Роман Подольный - Легкая рука

• Название: Легкая рука
• Автор: Роман Подольный
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5–239–00399–8

Где кончается фантазия, где начинается действительность? Эту грань не всегда легко различить в рассказах и повестях Романа Подольного. Герои его произведений сталкиваются со множеством проблем моральных, житейских, научных, тех, с которыми так или иначе встречается и почти каждый из нас. Без фантазии и без человечности эти проблемы одинаково неразрешимы. В книгу включены произведения уже известные читателям (“Скрипка для Эйнштейна”, “Согласен быть вторым”, “Золото Ньютона”, “Сага про Митю” и др.), а также новые рассказы (“Планета Правда”, “Приезжайте в Куртеневку”).

Содержание:

Маленькие повести

Скрипка для Эйнштейна

Согласен быть вторым

Сага про Митю

Золото Ньютона

Река Галис

Рассказы

Возможное и невозможное

Планета Правда

Письмо

Легкая рука

Живое

Закон сохранения

Печальная история

Тысяча жизней

Лучший из возможных миров

Дальнейшему хранению не подлежит

Приезжайте в Куртеневку

Месть

Розыгрыш

Сообщающийся сосуд

Потомки Орфея

Веселое и невеселое

Последний рассказ о телепатии

Три интервью из будущего

Без подсказок

Читатель

Мамочка

Ловкость рук

Прыжок в высоту

Кому везет

След Остапов

Бывшее и небывшее (Неисторические рассказы)

Мореплавание невозможно

Тем хуже для фактов

Начало одной дискуссии

Неудачный дебют

Путешествие в Англию

Цель и средства

Пределы фантазии

Пришельцы

Бессмысленный брак

Слава

Нет! (Закрыватель Америк)

Всего один укол (Из рассказов путешественника по времени)

---

Ну вот, собственно, и рассказал тебе свой секрет.

Опыты нам — даже над собою — никто бы и не разрешил. А шеф без разрешения и не подумал бы их ставить. Но тут вылез Гонсалес. Он начал опыт у себя в Венесуэле, ввел свой “включатель генов” в собственную вену, эффект же, по его заявлению, должен проявиться ко второму дню той самой международной научной конференции, на которую мы с шефом и Николаевым приехали в Ригу. Гонсалес уже в Риге, и в первый день конференции — то есть завтра, если сейчас на твоих часах еще нет двенадцати, — будет делать доклад об эксперименте. Он утверждает в своих публикациях, что эффект проявляется на восьмой день и реализуется, судя по опытам на шимпанзе, в течение получаса. Словом, он намеревается превратиться в “сверхчеловека” на наших глазах.

Уж эта мне терминология! Мы с шефом “сверхчеловеками” становиться не собираемся. Мало того, мы бы не пошли на этот эксперимент, если бы наши опыты на обезьянах не показали, что состояние имаго обратимо и через несколько дней самоликвидируется. Чему оно соответствует у человека? Скоро узнаем. Если гениальности, придется поработать над тем, чтобы человек подольше оставался в фазе имаго.

Бросили мы трое жребий, кому идти на эксперимент, а кому доклад делать. Мне — полоса везения — выпало первое. Шефу тоже. А кто-то один должен ведь вести записи. Смешно смотреть на беднягу Николаева — как переживает. Особенно его смущает, что, судя по статьям Гонсалеса, у этого “сверхчеловека” совсем другая методика; и у его обезьян эффект, скорее, касается быстроты реакции, чем сообразительности у нас они после опыта решают более сложные задачи, чем контрольные экземпляры, а у Гонсалеса те же самые, только быстрее. И сроки действия инъекций другие.

…Интересно представлять себе, каким бы сейчас было твое лицо, если бы ты и вправду читала это письмо. Но я не такой идиот. Ты прочтешь его, если все кончится плохо. Не знаю, правда, что здесь может значить слово плохо.

А если хорошо — мы прочтем его вместе.

Ау, Ришенька, хорошая девочка. Мы будем долго-долго играть вместе… РИША.

* * *

Почерк последней фразы резко отличался от почерка, которым было написано все письмо. А слово “Риша” было изображено корявыми печатными буквами. За ним неумелый рисунок — девочка с длинной косой возле башни, украшенной схематическим изображением петушка.

— Ну, не плачь, Ришенька, — сказал мужчина сидевшей рядом с ним девушке. — Ты же видишь, все кончилось хорошо.

— Чего мне стоила эта неделя, дурачок! Особенно после того, как я увидела Гонсалеса.

— Ну, у него тоже проходит. Николаев старается вовсю. А теперь и шеф к нему смог примкнуть.

— Милый, мне было не до того, но теперь хоть скажи, отчего это случилось с Гонсалесом? Знаешь, как было страшно? Вышел на кафедру, положил перед собой бумаги, начал их читать вслух, сделал паузу, протянул руку к стакану с водой — и вдруг раздавил его. Брови у него в стороны полезли, лоб сморщился, губы стали вроде тоньше, из-за них клыки показались… Ассистенты — к нему, он их в стороны, одному плечо сломал, потом забился под кафедру…

— Понимаешь, Ришенька, самое смешное, что Гонсалес и вправду получил человека во взрослом состоянии. Ты же прочла наконец мое письмо, я там поминал гипотезу, называющую человека “дитятей обезьяны”. Шимпанзенок похож на человека куда больше, чем взрослый шимпанзе, и горилленок больше, чем горилла. И не только внешне, но поведением, интересом к жизни, добродушием, терпимостью, с которыми у взрослых человекообразных плоховато. Видно, и вправду что-то когда-то случилось с детенышем каких-нибудь предавстралопитеков… Он и вырос — и остался ребенком. Так что по-настоящему взрослый человек — всего лишь обезьяна, и только Гонсалес убедительно это доказал.

