Михаил Соколов - Искры

• Название: Искры
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1954

Роман старейшего советского писателя, лауреата Государственной премии СССР М.Д. Соколова «Искры» хорошо известен в нашей стране и за рубежом. Роман состоит из 4-х книг. Широкий замысел обусловил многоплановость композиции произведения. В центре внимания М. Соколова как художника и историка находится социал-демократическое движение в России. Перед читателями первых 2-х книг «Искр» проходит большая часть пролетарского этапа освободительного движения в России — от I съезда РСДРП до революции 1905–1907 годов.

---

— Силы у меня хватит, Лука Матвеич, но вот терпение может лопнуть. И еще: я не знаю, что оно такое будет в конце того пути, про какой вы говорите.

— Об этом рассказать трудно, Леон. Об этом надо читать в книгах. Много надо читать. Так начинали все, и я в том числе. Разумеется, не все книги я имею в виду, а те, которые мы читали на кружке у Чургина. Именно те книги и осветят тебе все впереди. Как мне светят, Илье.

Лука Матвеич тяжело поднялся, стряхнул с себя былки травы и сказал коротко, четко, будто решение прочитал:

— Значит, на том и кончим, Леон. Есть только одна дорога перед тобой — вперед, несмотря ни на что, не считаясь ни с какими преградами, дорога в революционную жизнь. Правильно я понял тебя? — Он взглянул в. лицо Леону и умолк, ожидая ответа.

Леон уже встал и стоял перед ним с опущенной головой, как перед отцом. «Есть только одна дорога — вперед, в революционную жизнь, — повторил он мысленно и почувствовал, как почему-то быстро забилось в груди сердце. — А если я не сумею быть таким, как Чургин?» — подумал он, но внутренний голос сказал ему: «Сумеешь… если сильно захочешь».

Леон поднял голову и прямо посмотрел в лицо Луке Матвеичу.

— Вы правильно поняли меня, Лука Матвеич, — ответил он и взволнованно продолжал. — Я могу… Я хочу идти по тому пути, по какому идете вы с Чургиным. Подучите меня только, и я не сверну никуда с этого пути. Умру, а не сверну…

Лука Матвеич протянул ему руку и торжественно, по-отечески тепло сказал:

— Ну, поздравляю тебя, молодой мой товарищ и друг. Объявляю тебе, что отныне ты есть член Российской социал-демократической рабочей партии. И благословляю тебя на революционные подвиги во имя партии, во имя пролетариата и всего трудового народа. Наш путь — борьба, беспощадная борьба с угнетателями за свободу и счастье пролетариата и трудового народа. Не забывай об этом никогда.

Леону вспомнилось благословение отца, когда он покидал хутор. Тогда отец уговаривал его не давать волю сердцу и смириться с судьбой.

Лука Матвеич призывал к борьбе.

Леон порывисто шагнул к нему, трижды поцеловал и почувствовал на глазах слезы.

Глава восьмая

1

В имении Яшки трое суток никто не знал покоя ни днем, ни ночью. На четвертый день по дороге, обсаженной с обеих сторон молодыми белоствольными тополями, на широкий двор усадьбы вкатил роскошный фаэтон и остановился перед верандой.

К имению бежали женщины и дети, слышались оживленные голоса.

— Что это за люди бегут сюда? — спросила Оксана.

— Хуторские, вас посмотреть хотят, — ответил Яшка, подавая руку Оксане и помогая ей сойти с фаэтона. — О вашем приезде знают все: помещики, начальники, мужики.

Оксана только покачала головой.

Крестьянки встали перед верандой в ряд и поклонились:

— Здрастите, барыня-красавица!

Оксана приветливо улыбнулась, а на Яшку так посмотрела, что он и не рад был всей этой затее.

— Безобразие! Что это за крепостнические порядки? Как вам не стыдно! — тихо отчитала она Яшку.

— Опять получилось, как говорится, невпопад, — с искренним сожалением произнес он. — Никогда я не угожу вам, Оксана, ей-богу!

На веранду выбежала Алена. Она была в розовом платье, на полном лице ее горел румянец, большие глаза светились мягко, и Оксана заметила, что Алена была уже не такой, какой она видела ее в хуторе. Новое что-то было в ней, милое, нежное, а вместе с тем и грустное.

— Оксана! — воскликнула Алена и сбежала с веранды по ступенькам.

Они обнялись. На глазах у Алены заблестели слезы. «Мне тяжело, Аксюта», — прочитала в ее глазах Оксана и, вспомнив о письме Леона, тихо сказала:

— От Левы привет. И письмо. — Она открыла свой ридикюльчик и отдала письмо.

Алена взяла письмо и убежала в дом, счастливая, радостная. Яшка прищелкнул языком и, приглашая Оксану в дом, усмехнулся:

— У каждого свое. От радости забыла, что она хозяйка и должна принимать гостей.

— Вы всегда завидуете другим, Яков, — шутливо сказала Оксана, беря его под руку. — Слава богу, у вас теперь, кажется, всего достаточно, чтобы быть довольным судьбой.

— Да, у меня всего теперь достаточно… Но одного нет по-прежнему, — многозначительно ответил Яшка.

