Йордан Радичков - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Йордан Радичков
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В книгу включены повесть «Все и никто», интересная масштабностью нравственной проблематики, рассказы из сборника «Пороховой букварь», удостоенного Димитровской премии, — об участии болгарского народа в борьбе против фашизма, — а также несколько лирических новелл. Это наиболее талантливые произведения писателя, характеризующие его как выдающегося мастера современной болгарской прозы.

---

Со стороны Софии высоко в небо поднимались благословенные дымки, их прорезали самолеты, снижавшиеся к аэродрому, и этим, пожалуй, вся картина и исчерпывалась. По каменистым склонам Витоши прилежные собственники садовых участков корчевали камни на своих огороженных колючей проволокой наделах, расчищали землю, чтобы за проволочными заграждениями как можно скорее выросли деревянные хибарки, потому что, привязав собаку между хибарой и грядкой с луком, становишься истинным собственником, достигшим физического и духовного благополучия благодаря собственным рукам и крепким мускулам. Возможно, Э. С. продолжал бы размышлять об огороженных проволокой садовых участках, если бы навстречу ему не показалась тяжело нагруженная повозка. Сбоку от повозки шариком катился толстяк хозяин и погонял лошадь на манер того, как пастухи погоняют стадо. Поверх поклажи сидела его жена и вязала на спицах.

Катившийся шариком человек оказался писателем Петром Г. Величковым — представителем противоположного литературного направления, и, когда бричка и повозка встретились, им пришлось остановиться, потому что разминуться на узкой, стиснутой камышом дороге было трудно.

С обеих сторон раздалось: «Куда путь держите, что слышно нового, раненько ты собрался» и прочее в этом роде. «На охоту, — сказал Э. С., — решил поразмяться, пострелять фьюкалок, а вы куда на этом Ноевом ковчеге?» Он назвал повозку Ноевым ковчегом потому, что там разве что птичьего молока не было.

«Да вот, на свой участок, — отвечал Петр Г. Величков, — везем то-се, рассады немного, малинка, черная смородина, деревце декоративное вон тоже купил, хочу посадить у входа, еще у меня три куста малины-альбиноса, на базаре купил, чудная штука — малина, а белая!» — «Что-то горит», — сказал Э. С., заметив, что у жены Петра Величкова из-за спины валит дым. «Навоз везу, — сказал Величков, — корзину целую прихватил, почву удобрить, ты не представляешь, до чего земля оказалась бедная в этом поселке!» — «Как идет работа? — спросил Э. С., закуривая остаток тонкой сигары, подаренной ему шведом из шведской машины „сааб“. — Все пишем, а?» — «Надо бы, — сказал Петр Г. Величков, — да вот завяз по уши с этой дачей, будь она неладна. Ни минутки свободной. Но как только отстрою, тоже сяду кропать что-нибудь, буду сидеть на даче и время от времени кидать в общественную жизнь по камешку, будоражить общество какой-нибудь острой проблемой».

Супруга Петра Г. Величкова высказалась в том же смысле, добавив, что будоражит общество только поэзия, потому что только поэзия идет по самым горячим следам современности, тогда как проза сильно отстает. Она сама писала стихи, используя фольклорные формы, запечатленные в устном и письменном творчестве нашего народа. Стихи свои она писала почти тем же способом, каким вязала мужу свитер — одна петля лицевая, другая изнаночная, и стихи тоже — одна строка лицевая, другая — навыворот, разукрашенная восклицательными и другими знаками препинания.

Э. С. раскуривал остатки шведской сигары и одной рукой почесывал за ухом собаку. «Желаю успеха», — произнес он и погнал лошадь, обдав супругу Петра Г. Величкова своими флюидами. Супруга тут же перепутала петли, по-женски обмякла и обессилела. По лицу Э. С. скользнула улыбка, он мысленно замурлыкал «Как прекрасен этот мир».

Все обошлось бы без осложнений, не будь дорога в камышах такой узкой. Петр Г. Величков вытер о штанину яблоко, громко откусил и тоже погнал лошадь, понукая ее на пастуший манер. Повозка тяжело заковыляла, дымя, как Везувий, привязанной сзади корзиной с горячим навозом. Петр Г. Величков забегал то с одного боку, то с другого, следя, чтобы повозка не сцепилась с бричкой, и тем не менее, когда они уже почти совсем разминулись, тяжело груженная повозка вдруг накренилась и перегородила дорогу; раздался треск, одно колесо у нее отлетело и покатилось в камыши.

«Ух ты!» — воскликнул Петр Г. Величков, а его супруга выронила вязанье и взвизгнула. «Когда встречаются два литературных направления, столкновение неизбежно, — произнес Э. С. и свирепо добавил: — Куда смотришь?» — «Да я…» — залепетал Петр Г. Величков, копошась возле накренившейся повозки. «Встал поперек дороги!» — крикнул Э. С. и поехал дальше, хотя от удара задняя ось у его брички покривилась, и одно колесо скреблось и цокало — при каждом обороте оно издавало «цок». Э. С. остановил лошадь, оглянулся. «Ты чего хочешь? — сердито спросил он. — Чтобы я тебя на дуэль сейчас вызвал?.. Правильно, будем драться на дуэли!..» — С этими словами он, взяв ружье, легко соскочил на землю.

Собака тоже спрыгнула вслед за хозяином, и они вместе направились к накренившейся повозке. Петр Г. Величков продолжал копошиться, хлопал себя по бокам, потом вдруг заметил, что все еще держит в руке надкусанное яблоко, размахнулся было, чтоб его бросить, но раздумал и сунул в карман.