— А как же вы?..

— Э! Нас, по существу, интересовала, как мы теперь наконец понимаем, та стадия, на которой человек энергичней всего развивается. Мы хотели получить именно ее. Хоть и говорили об имаго. А у человека эта стадия — детство. Ребенок, Ришенька моя, совсем, совсем не личинка. На ее роль, если уж пользоваться этой аналогией, больше годятся иные взрослые. Ведь личинка-то не развивается, даже если растет.

Легкая рука

Каждое время ставит свою печать на том, что создает. Искусствоведу стиль здания выдает эпоху, и при этом своеобразие архитектурного замысла только подчеркивает характерное для каждого века. По почерку можно определить, когда написана рукопись, по манере неизвестного художника — указать пору создания картины. Да, у древа истории есть свои годовые кольца, и необязательно это дерево спиливать, чтобы их увидеть, чтобы разметить датами то прошлое, которым становится всякое настоящее человечества, но становится, разумеется, лишь при том условии, что у человечества есть будущее.

Да, не туда меня повело. А ведь начал было сегодня статью для популярного журнала хотелось отвлечь себя хоть ненадолго от мыслей о случившемся, от необходимости что-то решать… Не получилось. Алексею вон удалось все-таки заснуть, улегся в спальном мешке прямо на полу. А я все сижу за столом и, стараясь не смотреть на дальний правый его угол, скольжу глазами по грубым полкам на стенах. Вот лежат аккуратные деревянные диски — те самые спилы, на которых так хорошо — загляденье — видны годовые кольца. И тут же неподалеку — черепа, отполированные временем, ящички, куда уложены полиэтиленовые мешочки с семенами, почерневшими за проведенные в земле века… Все бок о бок, по соседству — республиканская археологическая лаборатория не слишком велика.

Сегодня суббота, и здесь никого нет, кроме нас. Впрочем, и за нами-то уже несколько раз приходили хозяева лаборатории — местные археологи. Требовали в гости, возмущались нашим отказом, усиливали натиск. Потом, видно, обиделись — или вгляделись как следует в наши лица? — и ушли. Конечно, им интересно. Кто же из нашей братии не наслышан об Алексее. Да еще студентом я слышал, как в университетском коридоре один известный археолог кричал другому: “Мне выбирать из пятисот курганов! А денег и людей — на пять”.

А другой отвечал могучим, чуть подрагивающим басом, что ему надо будет раскоп расширять, а в какую сторону — абсолютно неизвестно.

А спор, собственно, шел о том, с кем из этих двоих должен поехать на время каникул Алексей Попов, тогда студент третьего курса.

Вот я, например, был на хорошем счету на кафедре и сам выбирал, с каким археологическим отрядом отправиться. Чем и пользовался. Хорезм, Молдавия, побережье Иссык-Куля, Новгород… Приятно вспомнить! Алексей о такой свободе мог только мечтать. Тут решения принимал лично декан факультета. И я знаю по крайней мере один случай, когда недовольные решением декана апеллировали к ректору.

Все у Алеши началось, когда семиклассником он нашел на пустыре возле собственного дома клад серебряных монет четырнадцатого века. А годом позже, в Новгороде, купаясь в Волхове, обнаружил у самого берега шесть свинцовых печатей от древних грамот. И — пошло!

— Чутье! — сказал учитель истории.

— Чутье! — сказали профессора и академики.

Чутье? По-моему, Алексею достаточно подойти к городищу или кургану, чтобы где-то в глубине зашевелились древние вещи, готовые прямо-таки вырваться из-под земли ему навстречу.

“Легкая рука” — так говорили о моем друге. А в устах археолога это не просто похвала, везение у нас входит в число необходимых профессиональных качеств. Необходимых. Но некоторым приходится без них обходиться.

Начальником отряда Алексей стал сразу после университета. А я только через четыре года, уже кандидатом наук, смог занять место его заместителя. И — претензий не имею. На бровке нашего раскопа чуть не каждую неделю появляется очередной корреспондент очередного центрального издания и стоит часами, нацеливается фотоаппаратом, заполняет каракулями блокнот или нажимает на клавиши портативного магнитофона.

Наши “киты” частенько зазывают Алексея к себе на раскопки, в гости. Советуются! И телезрителю добродушно-ехидная физиономия Алексея Попова настолько знакома, что на улице на него оглядываются, словно он кинозвезда средней руки.

Квартиру Алексею дали в академическом доме улучшенного типа, построенном на века, и большую, благо живет великий археолог не только с мамой и папой, но еще и с бабушкой и дедушкой.

Не завидно ли мне? Да вот ни настолечко. Квартира у меня тоже есть, а находить любопытные идеи я умею ничуть не хуже, чем Алеша — любопытные вещи. Кстати, это уже замечено. Меня археологические титаны тоже приглашают. Правда, зимой, а не летом, и в камерные лаборатории, а не на раскопки. Определить назначение вещи, найти ей место в классификации, обнаружить слабые места в интересной гипотезе… Это я умею. И статей в научных изданиях у меня не меньше, чем у Попова. Зато очерков об Алексее в общих изданиях появилось втрое больше, чем статей по специальности у нас обоих.