Оксана искоса взглянула на его смуглое, сразу ставшее задумчивым лицо, с усмешкой бросила:

— Слишком быстро вы хотите добиться всего.

— Если я буду медлить, меня могут опередить другие.

Оксана шевельнула бровями, подумала: «Не отдашь, если любишь…»

Вошли в просторную комнату. Оксана стала придирчиво осматривать обстановку, а Яшка с восхищением рассматривал ее. Она была в шелковом белом платье, в большой соломенной шляпе, говорила веселым, звонким голосом, ходила по комнате быстрой, смелой походкой, и Яшке хотелось схватить ее на руки и носить, носить по этой комнате… Но он мысленно говорил себе: «Нет, не пришло еще время для этого».

Дом был обставлен скромно. На полу в гостиной лежал недорогой ковер, на нем, посередине, круглый стол под красной плюшевой скатертью и два старых кресла, на окнах — полотняные с вышивкой гардины, на стенах — несколько плохих картин в золоченых багетах. Просто были обставлены и другие комнаты. В рабочем кабинете у Яшки стоял большой письменный стол с зеленым суконным верхом, у стены — деревянный диван грубой работы, над ним — ковер с подвешенными на нем оленьими рогами, головой волка и ружьем, возле — книжный шкаф, застекленный зеленоватым, с пузырьками, оконным стеклом.

Оксана ходила по комнатам и думала: «Да, Яков, претензии у вас большие, а все еще отдает Кундрючевкой».

В кабинете на диване сидела Алена и читала письмо. Короткое оно было, и ничего особенного Леон в нем не сообщал. Писал только, что устроился на заводе, что живет на квартире у мастера Горбова, что скоро будет получать больше, чем получал на шахте, и ни слова не говорил о своих намерениях. Не было в письме теплоты, сердечности, даже ласкового слова в нем не нашла Алена, и на нее вдруг повеяло холодом. «Доживусь у братца, пока Леон женится на другой», — думала она, снова и снова перечитывая письмо, и от одной этой мысли у нее тревожно забилось сердце. Увидев Оксану и Яшку, она спрятала письмо, встала. Вид у нее был растерянный, губы плотно сжаты, полные руки опущены. Сердито она сказала:

— Яков, завтра я уезжаю.

Яшка понял, в чем дело, спросил:

— Что, письмо не нравится?

— Не нравится, что ты меня тут держишь и что-то мудришь. — И обратилась к Оксане: — Поедемте вместе. Это не Яшка, а дьявол. Хитрее его нет человека на свете.

— Не надо ссориться, Алена, — мягко проговорила Оксана, — Давайте лучше наведем порядок в доме — по-нашему, по-женски.

Яшка чертыхнулся в уме, пожал плечами, но сказал виновато, тихо:

— Что, хутором отдает? Ничего, придет время — все будет, как у полковника Суховерова, аж еще и того лучше. — И вышел узнать, привезены ли из окружной станицы покупки.

После завтрака Оксана все переставила по-своему. Заметив, что в комнатах нет цветов, она позвала Яшку, сделала выговор, и Яшка сказал Андрею:

— Цветы требуются, Андрей, пальмы, фикусы, словом — городские. Сообрази и тут что-нибудь.

Когда Оксана была на речке и сказала, что хорошо бы устроить купальню, Яшка опять вызвал Андрея.

— Найди отца и попроси его: из этих досок, — он указал на штабель леса, потом на речку, — на том месте сделать купальню. С лавочками, с лесенкой в воду. Да лодку достань где-нибудь, а еще лучше — две. «Сколько же ей надо, Оксане этой? — думал он. — Если по ее жить, можно все хозяйство на разное чертовье перевести». Но ему хотелось оставить в пя-мяти Оксаны приятные воспоминания о посещении его имения, и он готов был исполнить любой ее каприз.

На кухне Оксана вмешалась в стряпню Усти, и Яшке понравилось это. Он видел, что Оксана не чуждается работы и может быть неплохой хозяйкой дома. А одна мысль об этом вызывала у него умиление.

Обедали шумно, непринужденно. Яшка сидел в конце длинного стола. На нем была черная тройка, на груди — салфетка, из рукавов выглядывали белые манжеты с золотыми запонками. На противоположном конце стола сидел Андрей, тоже в черной тройке и с салфеткой на груди.

Яшка вспомнил о вечеринке в Кундрючевке под спасов день и подумал: «Успокоился старый Загорулька, самолично все осмотрел и только тогда дал десять тысяч. Что бы он сказал, если бы узнал, что Оксана сама приехала ко мне? А ее придется ему когда-нибудь величать дочкой». Он блаженно улыбнулся, пригладил свои небольшие усики, но не стал говорить об этом. Он вообще ни о чем не хотел говорить, что напоминало бы о Кундрючевке.

К вечеру поехали осматривать хозяйство. Яшка повез Оксану к отарам и табунам, показывал породистых овец, лошадей, быков, коров. Чабан готовил для нее в степи шашлык, плотники делали купальню, Андрей раздобыл лодки. Ради Оксаны Яшка распорядился сварить хороший обед рабочим и дать им водки, — все в имении жило ради Оксаны, и сам Яшка жил ради нее.