих.

В воспоминаниях видных правозащитников приводятся факты, что и сами они в своем противостоянии с КГБ привыкали надеяться только на зарубежную реакцию. В случае обысков, налетов, арестов единственным тактическим ходом было: "Собираем пресс-конференцию!" - то бишь следовало пригласить пару иностранных журналистов (надо думать, неплохо кормившихся за счет такого источника) и проинформировать их о случившемся. Поэтому не удивительно, что порой правозащитники начинали осознавать себя некими эмиссарами "западной цивилизации" на советской территории, связывая собственную личность уже не с внутрироссийской системой, а с внешней. Хотя надо отметить, больше в идеале, чем в действительности, поскольку Запад разыгрывал "правозащитную карту" по собственным планам, в собственных интересах, и иногда подставлял этих энтузиастов достаточно бесцеремонно. Например, в конце 1976 г. после избрания президентом Картера, намеревавшегося резко изменить курс в отношениях с СССР, он в нескольких речах разразился бурными славословиями в адрес советских правозащитников, подчеркивая их роль в деле торжества демократии. Пригласил вдруг к себе на прием обменянного политзаключенного В. Буковского, удостоив его долгой беседы. Отбабахал приветственную телеграмму Сахарову. Понятное дело, на коммунистическое руководство такие акции подействовали, как красная тряпка на быка, и как раз после этого были разгромлены и загремели за решетку все Хельсинкские группы. Что дало возможность тому же Картеру с Бжезинским раздуть кампанию в их защиту и возбудить свою общественность против СССР.

В целом же, психология правозащитного движения 60-80-х гг. представляла собой весьма сложное и запутанное явление. В ней присутствовало чисто-русское подвижничество - самоотверженное стремление "пострадать за народ", "пострадать за правду". Присутствовало и обычное российское западничество - "у нас все плохо, у них все хорошо". Присутствовали и традиции сугубо советские: если что-то не нравится - надо настучать. А в своей стране не нашлось соответствующей инстанции - так настучать за границу. Но присутствовало и нечто болезненное, надломленное, на уровне душевных комплексов. Например, в мемуарах честного и искреннего Ю. Орлова обращает на себя внимание один эпизод: рассказывая о собственном детстве, он вспоминает, как проснулся однажды ночью и увидел свою мать в постели со знакомым посторонним мужчиной. Эпизод ничуть не связан с основной линией повествования, с будущей правозащитной деятельностью автора, он просто психологичен - в рамках своей потребности вывернуть душу наизнанку (кстати, перед американским читателем), он описывает, как был потрясен, какую душевную травму испытал, как болел после этого. Но само наличие в мемуарах такого эпизода представляется в какой-то степени характерным. Допустимость выставить голой собственную мать на всеобщее обозрение - не ради выгод, а из "принципиальности", поскольку это просто сочтено нужным - это в той или иной мере, в прямом или переносном смысле, оказывается приложимо ко всему правозащитному движению.