«Дуэль?» — растерянно спросил он. А жена крикнула сверху: «Какая дуэль? Что он вам — Пушкин, что вы его на дуэль вызываете! А если вы его убьете? Господи!» — произнесла она и спрятала лицо в ладонях.

Петр Г. Величков спросил: «Убьет? Меня?! Как бы не так!» — тряхнул головой, сунул руку в плетеную корзинку с дымящимся навозом и извлек оттуда обрез, взятый на вооружение сицилийской мафией — там он называется лупара. «Дуэль! — презрительно повторил он. — Пожалуйста! Я этим карабином могу снести тебе голову, и она отлетит в камыши так же, как отлетело мое колесо!»

Сплюнув себе под ноги, он привалился к боковине повозки и стал ждать, что будет дальше.

Э. С., продолжая преспокойнейшим образом курить свою шведскую сигару, отмерил шагами нужное расстояние, показал Джанке, где ей встать, и сообщил, что его секундантом будет собака, а Петр Г. Величков пускай берет в секунданты собственную супругу. Первым стрелять выпало Петру Г. Величкову. Когда противники встали в позицию, стало слышно, как колесо, докатившись до болота, громко плюхнулось в воду. В болоте кто-то испуганно закричал: «Вол, скотина безмозглая!» — «Скорее, — сказал Э. С., — а то еще кто-нибудь подойдет!»

Петр Г. Величков для устойчивости оперся прикладом о боковину повозки, прицелился и со словами «Да будет тебе земля пухом, сам напросился» нажал на спуск. Когда дымок выстрела рассеялся, Петр Г. Величков и супруга увидали, что Э. С. стоит по другую сторону дороги цел и невредим и, улыбаясь, раскуривает остаток шведской сигары. Петр Г. Величков задрожал, пот крупными каплями выступил у него на лбу. Еще дымившийся обрез трясся у него в руках, как трясогузка. «Коли веруешь в бога, помолись о подлой своей душонке!» — проговорил Э. С. Петр Г. Величков сказал, что он неверующий, но все-таки перекрестился. «Я буду великодушен, — сказал Э. С., — не стану лишать тебя жизни, но прицелюсь и, поскольку глаз у меня верный, раздроблю тебе коленную чашечку, чтобы нога не сгибалась». Петр Г. Величков с ненавистью смотрел на него и тяжело дышал. «Стреляй, — сказал он, — чего тянешь?» Э. С. прицелился, прозвучал выстрел, человек у накренившейся повозки со стоном схватился за колено. «Я тебя предупреждал!» — произнес Э. С., вскидывая ружье на плечо.

Петр Г. Величков заковылял вдоль своей повозки, потом, вспомнив о надкушенном яблоке, которое он спрятал в карман, вынул его, вытер о штанину и стал жевать. Супруга все так же сидела поверх груза с вязаньем на коленях и с тоской провожала взглядом удалявшегося Э. С.

— Куда смотришь? — свирепо спросил ее муж, а она, вздохнув, кротко ответила:

— Я задумалась над одной строкой.

— Он дорого заплатит за то, что встал у меня на дороге! — сказал Петр Г. Величков и тряхнул головой, продолжая громко хрумкать яблоком.

Позже коленная чашечка у Петра Г. Величкова зажила, но нога перестала сгибаться. Садясь за письменный стол, он отставляет ногу в сторону, и это заметно отразилось на его творчестве. Если читателю попадалось какое-либо творение Петра Г. Величкова, он, вероятно, замечал, что, когда автор трудился над своим произведением, одна его нога в этом не участвовала.

Пока Петр Г. Величков копошился около повозки, ломая себе голову, как на трех колесах ехать дальше, Э. С. гнал в легкой своей бричке по проложенной в камышах дороге. Одно колесо при каждом обороте цокало, и Э. С. подумал с досадой: «Этот тип прогнул мне ось, и теперь оно так и будет всю дорогу цокать!» Однако вскоре он позабыл про цоканье — в воздухе показались береговки, и он стал сбивать их точными выстрелами, а собака Джанка с веселым лаем бросалась в камыши и приносила хозяину убитых птиц. Неожиданно Э. С. услыхал долетевший из болота крик: «Вол, скотина, дубина стоеросовая», тотчас повернул бричку к болоту и, выехав на берег, увидал в трясине человека в котелке и с портфелем.

Человек сидел в распряженной телеге, увязшей посреди болота. Неподалеку валялось колесо от фургона Петра Г. Величкова. «Поди сюда, скотина безмозглая!» — крикнул человек из болота. Э. С. вместо ответа расхохотался мелким татарским хохотком. «Все еще торчишь в болоте?» — отсмеявшись, спросил он. Человек в телеге расчихался. «Мне бы только выбраться отсюда, — сказал он, — у всех арест на имущество наложу! Дубины стоеросовые!» И, повернувшись к Э. С. спиной, снова принялся звать: «Эй, вол, скотина безмозглая, дубина стоеросовая! Куда тебя понесло?» Это был сборщик налогов, оставленный елин-пелиновским Андрешко[21] посреди болота. При виде заросшего бородой, отчаявшегося сборщика налогов Э. С. впервые подумал: а сумеет ли он, корежа и перекраивая свою корректуру, создать такие миры и таких героев, которые останутся жить и после того, как самого его не станет, — вот как все еще живет елин-пелиновский сборщик налогов, все кличет из болота Андрешко, либо же он переживет свои книги и превратится в замшелого старичка, успевшего похоронить всех своих детей, «Впрочем, — с грустью подумал Э. С., — в современном литературном процессе книги умирают раньше своих создателей. Лукавый шоп Елип Пелин перехитрил всех нас!»